Академия под ударом

— Хорошо, — сказал он. — Я повторю свое предложение позже. А пока давайте спать.

Ставя сластолист на окно, Элиза понимала, что тот, кто придет покупать, обязательно сломает ее. Но Оберон этого не делал — и этим нравился Элизе все больше и больше.

— Спокойной ночи, — прошептала она. Оберон негромко усмехнулся и повторил:

— Спокойной ночи.

Глава 2. Дорога в академию

Часы пробили семь.

Оберон открыл глаза и несколько секунд не мог понять, где находится, и почему угрюмая обстановка его холостяцкой спальни вдруг превратилась в воздушную девичью горницу с розовыми букетами, зеркалами и кремовыми обоями.

Потом он вспомнил.

Элиза едва слышно вздохнула во сне. Какое-то время Оберон смотрел на нее — кожа, кремово-жемчужная в утреннем свете, темные завитки кудрявых волос, рассыпанные по подушке, тонкий абрис плеча и руки — и чувство, которое наполняло его, было давним и забытым.

Надо ли было оживлять его? Надо ли было надеяться?

Усилием воли Оберон отогнал ненужные размышления, вернувшись в привычное спокойное расположение духа. Вчера он поступил правильно, в очередной раз доказав верность давней клятве защищать людей от порождений тьмы. В старые времена охотник на оборотней просто стоял и смотрел бы, как сгибельник делает его работу — и Оберон обрадовался, что времена изменились.

Запах, что поднимался от волос и кожи Элизы, был легким и свежим. Оберон прикрыл глаза, усмехнулся. Он просто дышал, и сердце начинало биться быстрее, и волосы шевелились, и что-то стучало в висках: возьми ее. Присвой. Она и так твоя. Ведь победитель чудовищ имеет право на награду — так возьми ее сейчас: теплую, спящую, живую.

Пусть она станет твоей, ты заслужил это Неужели ты не хочешь счастья? Пусть даже такого, отравленного?

Оберон машинально дотронулся до груди и бесшумно поднялся с кровати и двинулся в сторону белой двери в ванную. Стоило ему дотронуться до ручки, как в груди заныло, задергало, и Элиза села в кровати, разбуженная болью.

— Что вы здесь делаете? — испуганно спросила она, словно не поняла, откуда Оберон тут взялся. Потом Элиза провела ладонями по лицу и вспомнила все, что случилось вчера. — Ах, да… Доброе утро, Оберон.

Оберон сделал шаг назад, и боль унялась. Судя по румянцу, который зарозовел на щеках девушки, ей тоже стало легче.

— Доброе утро, Элиза, — ободряюще улыбнулся Оберон. — Как вы?

Сонная мягкость утекала из девичьих черт. Элиза дотронулась до груди под яремной ямкой, и в ее лице появилось нечто, похожее на интерес исследователя.

— Между нами примерно десять шагов, — сказала она и, усмехнувшись, добавила: — Слава богу, мы можем…

Оберон кивнул. Справлять нужду на глазах у девушки — это было бы невыносимо, и Элиза вполне разделяла его чувства.

— Сделаете эти десять шагов? — спросил он, и Элиза кивнула и выскользнула из-под одеяла. Вот ситуация, о которой они лет через пятнадцать будут говорить со смехом. «Представляете, мы были вынуждены спать в одной постели из-за заклинания! Хорошо, хоть в уборную ходили по отдельности».

Сейчас было не смешно. Оберон был для Элизы посторонним человеком, и если вчера она была ему благодарна за свое спасение, то сегодня в ней пробудилась растерянность и неловкость.

Да и с чего он вообще решил, что у них будет что-то общее через эти пятнадцать лет?

Взяв со стула платье и чулки, Элиза подошла к нему, Оберон открыл перед ней дверь и произнес:

— Десять шагов. Помните.

— Я помню, — кивнула Элиза и нырнула в ванную. Оберон закрыл дверь и устало привалился к стене.

У судьбы дурное чувство юмора. Если уж ей так хотелось, чтобы Оберон завел с кем-то отношения, все же не следовало пришивать его к девушке заклинанием. Из ванны послышался плеск воды, негромкое пение, и все это было таким спокойным и домашним, что Оберон невольно напрягся.

Незнакомые или забытые чувства приводили его в некоторое замешательство. Он прикрыл глаза, падая в прошлое, в солнечное летнее утро, где Женевьев выскальзывала из пенной ванной, как богиня, и весь мир был открыт перед ними и их любовью.

Когда-то он был счастлив. А потом сам все закончил — потому что другого выхода у него не было.

Кто на его месте поступил бы иначе? Какой безумец?

«Ты обещал, — шевельнулась тьма в зеркале. — И ты снова обманешь».

— Шел бы ты… — посоветовал Оберон. — Большими шагами и не оглядываясь. Понял?

Тьма рассмеялась. Она знала Оберона лучше, чем он знал себя.

«Лже-ец, — протянула тьма, рассыпалась шелестящим смехом, похожим на зимний ветер над могилами. — Лжец, который прикрывает свою ложь давними клятвами».

Плеск воды оборвался. Через несколько минут Элиза, умытая, причесанная, полностью одетая, вышла из ванной и спросила:

— Кто-то заглядывал? Вы с кем-то говорили.

Оберон улыбнулся, и тьма в зеркале рассеялась.

— Сам с собой, — ответил он. — Давняя привычка, которую я никак не могу побороть.

Элиза сделала шаг в сторону, давая ему дорогу.

— Десять шагов, — сказала она. — Я помню.

Когда они вышли из комнаты и направились в столовую, откуда уже веяло аппетитным запахом омлета с беконом и грибами, то Оберон не удержался и заметил:

— Такое чувство, Элиза, что мы все-таки женаты.

Элиза хмуро посмотрела на него и сказала:

— Давайте не будем об этом. Потому что у меня чувство, будто мы два каторжника в колодках.

— Вижу, вы окончательно освоились в моем обществе, — улыбнулся Оберон. — Не боитесь говорить правду. Но вообще вы думаете о моем ночном предложении. И не знаете, как к нему относиться.

— Читаете мои мысли? — предположила Элиза. Они сели за стол, слуга поставил перед Обероном тарелку с омлетом, и только теперь он понял, как сильно проголодался.

— Нет, — беспечно ответил он. — Просто знаю людей и понимаю, о чем может думать такая девушка, как вы. Мое предложение в силе, Элиза. И в нем нет подвоха, можете не бояться.

Элиза посмотрела на Оберона так, словно сомневалась в его душевном здоровье.

— Вы настойчивы, — заметила она, взяла вилку, но есть так и не начала. — Оберон… я могу говорить с вами откровенно?

В эту минуту она была невероятно мила. Хрупкая статуэтка, но эта хрупкость лишь маска, и за ней Оберону виделся сильный, несгибаемый характер.