Академия Высших: студенты

– Нет. Не совсем так. Но есть же предрасположенность. Талант. Не все могут играть музыку, правда? Одни вообще не сыграют ни одной чистой ноты, другие играют, но звучит все безжизненно, а другие играют так, будто это не инструмент, а душа.

– Хм, – сказал Мурасаки, – но ведь есть школы искусств, спортивные школы… Какие-нибудь еще школы, где эти таланты развиваются. А ты когда-нибудь слышала про школу Высших? Про школу муз, например?

– Я не слишком этим интересовалась, – ответила Сигма. – Но может быть, они и есть, почему нет?

– Тогда ты должна была ходить в нее. Или еще как-то проявить, чтобы тебя заметили. Правда? А тебе – раз, и прислали запрос из Академии. Ни с того, ни с сего. Значит, они уже знали про тебя. Может, мы все вроде подкидышей, – продолжал Мурасаки. – Нас отдают при рождении, чтобы мы росли обычными детьми, а потом забирают.

Сигма поежилась. Ветер вдруг показался ей слишком холодным, небо слишком мрачным, а вопросы Мурасаки слишком тревожными.

– Но ведь кто-то нас родил, – сказала Сигма.

– А если нет? Если нас… создали? Конструкторы создают целые миры. Думаешь, для них проблема сделать модель человека? По своему образу и подобию.

– Ты помнишь своих родителей? – спросила Сигма и посмотрела на Мурасаки.

Мурасаки кивнул.

– Вы похожи?

– Да.

– И я похожа на своих. Тебе не кажется, что слишком сложный план? Надо во-первых, создать живое существо, во-вторых, подбросить его на воспитание, и в-третьих, сделать его похожим внешне на родителей из приемной семьи. Почему бы сразу тогда нас не воспитывать в каких-нибудь интернатах? Всем было бы проще, ты не думаешь?

– Не знаю, я всего лишь думаю вслух. На первом курсе мне некогда было, а потом летом я остался один, – Мурасаки вздохнул. – И тут на меня напали всякие мысли.

– Тогда подумай, почему нас отчисляют из Академии, – предложила Сигма. – Если бы нас сделали, отдали на воспитание, чтобы потом забрать, то зачем нужны были бы наши переводные экзамены, пересдачи? Мне Констанция открытым текстом сказала, если я не сдам, то мне придется вернуться домой. На вашем курсе были отчисленные?

Мурасаки хмыкнул.

– Были. Человек шесть, наверно. Но это не показатель. Спорим, твои однокурсники будут думать, что Ипса тоже отчислили.

– Но порталы же не шесть раз в Академии открывались, – возразила Сигма. – Я так поняла, это что-то экстраординарное.

– Но ведь и наш психоиндекс не просто так проверяют, когда мы с каникул возвращаемся.

Сигма закусила губу. Эти вопросы приходили ей в голову до того, как она оказалась здесь, в Академии. Когда по совету мамы стала читать об Академии Высших и не понимала, как у людей могут быть такие необычные способности. И почему вдруг эти способности оказались у нее, обычной девочки в обычной семье. Она даже задумывалась, на самом ли деле она родная дочка своей мамы. Но вечерами, когда мама возвращалась с работы, Сигма понимала, какая глупость ей лезла в голову. Но когда Сигма начала учиться, она ни разу не вспомнила ни про один свой вопрос. Ни разу. До этого разговора с Мурасаки. И это уже было не очень похоже на случайность.

– Может быть, мы не искусственно созданы. Но какая-нибудь отслеживаемая мутация, – предположила Сигма.

– По-моему, это почти одно и то же. Мутанты. Не люди. Боги. Деструкторы, конструкторы… – Мурасаки вздохнул. – На первом курсе у меня был другой куратор, Беата. Я спросил у нее однажды. Люди мы или нет. Она ответила: «конечно, нет, это же очевидно!» – Мурасаки довольно похоже изобразил мягкие интонации Беаты. – А когда я спросил, откуда же мы взялись, она всплеснула руками и сказала: «Откуда мне знать? Я же не работаю в приемной комиссии!»

– Дурочкой прикинулась, – улыбнулась Сигма.

– Да. И я понял, что она ничего мне не скажет.

– А может, у нас будет на старшем курсе какой-нибудь предмет, где мы все узнаем про себя, – предположила Сигма. – Ты же говорил про всякие такие курсы. Ментальный контроль, что-то еще.

– Надеюсь, что будет. Потому что я не знаю, где искать ответ. Я рылся в библиотеке. Но слишком много разных направлений, я не знаю, где искать.

Они дошли до гимнастической площадки. Сигма нашла наполовину вкопанный в землю огромный резиновый упругий бублик, потрогала – он был сухим и даже не холодным. Сигма села на него, подобрав под себя ноги. Мурасаки сел напротив. Высохшая пожелтевшая трава скрывала их почти полностью.

– Дай свой планшет, пожалуйста, – вдруг попросил Мурасаки.

Сигма вытащила планшет из рюкзака и только потом спросила, зачем.

– Тебе давно пора поменять фотографию в профиле, – серьезно ответили Мурасаки и сделал несколько снимков.

Сигма нахмурилась.

– Удали.

– Почему? Даже посмотреть не хочешь?

– Не люблю, когда меня фотографируют без спроса.

Мурасаки улыбнулся и удалил фотографии, повернул к Сигме экран планшета, показал пустую папку.

– Видишь? Довольна?

Сигма кивнула.

– А теперь сделай мне одолжение, пожалуйста, – сказал Мурасаки, – разреши себя сфотографировать. Пожалуйста!

– У меня нормальное фото в профиле!

Мурасаки покачал головой.

– Оно старое. Ты сильно изменилась.

– Я изменилась?

– Я тебя даже узнал не сразу .

– Ладно, сделай, – пожала плечами Сигма. – Если мне не понравится, я сотру.

Мурасаки сделал несколько снимков и вернул планшет Сигме. Сигма не глядя бросила его в рюкзак.

– Ты даже не посмотришь? – Мурасаки сделал обиженное лицо.

Сигма достала планшет и открыла фотографии. Она себя такой никогда не видела. Жесткая линия рта, вздернутый подбородок, отстраненный взгляд. Трава за плечами расходилась как два крыла с обломанными перьями. Над головой – низкое страшное небо.

– Надо же, я думала, что я вроде той плюшевой белки, что ты вытащил в автомате, мягкая и забавная, но ничего особенного. А здесь я такая… – Сигма поежилась.

– А здесь ты настоящая. И к твоему сведению, плюшевые белки не обливают меня кофе.

– Думаю, это вопрос времени. Ты даже белку доведешь.

Мурасаки хмыкнул.

Сигма задумчиво смотрела на свой снимок. Он был хорош. Но она никогда не сможет поставить его на свой профиль. Он слишком вызывающий. Как будто она не первокурсница, завалившая математику, а настоящий Деструктор. И темная половина головы как будто покрыта пеплом, а светлая – будто седая. И эти потрепанные крылья за спиной… Она хотела бы быть такой. Но пока она такой не была. Может быть, когда-нибудь потом. После окончания Академии. Мурасаки словно заглянул в будущее.