Академия Высших: студенты

– Вполне, – сказал Мурасаки.

– Да, – ответила Сигма. Подумала, не добавить ли, что она и не собиралась ничего такого делать, но не стала. Какая разница, что она там собиралась или не собиралась? Причинно-следственными связями просто так не играются.

– Очень хорошо. Второе, что вы должны знать, если еще не знаете. У деструкторов, вне зависимости от пола, не может быть детей.

– Почему? – спросила Сигма раньше, чем успела подумать, что спрашивать об этом не следует.

Констанция Мауриция пожала плечами.

– Считайте себя генетической мутацией. Гены, которые дают вам возможность управлять материей и законами природы, находятся как раз в том месте, где у обычных людей находятся гены, отвечающие за размножение.

– То есть… – спросил Мурасаки, – все то же самое, но другой масштаб?

– Вроде того, – кивнула Констанция Мауриция. – Другой масштаб у конструкторов. У нас, деструкторов, к масштабу добавляется инверсия той же силы, если вдаваться в подробности. Вы же не думаете, что деструкторы от конструкторов отличаются только психологией?

Сигма постаралась запомнить их слова, чтобы потом обдумать. Но чувство неловкости все еще здорово мешало.

– И третье. Сигма, я обязана тебя предупредить, чтобы для тебя это не стало неприятной неожиданностью. Мурасаки, тебе это тоже полезно знать. В конце четвертого курса у деструкторов начинается перестройка личности. Атрофируется большинство эмоций, теряется возможность испытывать многие чувства, часть чувств сохраняется, но они не будут больше играть определяющую роль в поведении и сознании. Принятие решений и поведение целиком переходит под контроль разума. Проще говоря, будьте оба готовы, что ваша влюбленность исчезнет, и что это абсолютно нормально и не связано с вашими личными недостатками или неверной линией поведения, или чем-то таким... человеческим. – Констанция неожиданно улыбнулась, будто рассказывала что-то забавное. – Поэтому так много курсов, связанных с поведением и взаимодействием с людьми и с обществом вы проходите до перестройки. Потом это станет намного сложнее. Потом вы будете опираться только на тот опыт и на те знания, которые получили до перестройки. Поэтому я очень рада, Мурасаки, что ты, наконец, смог понять, что быть источником чувств иногда так же прекрасно, как и их акцептором. Ну и вообще… получил новый для себя опыт отношений.

– Я тоже, – ехидно сказал Мурасаки, – очень рад.

Сигма решилась посмотреть на Мурасаки. Он безмятежно улыбался, как будто его не касались слова Констанции. Как будто это не ему пообещали, что через полгода он перестанет быть живым человеком с чувствами и эмоциями. Впрочем, и ей пообещали то же самое, только с отсрочкой на два года.

– И наконец, последнее, о чем вам стоит знать. Слежение за вашими трекерами отключено. Вы можете проводить свободное время где хотите и как хотите, в чьем угодно обществе, – Констанция усмехнулась. – Но не забывайте об одном из основных правил проживания в студенческом городке. Запрещено жить в одном коттедже вдвоем. Вы можете проводить вместе сколько угодно времени. Но ваши личные вещи должны оставаться в вашем коттедже. По крайней мере, большинство из них. При длительном отсутствии жильца в коттедже электроника автоматически переведет дом в режим консервации, выход из которого потребует времени и ресурсов. Это правило о проживании связано только с требованием обеспечить каждого студента Академии индивидуальным жильем на протяжении всего времени обучения, ни с чем больше. Поэтому следите за тем, чтобы менять дома, в которых вы будете ночевать. Длительным отсутствием считается двадцать-тридцать дней, но я рекомендую придерживаться частоты в пять-шесть дней.

– Спасибо, – сказала Сигма.

– Спасибо, – повторил Мурасаки. – Мы можем идти?

– Да, разумеется, – кивнула Констанция. – Если у вас нет вопросов.

– У меня есть, – сказала Сигма. – Когда начинаются занятия?

– Как всегда. Первого октября.

– То есть через неделю? – уточнила Сигма.

– Да, и на эту неделю у меня нет на вас никаких планов, если ты это хотела спросить. Можете делать все, что вам угодно. Или ничего не делать. Меня это не касается.

– Спасибо, – сказала Сигма.

– Что-то еще?

Сигма покосилась на Мурасаки. Он смотрел куда-то в стену за левым плечом Констанции. Сигма вздохнула. Кажется, она ничего не потеряет, если спросит. В крайнем случае, Констанция ей ничего не скажет. В совсем крайнем случае скажет какую-нибудь гадость, но точно не хуже того, что уже сказала.

– Да, – сказала Сигма. – Но это личный вопрос.

– Мне выйти? – немедленно спросил Мурасаки.

Сигма отрицательно качнула головой.

– В таком случае спрашивай.

– Почему вы нас поставили в пару?

Констанция издевательски улыбнулась.

– Как же я сразу не догадалась, что тебя заинтересует этот вопрос! Я вас поставила в пару, потому что у меня были собственные соображения на ваш счет. У тебя прекрасные результаты по социальным взаимодействиям, лучшие за всю историю преподавания курса. У Мурасаки с этим проблемы. Но он хорошо копирует удачные модели поведения, поэтому я подумала, что он сможет кое-чему у тебя научиться, хотя бы бессознательно. С другой стороны, для Мурасаки математика примерно такой же инструмент, как для тебя расческа для волос. Если кто-то и смог бы привести в порядок твои мысли, то только он. Он справился, ты вышла на продвинутый уровень. Я ответила на твой вопрос?

– Да, – сказала Сигма. Значит, она правильно догадалась о мотивах Констанции. Но теперь какая разница?!

– Тогда идите и постарайтесь не забыть о начале занятий.

Сигма почти с ужасом смотрела в спину Мурасаки, когда они выходили из кабинета Констанции. Вот сейчас он обернется, и что? Что будет дальше?

Мурасаки обернулся.

– Что с тобой?

Сигма вытерла слезы.

– Ничего.

– Гордые независимые второкурсницы, – закатил глаза Мурасаки и взял Сигму за руку. – Никогда не признаются, что им плохо. Пойдем отсюда. И не вздумай вырываться, а то я потащу тебя на руках.

Сигма улыбнулась. По крайней мере сейчас Мурасаки все еще был тем самым Мурасаки, которого она знала.

Они спустились по винтовой лестнице к выходу из административного корпуса, потом вспомнили, что их куртки остались в гардеробе учебного корпуса и вернулись обратно, и все это время Мурасаки держал Сигму за руку, не давая ей убежать. И почти все это время они молчали.

Мурасаки заговорил, только когда они вышли из Академии.

– Я знаю, почему ты плачешь.

– Прекрасно, – буркнула Сигма и попыталась выдернуть руку. – Тогда отпусти меня.

– Нет. И не подумаю. Чтобы ты сбежала рыдать от слов Кошмариции? Вот еще! Мы сдали экзамены, мы молодцы. Конечно, Констанция не могла удержаться и не испортить нам настроение. Она всегда так делает, когда кто-то радуется. Можно подумать, ты не догадывалась.

– Мурасаки! – Сигма остановилась и развернулась к парню. – Да при чем здесь наше настроение? Ты что, не слышал, что она сказала?!

– Я слышал даже то, чего она не сказала, – спокойно ответил Мурасаки.

– И что, например?

– Что ты совершенно напрасно каждое слово куратора принимаешь за чистую монету.

Сигма покачала головой. Иногда Мурасаки все-таки бывает совершенно невыносим!

– Рассказывай, или я ни шагу больше не сделаю!

– Ты забыла слово «придурок», – рассмеялся Мурасаки.

– Рассказывай, – жестко повторила Сигма.

– Констанция утрирует насчет чувств. Может быть, у нее именно так и было, она потеряла способность любить и ненавидеть. Судя по тому, как она себя ведет, я думаю, она никогда не знала, что это такое. Но так бывает не у всех. Далеко не у всех.