Академия Высших: студенты

Раст развернулся и печально посмотрел на Мурасаки.

– Малыш, мы в сто раз тебя сильнее, ты что, не видишь? Если бы мы собрались мериться с тобой силами, ты бы не выжил. Но ты так выглядишь, что ты в любом случае не выживешь. Даже без нас.

– Какое вам дело, как я выгляжу? – рявкнул Мурасаки.

Раст бросил плед на ближайший стул и обнял Мурасаки. Просто крепко обнял, как будто это было самым обычным делом – обнимать его при встрече. И Мурасаки, в первый момент попытавшийся оттолкнуть Раста, неожиданно для себя тоже обнял его в ответ. Раст осторожно погладил его по голове.

– Вот видишь, малыш, это совсем не страшно, – наконец, сказал Раст. – Быть живым человеком. Даже если ты не человек.

– Я же говорил, – вздохнул Чоки, как будто продолжал давно начатый разговор, – что он подыхает, а ты не верил.

Мурасаки отстранился и даже отступил на шаг.

– Кто подыхает? Я подыхаю? Вы ошиблись!

– Ты подыхаешь, – сказал Чоки. – Со стороны виднее.

Мурасаки распахнул дверь.

– Мы не уйдем, малыш, – мягко сказал Раст. – Нас двоих одновременно ты на улицу не выбросишь, так что побереги силы.

– Я не подыхаю, – упрямо повторил Мурасаки. – Со мной все в порядке.

Чоки с Растом переглянулись.

– Ты же знаешь, что нет, – буркнул Чоки. – Мы поэтому и пришли. Давай сядем и поговорим.

– Я собирался лечь спать, – мрачно ответил Мурасаки, – а не болтать с вами.

– Знаешь, – снова улыбнулся Раст, – мы проверяли. На кровати отлично помещаются три человека, если они просто лежат и разговаривают.

– Тоже мне новость, – проворчал Мурасаки, но дверь захлопнул и прошел в комнату.

– Знаешь, почему ты злишься? – спросил Раст. – Потому что ты скоро заплачешь, но ты не хочешь, чтобы мы это видели. Потому что Мурасаки такой крутой, сильный и вообще нет ничего такого, что могло бы его расстроить. Он со всем справится сам. Настоящий деструктор. Только ты не справляешься, малыш.

– А может, ты перестанешь называть меня малышом? – мрачно спросил Мурасаки.

Раст шагнул к нему, но Мурасаки отступил на шаг.

– Не лезь к нему, Раст, – вдруг сказал Чоки. – Он не хочет с тобой обниматься. Давай я попробую!

И прежде чем Мурасаки успел отскочить, Чоки сгреб его в охапку. Мурасаки попытался вывернуться, но Чоки не отпускал. Мурасаки уперся ладонями в его плечи, отталкивая от себя, но Чоки как будто не замечал усилий Мурасаки. Чоки был как скала, но Мурасаки не отступал.

– Придурок ты, Мурасаки, – тихо и грустно сказал Чоки. – Вообще ничего не понимаешь, да?

Мурасаки покачал головой. Чоки крепче сжал его, и Мурасаки сдался. Расслабился, опустил руки и закрыл глаза. Какая, в конце концов, разница?

– Ну вот, так бы и сразу, – проворчал Чоки, – можешь спокойно плакать.

– Мы никому не расскажем, – добавил Раст, подошел и снова погладил Мурасаки по голове.

Мурасаки вдруг понял, что по его щекам текут слезы, из груди вырываются всхлипы, а внутри развязывается тугой узел, к существованию которого он настолько привык, что считал его нормальным. Мурасаки вцепился пальцами в рубашку Чоки, спрятал лицо в грубой коричневой ткани и плакал, пока не закончились слезы. А когда это случилось, Чоки похлопал его по спине, между лопатками и отпустил.

Мурасаки поднял голову и наткнулся на улыбку Чоки.

– Раст сказал, что обожает реветь в эту рубашку.

– На самом деле я сказал, что если бы я был на твоем месте, только в эту бы рубашку согласился плакать, – мягко возразил Раст.

– То есть, – Мурасаки переводил взгляд с одного парня на другого, – вы сидели, болтали друг с другом и решили, что надо пойти и довести меня до слез? Так что ли?

– Мы не совсем сидели, – подмигнул ему Чоки.

– Вообще, мы тоже почти легли спать, – многозначительно добавил Раст, протягивая Мурасаки стакан воды.

– И у вас в постели оказались крошки? – улыбнулся Мурасаки. – Которые мешали вам уснуть?

Чоки вздохнул и посмотрел на Раста.

– Тебя не касается, что у нас оказалось в постели, Мурасаки. Мы пришли к тебе потому что… – Раст тоже вздохнул, – мы за тебя испугались.

– Мы давно тебя не видели, – объяснил Чоки. – Только твою физическую оболочку. Не тебя. Не говори, что не понимаешь, о чем я.

Мурасаки кивнул и выпил воду. Прислушался к себе. Внутри была пустота. Не та тоскливая, безнадежная черная пустота, что съедала его последнее время. А та, которая похожа на усталость после хорошо выполненной работы. Странно, ведь он ничего не делал. Ровным счетом ничего.

– Ладно, – кивнул Мурасаки. – Раз я собирался спать, вы тоже почти легли спать… может быть, мы тогда пойдем и уже в конце концов ляжем спать все вместе? Только обещайте меня больше не обнимать.

– Делать нам больше нечего, – сказал Чоки, – как обниматься с тобой.

– И все равно я не понимаю логической связи между вашей постелью и мной.

Чоки с Растом рассмеялись, будто Мурасаки очень забавно пошутил.

– Мы не влюблены в тебя, Мурасаки.

– Да уж, я заметил.

– Но ты нам нравишься.

– Ты всем нравишься.

– Поэтому мы не радовались тому, что Сигмы нет.

– А что, остальные радовались?

Чаки и Раст кивнули почти одновременно, и Мурасаки снова захотелось плакать. Он пошел в спальню, не сомневаясь, что Раст и Чоки последуют за ним – и не ошибся. Он упал на постель, дождался, пока парни устроятся рядом с ним, погасил свет и только потом разрешил себе заплакать. Но уже совсем тихо, без всхлипов. Просто слезами.

– Мы остановились на том, что я вам нравлюсь, – сказал Мурасаки, когда понял, что снова может говорить, – но это же еще не повод заваливаться ко мне ночью.

– Вот мы про это и говорим, – заговорил Раст. – Когда рядом с тобой кто-то спотыкался, ты подавал руку. Когда мы собирались поругаться, ты нас мирил. Знаешь, почему все тебя любят? Не потому, что ты красавчик. А потому что ты был теплым. Будто все мы твои друзья. Тебе улыбнешься – ты всегда улыбнешься в ответ. Пошутишь на ровном месте. А теперь ты не видишь никого.

– Ты прячешься, – сказал Чоки. – Раньше ты заходил в корпус, и я знал, что ты здесь. Все знали. Это как солнце, можно не смотреть на небо, но ты знаешь, когда оно светит, а когда нет. Вот тебя как будто больше нет, даже если ты с нами, – Чоки помолчал и с возмущением добавил. – Но я не понимаю, почему нельзя было сказать, что тебе плохо? Я же тебе говорил!