Академия

Я ревела по утрам, не желая идти к своему господину, а мама ругала меня, говорила, что я не ценю свое счастье.

Поэтому когда в Академии на меня напал один из благородных, я не удивилась. Несмотря на образование, семью и кровь, именно они хуже всего относились ко мне подобным. Они просто не считали нас людьми, принимали за двуногий скот, тупой и бессловесный.

Рядом со мной строили дом те самые преступники, подобравшие в компанию девушку-калеку, но ее я боялась больше, чем высокого и сильного парня с синими волосами. Он явно был неграмотным деревенщиной, но поэтому-то я была уверена, что он не причинит мне боли. Второй парень вызывал сомнения. Я не могла понять, кто он такой. Вроде строить не умеет, но не чурается работы, черты лица не такие грубые, но загар еще до конца не сошел с его лица. На всякий случай я решила держаться от него подальше.

Я думала, что нападение на меня, как всегда, сойдет благородному с рук. Нет, я даже думала, что накажут меня, ведь я, простолюдинка, посмела его ударить, укусить и расцарапать, но пришел человек и сказал, что в следующий раз насильника попросту выкинут отсюда.

А потом всю эту банду и вправду выкинули.

Когда девушки, которые прислуживали там, сказали, что их семьи зависят от благородных семейств, я понимала их. Я на самом деле понимала.

Разве я не говорила маме, что молодой господин бьет меня? Разве я не просила разрешения уйти снова в посудомойки? Разве я не жаловалась ей, что господин порой лезет ко мне? А что она отвечала?

Она говорила: «Терпи, такова жизнь прислуги». Она говорила: «Молодой господин сам выбрал тебя в личные служанки. Это честь, которой ты не заслуживаешь». Она говорила: «Делай, что он велит. Может, ты станешь его наложницей.»

Остальные слуги меня сторонились. Они тоже боялись молодого господина и не хотели вызвать его недовольства. Особенно после одного случая: старая кухарка нарочно долго не отдавала пирожные для господина, хотела, чтобы он меня избил, ведь она рассчитывала, что ее внучка займет место возле его постели. Я умоляла ее поторопиться, а эта карга лишь смеялась и говорила, что я слишком загордилась и что нужно показать мне место. И тут в нее полетел горшок с кипящим супом, это молодой господин не дождался еды и пришел выяснить, в чем дело.

После этого мои поручения выполнялись быстрее ветра.

Но я поняла, что ждать помощи от мамы не стоит. Больше всего она боялась, что ей придется вернуться в деревню, к бабушке и дедушке по отцу, которые ее поедом ели, пилили с утра до ночи, только что кровь не пили. Они упрекали ее за всё: за неурожай, за смерть папы, хотя он сгорел от болезни, за некрасивую внучку, то есть меня, за плохую погоду. Поэтому как только одна дальняя родственница предложила ей перебраться в столицу и поработать прислугой, она сразу же согласилась.

— Лучше горбатиться на достойных людей и получать деньги, чем пахать на неблагодарных стариков, а в ответ ни спасибочки не получить.

Только через несколько лет я поняла, как ужасен был ее поступок: она бросила родителей мужа, которые заменили ее собственных отца и мать. Оставила стариков на смерть, ведь они не смогут сами обрабатывать землю. Говорят, если женщина не чтит родителей и мужа, то она и о ребенке заботиться не станет. Может, и правду говорят.

В Академии мне нравилось. Тут хорошо кормили, не били, и всем было плевать на длину волос. Да, было тяжело, магия — не самая сильная моя сторона, вряд ли здесь оценят заклинания очищения, заморозки и свежести.

А потом случился урок по дополнительным боевым искусствам.

До него я думала, что уже успокоилась, пережила случившееся. Мне не снились кошмары, я почти перестала ненавидеть себя и свое тело, порой мне даже хотелось заговорить с кем-нибудь.

Но эта женщина, Старшая Сестра, спихнула меня снова в выгребную яму. Она заглянула мне в душу и вытащила оттуда все, что я старательно прятала.

Этот парень, Ян, может быть, не такой плохой, как молодой господин, может, он и вправду благороден. Но он был так похож на него: те же утонченные черты лица, что больше подошли бы юной девушке, та же нежная кожа и точеный нос.

Я не умела бить первой, поэтому кинулась на него, бездумно размахивая руками. А он схватил меня, прижал к себе спиной и сказал, что я буду отличной служанкой.

Я чувствовала его дыхание на затылке. Как и тогда. Я слышала, как он пыхтит мне в ухо. Как и тогда. Я снова была в тисках. Как и тогда.

Но я поклялась, что это больше никогда не повторится. Никогда. Любой ценой.

И стоило ему чуть ослабить хватку, как я вырвалась и вцепилась ему в нос.

В тот раз я не смогла. Но больше никогда!

Я почти не слышала слов преподавателя и воплей соперника. Только его кровь во рту. Я не проиграла. И только это было важно.

Так я стала личной ученицей Старшей Сестры. Наверное, я должна была радоваться, что теперь-то уж меня точно не выгонят из Академии. Но я боялась эту женщину. Даже больше, чем Яна из клана Цянь. Его я, по крайней мере, уже победила.

Когда я пришла к ней вечером, она выглядела иначе: сняла прическу, как будто это была шляпа, смыла краску с лица, переоделась в обычное платье, и хотя его рукава также спадали до пола, но в нем хотя бы проглядывались очертания ее настоящей фигуры. И она оказалась редкостной красавицей, хоть и не той красотой, как полагается: выбеленной кожей, нарумяненными щеками или алыми губами, а такой, на которую даже женщины оборачиваются и не завидуют, а восхищаются. Чистый высокий лоб, большие чуть удивленные глаза, слегка оттопыренные маленькие ушки — она была скорее милая, чем красивая.

Но я сразу поняла, что это и есть Старшая Сестра, потому что первая же ее фраза резанула меня:

— Кто отрезал тебе волосы?

— Прошу меня простить, госпожа учитель, — разозлилась я, — я не хочу…

— Старшая Сестра. Зови меня Старшей Сестрой. Значит, не ты сама. Жаль, так было бы легче. А впрочем…

Она протянула мне ножницы и потребовала:

— Отрежь себе волосы сама.

— Я не…

— Делай, как тебе говорят.

Я чуть не расплакалась. Они же толком еще не начали отрастать. Некоторые пряди только-только начали прикрывать уши. Но я не могла не послушаться, взяла ножницы и одним движением отхватила волосы надо лбом.

— Теперь это не позор, — сказала она, — не наказание и не метка. Теперь это твое решение. Тебе ведь гораздо удобнее с короткими волосами, верно? Не нужно расчесывать каждую прядь по сто раз, смазывать маслом, укладывать их по несколько часов.

У самой Старшей Сестры настоящие волосы спадали ниже пояса, не уложенные и не смазанные ничем.

— Ты сильная девочка и умная, но кое в чем ошибаешься. Ты считаешь, что самое страшное уже пережила, и готова на все, лишь бы это не повторилось. Это не так. Есть вещи и похуже. Я знаю, о чем говорю. Я прошла через многие из них, но даже я не добралась до самых глубин Пропасти.

Все первое занятие мы просто проговорили. Она поила меня чаем и говорила, даже не спрашивая ни о чем.

Наверно, такой разговор должен был произойти у меня с мамой. Она не смогла бы вмешаться или всё исправить, но могла хотя бы выслушать. Мама же выбрала ничего не видеть и не слышать, чтобы не пришлось что-то решать.

— Девочка моя, пойми главное — это случилось. И этого не изменить. Ты можешь отрицать, попытаться забыть, убить всех, кто знает, и делать вид, что всё это неправда. Но это правда. Так что признай: это случилось. Это навсегда. Скажи: это правда.