Аксиома подлости

– Цинкуй дальше, – они расположились в той комнате, где играли в напёрстки.

– Вряд ли она пойдёт в милицию с повинной. Она испугается и будет скрываться. Домой она тоже не вернётся, зная, что мы… то есть ты знаешь адрес. Но вечно она скрываться не может. Значит…

– Значит, она решит замочить нас обоих, как свидетелей. Тогда концы в воду, и она чиста, как дева Мария, – подхватил Илья.

– Да, но кто-нибудь умный может ей присоветовать сдаться. Вроде как вы её похитили, а она убила, действуя в пределах самообороны. Нам нужно съехать отсюда.

– Ладно кумекаешь. Давай дальше, а я сейчас вернусь.

Илья заперся в комнате с телевизором, ставшей такой пустой и неуютной без Ольги. И набрал на мобильнике номер Тунгуса.

– Это я. Узнали? Дело такое…

– Почему не звонил раньше? – перебил Семён Иванович.

– Дело такое, – Илье с трудом давались нелепые слова признания в провале, – наша птичка упорхнула из клетки. Каюсь, не доглядели…

Ответом была витиеватая матерная тирада.

– Но… есть одно «но». Короче, Ольга… её больше нет.

Илья пересказал всё, упомянув и про Артура. Тунгус изливал отборный мат и ничуть не сочувствовал брату, потерявшему сестру.

– Артисты хреновы! Что же вы меня подставляете, гады? А если папаша захочет поговорить с дочкой? А если она прибежит к нему и настучит?

– Она не любит его, ведь САМА хотела продинамить, – напомнил Илья.

– Зато он её любит, и, уж будь уверен, простит и напустит на нас собак. Значит так, Артист. Я буду искать беглянку по своим каналам. Но трогать её не имею права, понял? Сразу отзвоню тебе. Ты чтобы тоже без дела не сидел. Ищи, ищи её. Парнишку этого припаши.

– Он мой с потрохами, – заверил Илья.

– В случае чего… всё спишем на него и на неё. Дети позабавились, решили папочку облохматить.

– А получится? – засомневался Илья.

– Получится, если уйдёшь в глухую несознанку. А парень твой всё, что надо, скажет. Главное, сейчас девку найти. Давай, работай.

Илья вернулся к Артуру. Тот, казалось, уже забыл о голоде, страхе, своём незавидном положении и сиял, как радиоактивный помидор. Потому что он придумал план и решил незамедлительно поделиться идеей с Ильёй.

* * *

Бомжи о чём-то шептались, а Мэй безразлично глядела в сторону. Наконец, Валя подрулила к ней, а Славик побрёл в направлении коммерческих ларьков, около которых несколько кавказцев разгружали «Газель».

– Ну вот, лады. Сейчас Славик договорится насчёт тебя.

Довольное ухмыляющееся лицо бомжихи вызвало ощущение смутной тревоги, и Мэй стала медленно возвращаться в реальность. Что происходит вокруг? Что она тут делает?

– Что вы сказали? – переспросила она.

– Ну, это… – Валя даже смутилась, – ты же вроде банжиха. И не московская, с акцентом балакаешь. Жрать, небось, хочешь. А денежек у тебя нету. Заработаешь стольничек-другой, пожрёшь. Тебе не привыкать.

– У меня есть деньги, – неожиданно призналась Мэй.

Валя заткнулась. Ох, непростая девица, думала она, очень непростая! Может, зря они поторопились со Славиком? Коль заговорила, надо бы расспросить, авось, расскажет чего.

– Слышь, Машка, – Валя поудобней устроилась на лавке, – может, тогда пойдём купим чего похавать? У меня со вчерашнего утра во рту крошечки не ночевало. А, Маш?

Мэй похлопала себя по карманам. У неё вроде была сумочка, где же она? Не обнаружив ровным счётом ничего, Мэй начала вспоминать.

– Нету? – Валя обрадовалась и огорчилась одновременно, – небось, мусора, козлы сраные, вытащили? Ладно, заработаем, детка. Я уже два года на улице, и живу ведь. Не подохла сегодня, и завтра не подохну. А ты держись со мной, и тоже не помрёшь. А много-то денежек было?

Мэй что-то пробормотала в ответ на непонятном русской бомжихе языке. Валя снова отшатнулась от неё, как в обезьяннике, но всё равно спросила:

– Слышь, девка, ты что, нерусская?

– Я понимаю по-русски, – ответила Мэй, как отвечала очень давно, когда отец только начал обучать её новому языку.

Подошёл Славик:

– Мать твою через колоду! Замётано! – он хлопнул Валю по плечу, – разгрузят свою коляску и подойдут.

– Сколько? – глаза Вали загорелись.

– По стольничку на рыло. А этой сами заплотят!

– Что? – встрепенулась Мэй.

– А то! – Славик хмыкнул, – сдал я тебя двум чучмекам. Спасибочки должна сказать, молодуха!

Мэй вернулась в реальность. Смысл происходящего, наконец, дошёл до неё. Резко оттолкнув Валю, она бросилась бежать, но не очень резво. Через каждые десять-пятнадцать метров она оборачивалась и смотрела, нет ли погони.

Между бомжами началась перепалка. Славик с кулаками накинулся на Валю, мол, «кого ты тут привела?» А Валя, защищаясь, оправдывалась: «Банжиха с виду, я-то тут причём?»

Мэй приземлилась на лавочку в сквере на Чистопрудном бульваре и отдышалась. Её мысли путались в голове, наскакивая одна на другую, но главное Мэй уже осознала: она сбежала от похитителей и совершила убийство. И теперь ей грозит тюрьма в лучшем случае, а в худшем – тот бандит просто-напросто убьёт её. А значит, нужно где-то прятаться от бандитов и милиции. Мэй не понимала, почему милиционеры отпустили её и почему бомжи её продали, как какую-то проститутку!

Она обернулась. Двое кавказцев быстро шли от памятника в её сторону. Мэй не отреагировала, думая, что они спокойно пройдут мимо. Но не тут-то было: они остановились напротив неё. По внешнему виду кавказцы мало чем отличались от бомжей.

– Пайдём! – первый схватил её за руку.

– Я никуда не пойду! – Мэй встала, но держали её крепко.

– Пайдём, пайдём! – ухмыльнулся второй, – ми тэбэ купили!

Мэй видела, что сквер в такой ранний час пуст, и звать на помощь бесполезно. Она решила подыграть:

– Ладно, я пойду. А куда?

Кавказцы повели её обратно, к ларькам и метро. Бомжи Валя и Славик прекратили цапаться и дымили папиросами на лавочке. Проходя мимо них, Мэй крикнула:

– Верните им деньги! Я заплачу вам больше!

Но Славик, как и любой человек, познавший цену жизни на собственной шкуре, предпочитал синицу в руках. Бомжи опять начали пререкаться, а кавказцы завели Мэй в небольшой магазинчик. Она оказалась в тесном проходе между коробками с продуктами и ящиками с бутылками. Кавказец пихнул ногой какую-то дверь в ещё более тесное помещение. И тут из торгового зала вышел третий кавказец, одетый в костюм и не воняющий смесью пота и перегара. Мэй ничего не поняла из их перебранки, пока третий не обратился к ней по-русски: