Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Актуальные проблемы Европы №1 / 2018
Шрифт:

Среди основных компонентов видения американцами своей миссии в мире следует выделить несколько фундаментальных положений.

«Город на горе». В 1603 г., когда король Яков I унаследовал престол от Елизаветы I, многие английские пуритане потеряли веру в Англию как страну – избавительницу от католического гнета [Bercovitch, 2012, p. 76]. Группа пуритан эмигрировала из Англии и создала общину с центром в Бостоне. Идея общины состояла в создании и распространении новых духовных принципов для Европы и мира. Америка стала для пуритан новой «Землей обетованной» [Madsen, 1998, p. 164]. Эмигранты считали себя общиной, избранной Богом, а бегство из Англии в их глазах было схоже с исходом израильтян из Египта. Основой мировоззрения эмигрантов стала концепция предопределения: вера в то, что они реализуют план, предначертанный Богом, для правильного обустройства мира.

Сформулировал

эту мессианскую идею Джон Уинтроп, лидер пуританских колонистов Массачусетского залива, в своей знаменитой проповеди «Модель христианского милосердия» (ок. 1630). В частности, он говорил следующее: «И ежели мы… сохраним единство духа в узах мира, Господь станет нашим Господом и с радостью поселится среди нас, как среди избранного его народа и благословит все наши начинания. И с тем, чтобы мы увидели доброту его мудрости, силы и правды во всем их блеске, еще незнакомом нам, и чтобы мы обнаружили, что Господь среди нас, десять наших воинов однажды смогут противостоять тысяче врагов, когда он изберет нас для хвалы и славы. И люди последующих поколений скажут: “Сие в Новой Англии сотворено волей Божьей”» (цит. по: [Бурлак, 2006, с. 362]). Его проповедь во многом перекликалась с Нагорной проповедью, в которой Иисус говорил: «Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы» (Мф. 5:14). Слова Уинтропа многократно цитировались американскими политиками в контексте разъяснения основ американской внешней политики, – в частности, президентом Рональдом Рейганом столетия спустя.

«Явное предначертание». В 1845 г. журналист Джон О’Салливан впервые использовал термин «явное предначертание», который быстро приобрел популярность. О’Салливан критиковал другие страны за вмешательство в «естественный» процесс расширения США на Запад. Идея «явного предначертания» содержала три основных компонента: превосходство американской нации и ее институтов; миссия по распространению этих институтов, включая задачу переустройства мира по образу и подобию США; божественное предначертание, предписывающее Соединенным Штатам добиться этой цели [Miller, 2006, p. 120].

В течение XIX в. лидеры и журналисты США использовали концепцию «явного предначертания» для оправдания экспансионистской политики Соединенных Штатов. Доктрина Монро, сформулированная в 1823 г., совместно с «явным предначертанием» обосновывала противодействие США попыткам европейских держав вмешиваться во внутренние дела американского континента.

В конце XIX в. американский историк Фредерик Тёрнер сформулировал «теорию границы», доказывая, что именно взаимодействие американского общества с фронтиром (приграничной зоной поселений на Диком Западе) заложило фундамент американской свободы и независимости, отделив Америку от Старого Света с его европейским менталитетом [Hodgson, 2010, p. 230].

Существующая на сегодняшний день и цитируемая на официальном уровне концепция американской исключительности напрямую связана с тезисами «явного предначертания» и «теорией границы». Центральное место в этой концепции занимает убеждение в том, что американский экспансионизм был неизбежным и что «американцы были избранными людьми, которым было предназначено Небесами продвигаться в глубь континента» [Ekirch, 1963, p. 178]. Эти идеи оказали огромное влияние на американское внешнеполитическое мышление, предоставив идеологическую основу концепциям экспансионизма и гегемонизма.

Вильсонианство. До конца XIX в. приоритеты внешней политики США сводились к тому, чтобы следовать концепции «явного предначертания» на американском континенте и оставаться в стороне от европейских конфликтов. Но 7 мая 1915 г. Германия потопила океанский пассажирский лайнер «Лузитания», что стало для президента В. Вильсона поводом вступить в войну. Вильсону предстояло при этом преодолеть традиционный изоляционизм американцев, и в этих целях он воспользовался верой сограждан в исключительность американских идеалов. Америка впервые сформулировала свою новую глобальную цель: не ограничиваться сохранением баланса сил, а распространять свои принципы по всему миру. Согласно «четырнадцати пунктам» В. Вильсона, Америка больше не могла оставаться лишь образцом свободы и независимости, как хотел Т. Джефферсон в начале XIX в. Вместо этого, как полагал Вильсон, Америка должна была стать созидательницей нового мирового порядка, основанного на более высоких моральных принципах и тесно связанного с принципом мессианской исключительности США.

Как указывает в своей книге американский исследователь Л. Амброзиус, Вильсону нравилась роль мирового гегемона, хотя он никогда явно не говорил об этом [Ambrosius, 2002, p. 12]. Идеологическое наследие Вильсона оставило отпечаток в политике многих американских государственных деятелей: Г. Киссинджера,

Р. Рейгана, У.Дж. Клинтона и Дж.У. Буша [Ibid.]. Вильсонианство также стало идеологическим фундаментом теории демократического мира, рассматривающей демократизацию как средство предотвращения войн. Вильсон оставил после себя набор концепций, положивших начало глобальному крестовому походу американцев. По его мнению, не было существенной разницы между свободой США и свободой всего мира. Его идеи оказались крайне востребованы после окончания холодной войны, когда США принялись решать задачу построения нового мирового порядка. Как писал Г. Киссинджер, «интеллектуальная победа Вильсона оказалась более значимой, чем любой политический триумф, ибо, когда Америка столкнулась с задачей построения нового мирового порядка, она, так или иначе, вернулась к заветам Вудро Вильсона» [Kissinger, 1994, p. 145].

Академическое обоснование гегемонизма в американской политике

Гегемонизм – концепция, являющаяся ядром теории гегемонистской стабильности (hegemonic stability theory, HST). В основу теории положена аксиома, согласно которой здоровье и стабильность глобальной экономики и политической системы зависят от наличия эффективно действующей в экономической и политической плоскости державы-гегемона. Теория гегемонистской стабильности ссылается на исторический опыт: с конца XIX в. до середины XX в. наблюдалась жесткая корреляция между мировой гегемонией одной из великих держав и стабильностью в мировых экономических отношениях. В начале этого периода лидером выступала Великобритания, а в мире процветал Pax Britannica, основанный на «золотом стандарте»; в период существования Бреттон-Вудской финансовой системы мировым гегемоном выступали Соединенные Штаты, а вокруг них сформировался Pax Americana. В период между мировыми войнами, напротив, мирового лидера не существовало: Великобритания уже не способна была выполнять эту роль, а Соединенные Штаты были к ней еще не готовы политически. Этот период в мировой экономике характеризовался экономическим кризисом, протекционизмом и снижением объемов мировой торговли и инвестиций.

Таким образом, согласно теории гегемонистской стабильности, для стабилизации мировой экономики необходима держава-лидер, а для поддержания стабильности в мировой экономической системе требуется выполнение трех условий: открытый импорту рынок, выделение долгосрочного контрцикличного кредитования и массированное краткосрочное кредитование в случае финансового кризиса. Поскольку такие меры довольно обременительны, держава-лидер должна быть готова взять на себя непропорционально высокую часть расходов, особенно если другие государства попытаются уклониться от обязательств. В рамках данной теории стабильность мировой финансовой системы рассматривается как особое «общественное благо», обязанность по предоставлению которого принимает на себя держава-лидер. Эта держава определяется по итогам больших войн и долговременных циклов развития мировой политической системы (см: [Modelski, 1987]).

Впоследствии в рамках теории гегемонистской стабильности было сделано два важных уточнения. Одно из них связано с возможностью изменений в системе, другое – с допущением, что функции гегемона может выполнять группа стран.

Значительный вклад в дискуссию по вопросу о возможности изменений в установившейся системе внесли книги американского политэконома Р. Гилпина [Gilpin, 1987], который показал, что система международных отношений формируется в соответствии с интересами и для продвижения интересов ее наиболее влиятельных участников. Со временем, по мере изменения соотношения сил и возможностей держав становящиеся более сильными государства попытаются изменить правила игры в своих интересах и будут продолжать эти попытки до тех пор, пока издержки их усилий не начнут превышать возможную выгоду от перемен. К схожим выводам, хотя и с противоположных позиций, пришел Э. Валлерстайн [Wallerstein, 2004].

Претерпело эволюцию и понимание функций гегемона в мировой системе. Во-первых, использование теории коллективных действий позволило прийти к выводу, что роль гегемона в мировой системе может играть не только отдельная держава, но и группа держав. Во-вторых, со временем несколько изменились и акценты в понимании выполняемой гегемоном функции. Работы американцев Б. Эйшенгрина [Eichengreen, 1996], а также М. Уэбба и С. Краснера [Webb, Krasner, 1989], посвященные анализу изменений в мировой финансовой системе и потоках мировой торговли в связи с переменами в политическом влиянии и экономической мощи держав-гегемонов, показали, что основное внимание в анализе мировой системы должно уделяться не столько степени влияния и экономической мощи гегемона, сколько способности гегемона создавать благоприятные условия для производства востребованных мировой системой «общественных благ», или, как это сформулировал Д. Лейк, «инфраструктуры» мировой экономики [Lake, 1993].

Поделиться с друзьями: