Актуальные проблемы Европы №4 / 2017

Отношения с Европой в Турции еще со времен основания республики в 1920-е годы всегда рассматривались с точки зрения обеспечения национальной безопасности. Дружественные отношения с европейскими странами понимались как залог обеспечения территориальной целостности и национального суверенитета. Этот подход превалировал в период блокового противостояния, сохранился он и после окончания холодной войны. Этим объяснялось вступление Турции в качестве ассоциированного члена в Западноевропейский союз (1992), который в то время еще рассматривался в качестве площадки для кооперации в сфере обороны и безопасности. Турция, имеющая за плечами столь длительный опыт сотрудничества с Западом в сфере обороны, ни в коем случае не хотела остаться за бортом формирующегося нового механизма общеевропейской безопасности. Хотя статус ассоциированного члена ЗЕС и не вполне удовлетворял Турцию как страну НАТО, он давал возможность прямого взаимодействия с ЕС по вопросам безопасности [Cayhan, 2003] и позволял увеличить вклад Турции в европейскую безопасность, что должно было приблизить страну к долгожданному членству в ЕС.

Близость европейских зон нестабильности к турецким границам повышала заинтересованность Анкары в вопросах общеевропейской безопасности, которые воспринимались как проблемы не только исключительно ЕС, но и самой Турции (например, конфликт на Балканах трактовался не только как европейская проблема, но и как вопрос национальной безопасности Турции). Поэтому Турция так резко отреагировала на выведение ее в 1999 г. за рамки новой Европейской политики безопасности и обороны (ЕПБО) – основного элемента общей политики безопасности ЕС, восприняв это как угрозу своим национальным интересам в сфере обороны и дискриминацию своих прав как члена НАТО [Aykan, 2005, p. 352]. В представлении турецких политиков оптимальная стратегия обеспечения национальной безопасности должна была базироваться на кооперации со странами ЕС, что давало бы возможность решать вопросы обороны в более широком контексте. Именно ради такой солидаризации в борьбе с общими угрозами Турция проявляла в 1990-е и 2000-е годы настойчивость в отстаивании своего членства в ЗЕС и ЕПБО.

Первоначально принятие нормативной модели европейской безопасности, сформулированной в рамках ЗЕС и ЕПБО, носило для Турции по большей части инструментальный характер. Однако создание каналов тесного взаимодействия спецслужб и осуществление совместных операций способствовало ценностно-идеологическому сближению турецких военных экспертов и их европейских коллег, равно как выработке общего понимания и между турецкими и европейскими политиками. Активное участие Турции в миротворческих операциях ЕС (например, в Конго в начале 2000-х годов) отчасти отражало стремление Турции вестернизировать традиционное понимание национальной безопасности, формулируемое в категориях реализма [Oguzlu, G"ung"or, 2006].

За период 1990-х годов Турция, находясь в «окружении международных конфликтов» по периметру своих границ [M"uft"uler-Bac, 1996, p. 255], превратилась в «прифронтовое государство» для Запада, выстраивавшего новую парадигму безопасности в условиях нарастающей глобальной нестабильности постбиполярного миропорядка. Такое положение имело не только негативные последствия: оно давало ряд потенциальных преимуществ. Амбиции регионального лидера – именно такую роль политическая элита Турции рассматривала в качестве приоритета внешней политики – требовали обеспечения внутриполитической стабильности. Только при устойчивом и сильном правительстве Анкара могла претендовать на ведущие позиции в ближневосточной политике в целом и в вопросах выстраивания отношений Запада со странами региона в частности. В 1990-е годы подавляющее большинство западных политиков было заинтересовано в политически устойчивой и экономически успешной Турции, что напрямую совпадало с интересами турецкой политической элиты: они хотели видеть Турцию «оазисом стабильности» в крайне неспокойном регионе, естественной преградой на пути распространения региональных конфликтов и, наконец, главным проводником регионального сотрудничества на Ближнем Востоке [Uslu, 2000].

Роль Турции в обеспечении безопасности «коллективного Запада»: модель сотрудничества в борьбе с терроризмом в 2000-е годы

События 11 сентября 2001 г. и объявление войны международному терроризму изменили не только общие подходы к проблеме международной безопасности на Западе, но и отношение к роли Турции в ее обеспечении. США, принявшие основной удар террористических атак, стремились максимально задействовать в борьбе с терроризмом и региональными конфликтами обширную сеть военных баз на Ближнем Востоке. Внешнеполитическая доктрина Дж. Буша-мл. предполагала наступательную стратегию борьбы как с терроризмом, так и с режимами, игнорирующими нормы международного права в западной трактовке, что фактически означало прямое вмешательство в дела других государств и свержение лидеров, чья политика представляла реальную или гипотетическую угрозу для безопасности США [Jervis, 2003]. Еще одним приоритетным направлением внешнеполитической доктрины Дж. Буша-мл. было распространение демократии: международная безопасность ставилась в прямую зависимость от уровня ее развития («где нет демократии – там нет безопасности» [Wheeler, 2003, p. 187]), а растущий авторитаризм и нарушения базовых гражданских прав были объявлены главной причиной расцвета радикализма и терроризма на Ближнем Востоке [Lieber, Lieber, 2002].

Первыми жертвами «доктрины Буша» стали Ирак и Иран – страны, имеющие общие границы с Турцией. Вполне ожидаемо, что Вашингтон обратился к Турции – как государству – члену НАТО и многолетнему союзнику Запада в регионе – с просьбой оказать содействие антитеррористической операции, предоставив возможность использовать расположенные на территории Турции военные базы, и санкционировать осуществление «гуманитарной интервенции» в Ирак с турецкой территории. Несмотря на договоренности, достигнутые на уровне политического руководства, в марте 2003 г. турецкий парламент заблокировал решение правительства, не одобрив предоставление американским военным турецких баз для вторжения в Ирак. Демарш турецкого парламента был вызван, с одной стороны, опасениями депутатов-исламистов из правящей Партии справедливости и развития (ПСР), доминировавших в палате, с другой – протестом депутатов курдского происхождения, сочувствовавших иракским курдам и воздержавшихся от голосования. Кроме того, занимавший тогда пост госсекретаря Колин Пауэлл, по-видимому, считал вопрос о предоставлении турецких баз решенным и не видел необходимости в его лоббировании на уровне турецкого парламента. Конечно, свою роль сыграла и определенная неопытность тогдашнего премьер-министра Абуллаха Гюля, недооценившего значение голосов воздержавшихся депутатов. В итоге законопроект, хотя и получил одобрение 264 депутатов, не был принят, поскольку совокупное число проголосовавших против (250) и воздержавшихся (19) оказалось на 5 голосов больше [Turkey upsets.., 2003]. Для Вашингтона такое развитие событий стало крайне неприятной неожиданностью – «оглушительной оплеухой» от союзника по НАТО, как его поспешили окрестить мировые СМИ [Filkins, 2003]. При этом на официальном уровне США не пошли на дипломатическую конфронтацию и по-прежнему позиционировали Турцию как союзника и пример мусульманской страны с демократической политической системой – успешную модель сочетания ислама и демократии.

Здесь рельефно проявилась двойная роль Турции в выстраиваемой Западом системе международной безопасности в регионе: на геополитическом уровне Турция воспринималась как «прифронтовое государство», расположенное в непосредственной близости к главным зонам нестабильности, на политико-идеологическом уровне – представляла собой модель политического устройства, живое опровержение тезиса о несовместимости ислама и демократии.

Правительство ПСР приветствовало политику администрации Дж. Буша-мл. в продвижении «турецкой модели» на Ближнем и Среднем Востоке. Внутри страны это помогало бороться с непримиримой оппозицией в лице военной элиты, не смирившейся с приходом к власти политиков с исламистским прошлым, а на международном уровне укрепляло позиции Анкары в переговорах с Брюсселем о вступлении в ЕС. В начале 2000-х годов президент США в беседах с лидерами ЕС часто лоббировал вопрос членства Турции, что вызывало крайнее недовольство в европейских столицах [Sciolino, 2002]. В 2004 г. Жак Ширак, занимавший в то время пост президента Франции, даже обвинил США во вмешательстве в европейские дела [Bush says.., 2008].

Достигнутые в первой половине 2000-х годов успехи в европеизации и продвижении к заветному членству в ЕС при поддержке со стороны США на деле сыграли на руку правящему в Турции режиму ПСР, позволив постепенно лишить военную элиту политической субъектности. При этом борьба с политическим влиянием, которым традиционно обладала военная элита в Турции, негативно отразилась на содержании военно-стратегического сотрудничества с США, составлявшего со времен вступления Турции в НАТО ключевое направление двусторонних отношений. Помимо прочего, для США прозападная турецкая военная элита с ее колоссальным влиянием внутри страны всегда была мощным рычагом воздействия на правительство Турции. В 2000-е годы негативные последствия такого развития событий практически не ощущались. Режим ПСР как во внешней, так и во внутренней политике старался действовать в русле стратегического партнерства с США. В то время как националистические силы в Турции всячески подогревали антиамериканские настроения в обществе, нагнетая атмосферу через подконтрольные им СМИ и выступления на публичных мероприятиях, правительство ПСР последовательно боролось с проявлениями антиамериканизма и антисемитизма в стране [Uslu, 2008]. В 2005 г. Реджеп Эрдоган, к тому времени уже возглавивший правительство, даже получил специальную награду от базирующейся в США еврейской правозащитной организации – Антидиффамационной лиги. В том же 2005 г. Эрдоган вместе со своим испанским коллегой – премьер-министром Испании Родригесом Сапатеро выступил с инициативой «альянса цивилизаций» как альтернативного механизма борьбы с экстремизмом посредством налаживания межнационального, межкультурного и межрелигиозного диалога (причем магистральное направление деятельности альянса – уменьшение трений между Западом и миром ислама).

Солидарность с Западом в неприятии исламского радикализма режим ПСР проявлял и во внутренней политике, поддерживая умеренные исламистские силы 20 в противовес радикалам, с которыми в Турции в 2000-е годы активно боролись, и внося свою лепту в объявленную после событий 11 сентября войну с международным терроризмом. Интересы Запада и Турции в вопросах безопасности и противостояния распространению радикализма с территории пограничных государств во многом совпадали, поскольку Турция сама стала ареной громких терактов. В ноябре 2003 г. в Стамбуле террористы из местной ячейки «Аль-Каиды» взорвали начиненные тротилом грузовики возле консульства Великобритании, здания банка HSBC и двух синагог (57 человек погибли и более 700 ранены).

20

Именно благодаря этой политике в 2000-е годы большое влияние обрело международное миссионерское движение Фетхуллаха Гюлена.

Как показало следствие, организаторы терактов проходили подготовку в тренировочных лагерях «Аль-Каиды» в Афганистане. В ходе расследования также выяснилось, что многие приверженцы радикального ислама в Турции в свое время обучались в джихадистских школах в Египте и Пакистане, а также воевали на стороне джихадистских организаций по всему миру – от Афганистана и Пакистана до Косово и Чечни. Национальная разведывательная служба совместно с полицией развернула масштабную операцию по выявлению и установлению контроля над ячейками «Аль-Каиды» по всей Турции. Более тысячи сотрудников полиции были направлены на обучение по специальным образовательным программам по борьбе с терроризмом в различные военные академии, преимущественно в США, большое количество сотрудников турецких спецслужб прошли специальную подготовку в антитеррористических центрах ФБР.

Впоследствии уже в Турции при поддержке структур ООН и ЕС правительство ПСР развернуло масштабную образовательную программу по подготовке специалистов по борьбе с терроризмом для офицеров полиции из соседних стран, в рамках которой в середине 2000-х годов более 5 тыс. сотрудников спецслужб из стран Ближнего Востока прошли обучение в Турецкой национальной полицейской академии. Таким образом Анкара налаживала инфраструктуру для регионального сотрудничества в борьбе с терроризмом, контрабандой и наркотрафиком. Турецкие спецслужбы также переориентировали свои контртеррористические подразделения на выявление членов радикальных исламистских группировок, а не только на традиционный поиск и обезвреживание боевиков из Рабочей партии Курдистана (РПК). В результате интенсификации антитеррористической деятельности в 2005 г. власти Турции вычислили и арестовали главного организатора стамбульских терактов – сирийца турецкого происхождения Луаи аль-Сакку, приближенного экс-лидера иракской ячейки «Аль-Каиды» Абу Мусаба аз-Заркави [750 kiloluk.., 2005; В Турции осуждены.., 2007]. Общая статистика антитеррористической деятельности турецких спецслужб в 2000-е годы оказалась весьма внушительной: за десятилетний период с 2003 по 2012 г. турецкие власти выявили и взяли под стражу без малого 3,4 тыс. подозреваемых в связях с «Аль-Каидой» [Turan, 2010].