«Акушеры». Первый сезон

Если последние новобранцы пришли большой компанией, то Евгеша в своё время появился в роддоме совсем один. Нечего и сомневаться, что Анатолич бросился спасать его от влияния «этих несушек» – так называл Анатолич абсолютно всех заведующих. Конечно же, Анатолич подразумевал полезность, а не внешний вид.

Как-то раз, забыв о присутствии Фердинадыща, Анатолич упомянул о дамах в свойственной ему манере. Фердинандыщ слегка вскину бровь, но активных возражений не последовало. Однако не успел ещё Анатолич ни испугаться, ни расслабиться, как Ирина Фердинандовна примчалась собственноручно за рулём «забирать мужа из бани». Можно было бы подумать, что в Фердинандыща вживлен чип с микрофоном, поскольку из одежды на момент беседы он имел лишь перекинутую через плечо простыню. Но её выдавали на месте.

За Евгешей в баню никто не приезжал. А на дежурствах он был расторопен и смекалист. Довольно быстро Анатолич обучил его тому, «что умел сам». До определенной, естественно, границы. И негласно «назначил» своим фаворитом.

Когда в «чёрные» дни Евгеша грезил о травматологии, заранее сожалел он только о бане, потому что точно знал: Анатолич ни за что не простит ему такого демарша, а стало быть, отлучит и от бани.

Те дни бывают абсолютно у каждого акушера, даже у такого сноровистого, как Евгеша, и у такого мастеровитого, как Анатолич.

Но… «Солнце всходит и заходит!» – любила говорить Фердинандовна.

23

С Евгешей дежурить любил кто угодно: от молодых, когда он был ответственным дежурантом, до заведующих, которые ему с удовольствием доверяли. Не говоря уже об Анатоличе, который не доверял, кроме себя, никому, но к Евгеше всё-таки благоволил. Банная дружба – святая дружба.

Сегодня дежурили усиленной мужской бригадой: Анатолич, Евгеша и Вася. Вася – не от рвения к работе. В прошлую баню играли в карты на интерес. Вася проиграл бесплатное дежурство.

Время близилось к полуночи, а в родовом отделении было четверо женщин. Двоим из них со схватками-предвестниками был дан медикаментозный сон-отдых. По прогнозам Анатолича, они должны были перекантоваться до утра. Одна роженица, судя по всё более частым и настоятельным крикам, была в конце первого периода, и акушерка уже готовила родовый стол.

Четвертая женщина была «проблемной». Мало того, что для осмотра надо было бегать на второй этаж, где находилось обсервационное отделение, так помимо самой женщины к ней прилагался охранник. Вернее, охранница.

Роженицу привезли в восемь вечера из следственного изолятора. Обмененная карта необычной пациентки была почти пустой. В женскую консультацию её привозили один раз за всю беременность, и было это на самом раннем сроке. Все остальное время её кое-как «наблюдал» фельдшер изолятора.

Пациентку поручили Васе. Несмотря на то, что Анатолич перепроверял работу за всеми вторыми дежурантами, не говоря уже о третьих, в этот раз, узнав детали, он этого делать не стал. И «обсервационная» женщина была полностью в распоряжении молодёжи.

В присутствии двух женщин, одна из которых в прямом смысле присматривала за другой, Вася пыхтел, потел и сбивался с мысли. И не только потому, что пациентка была необычной, а охранница стояла за плечом неотступно. Вася избегал по возможности замкнутого пространства. А маленький «бокс» именно такое из себя и представлял. Кровать, родовой стол для женщины и пеленальный для новорожденного – всё было на одном пятаке.

Осужденная, она же роженица, женщина лет тридцати пяти, с чёрными коротко стриженными волосами, субтильная, без капли косметики на лице. Она в ней и не нуждалась. Её глаза и брови были такими пронзительно четкими и яркими, что даже в предложенной ситуации она казалась красивой. Бледная, немногословная. Казалось, она совершенно не чувствовала боли. При каждой новой схватке она не стонала, как обычные роженицы, не хваталась за живот, а только ещё сильнее бледнела. И без того тонкие черты лица заострялись в этот момент ещё сильнее. Она не издавала звуков и почти не меняла положения тела.

Конец ознакомительного фрагмента.