«Акушеры». Первый сезон

Буквально через пару секунд от его вальяжности не осталось и следа. Нижняя часть туловища словно приросла к креслу, а огромная ладонь так сжала телефон, что он как будто бы даже затрещал. Смуглянка звонила ему сама.

Благодаря Фитере, она знала историю про «тайного поклонника» Мальвины. Она же была и единственным человеком, кроме самого поклонника, который знал наверняка, кому на самом деле был адресован тот звонок.

Нет, он не предупреждал её заранее. Но Смуглянки была настолько уверена в своей женской привлекательности, что других вариантов не допускала. Ни одни зелёные тапочки родильного дома не могли сравниться с её способностями покорять мужские сердца.

И если Рибоконь считал, что он проявил интерес к Смуглянке самостоятельно, то он ошибался. Он был давно примечен, оценен и даже представлен с воображением. Остальное было делом техники, которой Смуглянка владела в совершенстве. Случайные взгляды в операционной, просьбы «подать», «подержать», «расписаться» – ни что из этого не было случайностью. Сети были расставлены, и Рибоконь в них угодил. Оплошность со звонком была лишь тому подтверждением. Он настолько увлекся, что даже не потрудился проверить адресата.

Версия Фитеры была для замужней Смуглянки даже на руку. Это был не первый и не единственный её роман «на стороне». Отсутствие личного резонанса, хотя бы на какое-то время, Смуглянка расценила как хороший знак. Она не хотела лишний раз беспокоить мужа без существенного повода.

Муж Смуглянки преподавал не медицинское право в не медицинском институте. На зачеты он приходил с газеткой. Дав задание, невозмутимо её читал. А перед тем, как переворачивать, интеллигентно покашливал.

Жене он поклонялся даже больше, чем своей науке. А пятилетнему сыну, пока Смуглянка дежурила, был и отец, и «мать родна». Зачем обижать такого человека? Знал ли он о романах жены, неизвестно. Но некоторое время назад он купил Библию, читал её перед сном и изредка говорил о смирении.

– Буду крайне польщён, – ответил Рибоконь и прижал подбородок к шее, имитируя поклон гусара.

Несомненно, в душе Рибоконь им был.

Смуглянка назначала свидание.

18

У Смуглянки не было подружек. Она в них не нуждалась, начиная со школьного возраста, а может и раньше. И вовсе не потому, что была не общительной. Просто вокруг неё всегда были сначала мальчики, а потом мужчины. Избыток одних, вероятно, компенсировал дефицит других. Или наоборот его вызывал.

В роддоме ситуация несколько поменялась. Молодежь набрали «оптом». И хочешь-не хочешь, всем пришло знакомиться и внедряться в коллектив разом. Смуглянка впервые за всю сознательную жизнь «завела» подружек и была приятно удивлена. Во-первых, девчонки оказались весёлыми, во-вторых, любая из них при необходимости могла стать алиби на случай, если бы муж спросил свой дурацкий вопрос: «ты где?» Смуглянка отвечала, что у одной из них. И инцидент был исчерпан, не начавшись.

Ей всегда нравились мальчики постарше. По этому же критерию она выбирала мужа. В свои сорок он был холост. Не то, что бы с ним было что-то не так, просто он ждал инициативы от Смуглянки или от такой, как Смуглянка. Их брак был если не по всепоглощающей любви, то по взаимной симпатии точно. Ну а то, что её романы не прекратились после свадьбы, просто у неё был такой любвеобильный характер. При этом мужа она, как могла, оберегала от лишних эмоций. По крайней мере, старалась.

Выбор Рибоконя не стал для Смуглянки чем-то выдающимся. Просто он подходит под типаж, и роман на работе был ей удобен.

Повариха с кухонными ножами осталась в аутсайдерах. Через несколько десятков звонков даже она, наконец, поняла это окончательно и бесповоротно. Единственным вариантом её женской мести была жареная селёдка. Если дежурства соперниц совпадали, то время ужина для всех в родильном доме омрачалось несносным запахом. Разве что пара-тройка беременных уплетали деликатес за обе щеки с добавкой, имея временную особенность вкусовосприятия.

Что касается Рибоконя, то он был почти в разводе. Случилось это задолго до Смуглянки, поэтому совесть у обоих могла быть чиста. В том случае, если бы их она как-то заботила.

Его жена и сын несколько месяцев назад переехала в родительскую квартиру. Она, конечно же, считала, что не окончательно, а в воспитательных целях. И к Рибоконю регулярно наведывалась: за вещами, с уборкой, «проходили мимо». Он о воспитательных целях не догадывался, поэтому каждый раз удивлялся неожиданному визиту. Но замки поменять не решался, потому что «ребёнок приходил домой» и потому, что иногда после гостей на плите оставался суп, полезный после дежурства.

Сегодня Рибоконь думал. Смуглянка намекала на свидание на его территории. Промахнуться было нельзя ни с одной из сторон.

19

Евгеша был всего на несколько лет старше вновь набранной гвардии, но эти несколько лет в данном случае имели определяющее значение. Взрослые коллеги уже относились к нему почти как к равному, а молодежь считала за опытного наставника, с которым все же можно поиграть в карты на дежурстве. Но только по-тихому и в свободное от работы время, которое при обычных обстоятельствах предназначалось для сна. Обычные обстоятельства – это дежурство с кем-то типа Аманды Карловны или Риты Игоревны, потому что компания Фердинандовны – обстоятельства чрезвычайные.

Если вторым дежурантом был Евгеша, бригада считалась «усиленной». И первые без зазрения совести ложились спать, взвалив на него ворох работы с полным доверием. Заведующие, включая Ирину Фердинандовну, смены с Евгешей обожали. Спасало его от аврала лишь то, что всегда добровольно-принудительно на дежурство оставался кто-нибудь третий из молодых коллег.

Евгеша, подобно Палычу, был из «рассказчиков», но выступал в другом жанре. У Палыча наготове всегда была цитата, а Евгеша выдавал «жизненные» истории из серии «как мы с мужиками встретили бурого медведя». Богатый жизненный опыт как будто диссонировал с возрастом Евгеши, но он намеренно держался этого амплуа. Небольшого роста и субтильного телосложения, Евгеша хотел выглядеть посолиднее. А когда он позволял себе побрюзжать, то походил на юного старичка из сказки о потерянном времени.

Евгеша хорошо оперировал и квалифицированно вел роды любой сложности, но «тёток», как он их называл, не любил, не питал к ним эмпатии. А в минуты временных неудач, которые случаются у всех без исключения акушеров, независимо от стажа и возраста, каждый раз грозился уйти в травматологию.

Даже жена и ребёнок у Евгеши были в прошедшем времени. И об этой странице своей жизни он рассказывал по-стариковски, с поволокой грусти.

Одна забавная история у Евгеши все-таки была: про рыбу. Начиналась она вполне традиционна: «однажды мы с мужиками…».

На мальчишник все пришли налегке, потому что «всё было включено». А Евгеша мало того, что был «с рыбой», так ещё и после суточного дежурства. Кто-то из благодарных пациенток, вернее из благодарных мужей благодарных пациенток, подарил ему свежезамороженную северную рыбу. Ростом она была почти в половину самого Евгеши и вдобавок ко всему никак не сгибалась. Евгеша бегал с ней, как с писаной торбой по всему роддому и пытался пристроить в наибольший холодильник для хранения. Единственный, хоть как-то подходящий оказался в соседнем здании пищеблока. Евгеша бежал со своим грузом по подземному переходу, цепляя углы ледяным хвостом. На мальчишник он решил зайти «ненадолго», поэтому рыбину взял с собой.