Аквариум
Шрифт:
Барри. Может, твоя фантазия способна на большее, чем ты предполагаешь? А как сейчас?
Джун. Ощущаю ли я сейчас твой взгляд?
Барри. Да.
Джун. И весьма отчетливо, но, наверное, из-за того, что разговариваю с тобой.
Барри. Значит, я пересылаю через Интернет взгляды вместе со словами?
Джун. Примерно так.
Барри. Тогда сделай это. Если напротив никого нет, просто открой окно и сделай. На столе.
Джун. Ну, не знаю.
Барри. Чего не знаешь?
Джун. Когда ты меня не видишь, какой тебе в этом прок?
Барри. Но я же могу себе представить. Пусть это даже менее реально, чем секс по телефону,
Джун. Значит, ты тоже?
Барри. Пока сказать не могу.
Джун. Если пообещаешь, что сделаешь то же, я согласна.
Барр и. Давай. Попытаюсь. Хоть и не уверен пока в силе собственной фантазии.
Джун. Хорошо. Давай. Кто первый кончит, сообщает об этом и рассказывает, как все прошло, идет?
Барри. Да.
На этот раз она не притворялась. И я тоже не собирался обманывать. Джун отодвинула стул и быстро разделась. Я взялся за ремень. Она сняла с себя абсолютно все. Раздевшись, открыла окно — обе створки, — отодвинула компьютер в угол и засунула руку между ног. Я все еще сражался с рубашкой: слишком спешил и одну из пуговиц никак не мог расстегнуть нормально. И теперь тянул и рвал рубашку, не сводя глаз с экрана, пока не осознал, что надо либо нормально расстегнуть ее, либо оторвать. Третьего просто не дано. И я ее оторвал.
Она села на стол, широко развела ноги и, опираясь на одну руку, откинулась назад. Другая рука активно двигалась. Моя тоже.
Все произошло слишком быстро. Удерживая сперму в горсти, я смотрел, как она встает ступнями на стол, приподнимает ягодицы и начинает вращать ими в такт с рукой. Потом Джун задрожала, частично утратив координацию движений, опустилась спиной на стол, и теперь я опять видел ее свисающие вниз ноги и руку между ними, которая вскоре замерла. Я пошел в ванную.
Барри. У меня получилось.
Вернув на место компьютер, Джун, не одеваясь, села перед ним и теперь задумчиво ласкала свои соски. Окно все еще было открыто. Она начала печатать.
Джун. Мне хочется плакать. И вовсе не от горя. Это, наверное, сентиментальность!
Барри. Я представил себе, что ты стоишь на столе на коленях, повернувшись спиной к окну. Твоя рука шла снизу, а сбоку я мог видеть одну грудь.
Джун. А я ничего себе не представляла. Только твои глаза. Это все, что мне нужно, чтобы достичь результата. По-быстрому. У тебя тоже?
Барри. У мужчин всегда так, если они берут дело в свои руки.
Джун. Кстати, у тебя очень красивое тело. Я хотела сказать это, еще когда была у тебя. Но что-то мне помешало. Нежное и очень мужское одновременно. И ты совсем не старый.
Барри. Спасибо.
Джун. Опять испачкал мебель, как в прошлый раз?
Барри. Нет, но я не стану рассказывать, что я предпринял для сохранения ее в чистоте.
Джун. Почему?
Барри. Стыдно.
Джун. Занимаешься извращенным сексом и еще чего-то стыдишься! Никак не пойму: это мило или просто глупо?
Барри. Конечно, мило.
Джун. Ладно.
Барри. Ты без одежды?
Джун. Да. А ты?
Барри. Тоже.
Джун. У меня все еще открыто окно. Если напротив кто-нибудь есть, впечатлений ему хватит надолго.
Барри. Я не испытываю зависти.
Джун. Не волнуйся. Никого нет. Там стройка. Правда, рабочих тоже нет. С тех пор как я здесь, у них абсолютно ничего не происходит. При первых же признаках жизни повешу шторы. Надеюсь, это не помешает мне ощущать твой взгляд.
Барри. Конечно. Я ведь всегда с тобой.
Джун.
Как ты думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, это настоящее извращение или не совсем?Барри. Совсем-совсем.
Джун. Твои слова ласкают меня. Вот так бы всю жизнь с тобой и разговаривала.
Барри. Что мешает?
Джун. Мне нужно выйти из дома по делам.
Барри. Ну, до скорого. Спасибо за все.
Джун. И тебе тоже.
Вернувшись из булочной, я обнаружил в почтовом ящике письмо. На конверте курсивом было напечатано: «Аннергет Штейле». Я сунул его в карман куртки, предвкушая удовольствие, — собирался прочесть за завтраком.
«Дорогой Барри, не сомневаюсь, что после нашей встречи у вас сложилось впечатление, будто я сильная и справляюсь с ситуацией. Когда вы находились здесь, так оно и было. Ваш приезд придал мне сил. Может быть, потому, что я чувствовала ответственность за большую любовь своей дочери или хотела вас утешить, — не знаю, но, кажется, я хотела подать вам пример — убедить, что можно жить дальше. Ради вас и Санди я хотела казаться сильной, и, думаю, мне это удалось. Но теперь я понимаю, что все напрасно. Жаль, что я привязалась к вам и даже в какой-то момент поймала себя на мысли, что вот откуда-то сверху мне послан новый сын. Я не могу этого допустить, так быть не должно. Нет, я не сильная, совсем наоборот — слабая. Я начала бы цепляться за вас, потому что нельзя жить только могилами. И если потусторонний мир существует, лучше уж я буду там, вместе со своими детьми. Пожалуйста, не огорчайтесь, мне сейчас хорошо, а через час станет еще лучше.
Я должна была написать вам, даже зная, что вы меня не поддержите, и рассчитываю на понимание: вы ведь особенный человек. Когда вы были здесь, у меня возникло такое чувство. Да и Санди не смогла бы влюбиться, не будь в вас чего-то такого, что стоит искать всю жизнь. Живите счастливо и простите меня. Благодарю за дружеские чувства ко мне и любовь к моей дочери. Ваша Аннергет.
P.S. Если там мне вдруг предложат поработать ангелом-хранителем, я попрошусь к вам. Достаточно вы страдали. Пора и вам стать счастливым. Передайте от меня привет Флоренции, которая в моей памяти навсегда останется самым красивым городом в мире».
Письмо было написано чернилами, оно так и осталось лежать на столе: бумага покоробилась, буквы во многих местах расплылись от влаги.
Полиция обнаружила труп вечером. Им Аннергет тоже написала. Похороны должны были состояться на следующий день в десять утра.
Очень коротко я сообщил Джун о своих намерениях: «Мне нужно уехать на несколько дней, напишу с дороги. Мои глаза останутся с тобой. Барри». И меньше чем через час я уже снова жал на газ, мчался по окружной дороге. На белом «БМВ».
— Компьютер в номер? — Молодая женщина-регистратор еще помнила меня. Я сказал «да», хотя в данный момент мне не очень хотелось общаться с Джун.
Оставаться в номере я не мог. Вывел машину из подземного гаража и поехал в Штутгарт. Было всего около трех, мне предстояло еще убить всю вторую половину дня и весь вечер.
Вещи я собирал совершенно бездумно. Черный костюм остался в Берлине. Пришлось купить новый, а к нему — белую рубашку и черный галстук. Для Аннергет это, конечно, значения не имеет, но для меня важно.