Аквариум
Шрифт:
— Скажите! Скажите сейчас!
Врач посмотрел на меня и кивнул:
— Умерла на месте.
Фигура его потеряла очертания. Я уже ничего не видел. Только услышал: «Мне очень жаль» — и распоряжение, отданное сестре: «Принести успокоительное!»
* * *
После того как сняли гипс, меня перевели в Берлин, и Карел несколько раз приходил в больницу, болтал о клубе, который недавно купил и хотел перестроить. Он пытался меня отвлечь, и порой ему это удавалось.
Зашли двое музыкантов, к моему большому удивлению, потому что вообще-то в нашем кругу друг друга ценят,
Мартин, руководитель двойного квартета, который он беззастенчиво продавал направо и налево, заставляя участвовать во всех мыслимых шоу, концертах и рекламных роликах, просто положил на кровать пакетик. Похоже, все они мыслили одинаково: главной моей проблемой было отсутствие кокаина. Я вернул пакетик: вот уже несколько лет, как я перестал баловаться кокаином. Мартин тоже пробыл у меня меньше, чем главный врач во время обхода.
Наведалась однажды и Сибилла, но она лишь молча постояла рядом с кроватью. В полудреме трудно было сообразить, то ли она мне снится, то ли я вижу ее наяву. Когда я наконец понял, что это явь, она уже исчезла. «До свидания!» — прокричал я в закрывающиеся двери. Бросить вслед я ничего не мог, потому что не владел пальцами.
И только потом заметил на постели маленькую собачку из мягкой ткани. Овчарка из мультика. Такая была у меня в детстве, она потерялась при переезде в Берлин, и я как-то рассказывал Сибилле, что мне до сих пор ее иногда не хватает.
Едва научившись удерживать в пальцах карандаш и калькулятор, я стал обдумывать ремонт. Мне хотелось, чтобы ничто в квартире не напоминало о прошлом. Но было так, чтобы мне хотелось показать свое жилье Шейри.
Словом, после выписки я попал в перевернутый с ног на голову мир, и это пошло мне на пользу. Квартира напоминала стройплощадку: Марко, неуклюжий на вид итальянец, помогавший мне когда-то в перестройке студии, руководил целой бригадой рабочих. Он уже знал меня достаточно хорошо, чтобы не покупать ни одного выключателя, ни одной розетки, ни одного плинтуса, не посоветовавшись со мной. Так что мне было чем заняться. Я чувствовал себя востребованным: заработала моя собственная программа реабилитации.
Пару недель я снимал квартиру, потом, когда самые масштабные работы были завершены — шкафы, полки, стены, полы и потолки отделаны, я вернулся к себе, пока устроившись в спальне. Квартира рождалась у меня на глазах. Но на то, чтобы кухня и ванная приобрели законченный вид, понадобилось несколько недель. А потом я начал подбирать мебель.
Это Марко привлек мое внимание к «аквариуму».
— Прелестный домик на крыше, — сказал он. — Я бы не прочь в таком пожить.
Мы немного поспорили, когда он был построен: в тридцатые или в пятидесятые годы. Относительно просторные комнаты свидетельствовали в пользу тридцатых, а четкие формы отсылали к пятидесятым.
— Ясно одно: у кого-то был отменный вкус, — подытожил Марко.
Весь день шел дождь. Сквозь потоки воды я видел, что в «аквариуме» ведутся работы, но следил за происходящим не столь пристально, как делал бы это в ясный день. Перед подъездом то и дело появлялись фургоны разных сервисных фирм
и поставщиков, потом отгрузили контейнер с вещами, но я выглядывал на улицу лишь изредка. Почти весь день я читал или бродил по Интернету в поисках игр, которых у меня на жестком диске еще не было.К вечеру дождь прекратился. В «аквариуме» зажегся свет. И я увидел женщину в инвалидном кресле.
Господи, она же не справится, сказал я себе, когда понял, что женщина одна. Это невозможно. Как ей принять душ, воспользоваться туалетом? Что будет, если она вдруг упадет? Я был уверен, что бедняга живет одна, потому что уловил некоторую специфику в обустройстве квартиры. В ней отсутствовали шкафы — их роль исполняли простые стеллажи и штанги для одежды, установленные на уровне плеч. По тому, как она переезжала из комнаты в комнату через порог, я догадался: там установлены специальные полозья. Ее инвалидное кресло, оборудованное электроникой, управлялось при помощи джойстика. В доме же нет лифта, подумал я, словно убеждая мысленно женщину переменить свое опрометчивое решение.
Глаза слезились от напряжения. Я снял наушники и выключил диск с записью Альфреда Бренделя,[9] осознав, что за несколько минут не услышал ни звука. Ничего не выйдет, размышлял я, у нее не получится. Мне чуть плохо не стало от волнения. Женщина собиралась существовать так, как мог бы я сам после аварии, — отвернись от меня удача и обладай хирург меньшим талантом. Человек-машина — верхняя половина тела с бесполезными отростками внизу. Я чуть было не отправился в дом напротив — мне захотелось представиться ей и сказать: «Если вам нужна будет помощь, позвоните».
Но этого я, конечно, не сделал. Если бы она не рассчитывала обойтись своими силами, она не выбрала бы такую квартиру.
По коридору женщина проехала к входной двери, сняла трубку домофона, и я невольно выглянул на улицу. Увидел машину фирмы по доставке готовых обедов и мужчину с коробками в руках, который стоял перед дверью и давил на кнопку.
Мне вдруг пришло в голову: она не должна знать, что за ней наблюдают. Я выключил свет и вернулся к окну. Она расплатилась с курьером, отвезла еду на кухню и поставила ее в холодильник. А хлеб, минеральную воду, кофе и прочее? Она их тоже заказывает?
Хорош же я! Подглядываю за незнакомым человеком, как дворовая сплетница, которой больше нечем заняться, кроме как глазеть на соседей и перемывать им косточки, но я чувствовал также, что причиной моего волнения являлось отчасти и сочувствие. Мне было жаль эту женщину. Своими неподвижными ногами она пинала жизнь, в точности как мог бы пинать ее и я, и у нее, похоже, хватит мужества. Как и у меня, надеюсь, хватило бы. Выбрав себе квартиру на высоте птичьего полета без лифта, она, кажется, вообще не собиралась выходить из дома. Как и я.
Квартиру женщина-инвалид обставила по-спартански, но вполне приемлемо. В роли стола в гостиной — большая доска на козлах, в кухне — маленький стол той же конструкции, нет ни дивана, ни кресла — вообще ничего, на чем можно было бы сидеть, только два откидных стула у стены; кровать — еще одна доска, прикрытая матрацем, и полки из досок на подставках. На стенах — ни постеров, ни картин, до них у нее, возможно, еще не дошли руки. Я ломал себе голову, чем объяснить такую чистоту линий, вкусом или нехваткой денег? Скоро это выяснится. Когда на стене появится «Поцелуй» Густава Климта[10] либо какие-нибудь «Кувшинки» Моне. Или картины Харинга, Кляйна, Ротко. По крайней мере я на это надеялся.