Аквариум

Карел молчал. Он попытался ободрить меня прикосновением, потом просто сидел рядом, дав мне возможность выплакаться. Я чувствовал, как между пальцами текут слезы. Мне было все равно. Карела я не стыдился.

Потом он поднялся, подошел к домофону и снял трубку — я все это слышал, не видя, — и точно так же, как я полчаса назад, спросил:

— Вы еще там?

— Да, — тихо проскрипело в ответ.

— Продиктуйте ваш адрес, — дружелюбно попросил Карел, — я с ним поговорю. Возможно, он согласится вам написать.

Последовала пауза. Потом поток слов: адрес. Карел громко повторил:

— Матиас Бек, Дойчхофштрассе, сорок восемь, семь, четыре, ноль, два, Хайльбронн. Хорошо, записал.

— Спасибо, — раздался голос в трубке.

— Все, — попрощался Карел и повесил трубку.

Он написал адрес, отыскав на кухне клочок бумаги, и положил на письменный стол. Потом снова сел рядом.

— Несчастный в таком же состоянии, как ты, — тихо заметил он и опустил руку мне на плечо. — Пойдем куда-нибудь поужинаем.

Я открыл лицо и вытер руки о рубашку. Карел отошел в сторону.

— Или напьемся.

— Напиться — это то, что надо, — поддержал я. Мой голос дрожал. Я еще не полностью овладел собой.

Мы расположились в одном из шикарных новых баров в восточной части города — с выложенными камнем полами, металлическими столиками и голыми стенами. Из-за не прекращающегося ни на минуту грохота даже собственных слов не было слышно. Меня это устраивало. Здесь я не выглядел идиотом в своем костюме — так были одеты все, а Карел не мог заставить меня слушать его бесконечные истории, осознав, что с постоянным шумовым фоном бороться бессмысленно. Большинство этих историй относилось к тому времени, когда он жил в Праге, где он сначала учился на звукооператора, а потом работал на радио. В результате мы просто сидели, пили пиво и глазели по сторонам.

Я по-прежнему был признателен ему за неожиданную поддержку, но мне уже хотелось домой. Адрес того типа я просто выброшу. Как только вернусь.

— Уфф, — с облегчением выдохнул Карел, когда мы снова вышли на улицу. — Как по ушам-то бьет!

Он намеревался показать мне свой новый клуб, где сейчас полным ходом шли строительные работы, но я не согласился.

— Приду, когда все будет готово или если тебе понадобится совет.

— Советы мне не нужны. У меня хороший архитектор. С длинными-предлинными бакенбардами. Просто высший класс.

— Спасибо тебе за все, — сказал я. — Ты был мне настоящим другом.

— Был?

— И есть. Отвезти тебя?

— Нет, возьму такси.

Ощущение было такое, будто мне пришлось пережить налет. Даже стоя под дверью, этому типу удалось нанести заметный ущерб чувству уверенности и защищенности, которое я всегда испытывал, возвращаясь в свою квартиру. Бросив взгляд на окна «аквариума» — женщина по-прежнему печатала, — я прошелся по комнатам и огляделся, словно кто-то мог затаиться там, в темноте, поджидая меня, чтобы потом вдруг выскочить и накинуться с вопросом: «Чем вы с ней занимались?» Я решил обменять свой темный «смарт» на белый. Конь должен быть белым, сказала Шейри. Пусть это пони, подумал я, но и он должен быть белым.

Только сейчас я почувствовал, что слегка пьян, и еще мне хотелось есть — так что я прикончил остатки овощей, запив водой.

Стоило бы проявить большую заинтересованность к делам Карела. В конце концов, мы с ним бывшие партнеры. И друзья, что он сегодня в очередной раз доказал. Надо бы наведаться в его клуб и ходить туда раз в неделю.

Мне вдруг захотелось поговорить с Сибиллой. С конца августа, когда она ушла от меня, я ничего о ней не слышал. Я сел за компьютер и написал: «Милая Сибилла, хотел бы как-нибудь встретиться с тобой, поговорить, поблагодарить за собачку, спросить, как дела, чем сейчас занимаешься, рассказать, как дела у меня, если ты, конечно, захочешь слушать. Отзовись». Отослав сообщение, я заметил на столе бумажку с адресом Матиаса Бека, взял ее и выбросил.

Она захлопнула ноутбук. Потом поехала в спальню. Еще в дверях стянула через голову свитер, чисто по-женски скрестив при этом руки перед собой. Под свитером ничего не было. В тот момент, когда верхняя часть тела уже обнажилась, а лица еще не было видно, она вдруг замерла. Будто давала мне возможность себя рассмотреть. Бред. Наверное, просто расправила плечи. Затем высвободила наконец голову, протянула руку к выключателю, и в комнате стало темно.

Я тоже лег, но долго не мог заснуть.

На следующее утро я так и не решился спуститься к почтовому ящику. Там мог поджидать меня вчерашний Матиас. Хотя был понедельник и если он не безработный, ему пришлось-таки вчера отправиться домой. Все равно я не стал спускаться. Ничего не случится, если посмотрю почту позднее. Что, в конце концов, мог я там найти? Рекламу и счета.

Сибилла ответила: «Барри, ну о чем нам говорить? Это риторический вопрос, который на самом деле означает, что Я ЭТОГО НЕ ХОЧУ. На твой вопрос отвечаю: у меня все в порядке. Оставь меня в покое. Сибилла».

Я понял: Сибилла переменилась. Не мог я прожить одиннадцать лет с женщиной, которая так холодно и надменно отвечает на невинное электронное послание.

В «аквариуме» работала горничная. Чуть позже доставили продукты. Но не готовые обеды, как раньше. На машине не было логотипа. Скорее всего продукты заказаны по Интернету. Надо и мне как-нибудь попробовать.

Горничная ушла, прихватив с собой гору грязного белья. Вот что еще, оказывается, нас объединяет, подумал я. Сегодня женщина-инвалид была одета в черное. Со вчерашнего вечера я стал смотреть на нее иначе, словно просвечивая рентгеном.

Вот уже несколько дней к старой даме с третьего этажа приходила итальянка. Держа в руках батон хлеба, открывала дверь своим ключом, сервировала стол и включала радио.

Из моего окна хорошо просматривалась лестница, и всякий раз я удивлялся: выходя от старушки, итальянка не возвращалась к себе на четвертый этаж, а с вороватым видом прокрадывалась к квартире напротив. Звонила в дверь, и я видел, как с той стороны к двери спешил «спортсмен». Спортсменом я прозвал его потому, что каждый вечер по будням и каждое утро в выходные, облачившись в яркий спортивный костюм, он усаживался на велотренажер и слезал с него только часа через два или три, в полном изнеможении, с унылым лицом и трясущимися коленками.

Вот он впустил итальянку, поцеловал и тут же занялся пуговицами на ее блузке. Женщина помогла ему, и когда спортсмен понес ее прочь из моего поля зрения, в спальню, они добрались уже до застежки лифчика — цветастая блузка осталась сиротливо лежать на полу.

Старушка ела макароны, быстро при этом кивая, то ли потому, что ей нравилась еда, то ли в такт песне по радио. А может, она все знала про итальянку и была на ее стороне.

Только приход горничной нарушал наше творческое уединение — и мое, и обитательницы «аквариума», правда, я опасался еще неожиданного звонка или стука в дверь, которые могли разбить мои надежды на то, что Матиас благополучно убрался.