Аквариум

– Господи, в крови весь! Егор!

Я блаженно плавал в волнах ее нежности и любви. Боль уходила. Настя, может быть, сама того не осознавая, отдавала всю себя, лишь бы только облегчить мои страдания, удержать меня на этой стороне.

– С тобой все хорошо?
– с трудом спросил я.

– Да.
– сквозь слезы ответила она, гладя меня по голове.
– Этот меня почти догнал уже, а тут Кирилл откуда-то взялся, стрелять в него начал... Урод к нему кинулся и убил, но Кирюша ему по ногам полоснуть успел в последний момент, тот упал, подняться не мог... Я подбежала, автомат подняла и в голову добила... А потом обратно пошла... За тобой...

За мной... За мной. Странный Город. Чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете в самых, казалось бы, неподходящих ситуациях. То, сидя в сыром, темном подвале, прикованным к трубе, то вот, как сейчас, истекая кровью...

– Да что же как хлещет-то, а? Сейчас, подожди, перевяжу чем-нибудь. На стадионе то что?.. Егор? Егор?! Ты меня слышишь?! Егорушка, ну пожалуйста, не уходи! Слышишь, Егор?!

– Слышу... прошептал я, открыл глаза и улыбнулся, - Все хорошо. Все теперь будет хорошо...

И вырубился...

8.

...- И все будет хорошо. Походишь к нам с месяцок, а там посмотрим, что дальше делать.
– Анна Александровна Мостовая, врач-психотерапевт высшей категории, расписалась в больничном листе и подняла глаза на Егора, опустив очки.
– Если честно, я очень рада, что ты все-таки вернулся. С прошлого раза про тебя вспоминала, все думала, вдруг на самом деле руки на себя наложишь, а мне грех на душу... Но ты - молодец! Пил, конечно, - зря. Очень зря! Но раз пришел - значит понял, что другого выхода нет. Надо лечиться.

– А как, вообще, все будет происходить?
– спросил Егор, рассматривая свою опухшую физиономию в окне за спиной врача.
– Чем дневной отличается от этого... Обычного?

– В дневном стационаре лечатся те, кто не представляет опасности, ни для себя, ни для других.
– терпеливо начала объяснять она.
– В обычном - лежат действительно тяжело больные люди. Шизофреники и прочие. Но ты же не шизофреник?

"Кто знает?" - усмехнулся он про себя и твердо ответил:

– Нет.

– Ну вот!
– кивнула головой врач.
– У тебя острый депрессивный эпизод с когнитивными и соматическими нарушениями. Да и алкоголь дров в костер подбрасывает. Хорошо так подбрасывает. От души. Вобщем, сейчас идешь к завотделением, ставишь печать, а в понедельник к восьми утра сюда. Каждый день до шести вечера - процедуры. Капельницы, таблеточки, электричество попробуем. Завтрак и обед - здесь, а ужинать - домой. Ночевать тут не надо. Главное дома чем-то максимально себя занять и ничего, повторяю - ничего не пить! Даже пиво безалкогольное... Да, и про машину на месяц придется забыть. Категорически запрещено. Поездишь на маршрутках или трамвае.

– Да нет у меня уже машины, - пробормотал Егор. Вздохнул...Посмотрел на врача, от души сказал.
– Спасибо, Анна Александровна!

– На здоровье! Все иди.
– ответила она, протягивая ему кучу бумажек, посмотрела строго напоследок, повторила, - Не пить!

– Не пить!
– подтвердил Егор и вышел.

Примерно через час, отстояв очередь к заведующему отделением, оформил все документы и наконец оказался на улице.

Фонари освещали падающие с неба крупные хлопья мокрого, липкого снега. Первого в этом году. Он покрывал асфальт белым покрывалом, но тут же начинал таять, темнея и превращаясь в холодную скользкую жижу. Температура воздуха была чуть выше ноля. Начало ноября. Все по графику.

Начался самый противный период года, который Егор ненавидел всей душой. Холодно, мокро, темнеет чуть ли не после обеда. Кругом грязь и тоска.

Он сгорбился, спрятав шею под воротник, засунул руки в карманы и пошел домой. На остановку, к которой как раз подъезжала маршрутка, даже не посмотрел. Идти было далековато, но Егор последнее время часто ходил пешком. Бесцельно бродил по кварталам Старого города, выбирая улицы, где красивые дореволюционной постройки домики еще не были безжалостно вытеснены новостройками. Гулял по пустым паркам, уныло смотрящим в серое небо голыми ветвями облетевших деревьев, по набережной, глядя на безжизненный пляж и холодные волны Реки, которые через месяц-полтора будут скованны льдом. Когда идешь, отмеряя километр за километром, мысли в голове успокаиваются, сглаживают свои острые ребра, и становится легче. Мозг отвлекается, начиная перерабатывать мелькающую информацию об окружающем пространстве, переключается с режима тоскливого внутреннего ковыряния на равнодушно-отстраненный режим контакта с внешним миром. Память неожиданно может подкинуть теплые воспоминания, связанные с конкретными местами, оживают лица людей, когда-то дорогих сердцу, и отрывки ярких событий далекого беззаботного детства и наивной юности.

Иногда останавливался, с удивлением замечая, что начал ходить кругами, огибая один и тот же квартал по несколько раз. Потом опять шел. Шаг за шагом. Только бы еще хоть чуть-чуть оттянуть момент возвращения домой. Возвращения в опустевшую, ставшую неуютной и как будто чужой квартиру, в которой Егора каждый раз накрывало чувство безвозвратной потери счастья, а в ушах отголоском эха звучал родной голос дочери. Квартиру, превратившуюся для него в осязаемый символ одиночества и безысходности...

***

Месяц, прошедший после неудачной попытки самоубийства и встречей с Ануннаками, может быть, конечно, это был какой-то другой вид шизофренических пришельцев, но для себя Егор окрестил их именно так, пролетел весело и с огоньком.

"Будем деградировать дальше".
– сказал он себе тогда, сидя перед распахнутыми дверьми гаража, из которого выползали клубы ядовитых выхлопных газов, а по углам прятались настырные инопланетяне, сурово грозя пальчиками. И он деградировал дальше.

Правда не сразу. После той прогулки босиком под ледяным дождем Егор сильно простыл и несколько дней пластом лежал дома с температурой и воспаленным горлом. Пил парацетамол и чай с медом. Но ночь - сто пятьдесят водки с перцем. Как ни странно, такое сумбурное самолечение помогло. Температура спала. Горло перестало саднить.

Выздоровев, Егор первым делом уволился с работы. Просто, без объяснения причин, взял и уволился, не отработав даже положенные две недели, вследствие чего лишился значительной части итак очень скромного выходного пособия. Но ему было все равно. Он твердо знал, что работать больше не сможет. А если все же попытается, то ничего хорошего ни для него, ни для его коллег и начальства из этого не выйдет. Не говоря уж о потенциальных зданиях и сооружениях, которые могли потом взять и построить по его расчетам.

Проев и прогуляв полученную сумму, Егор задумался. Денег не было совсем. Ни одного просроченного платежа от заказчиков, которым можно было бы о них напомнить, ни одной заначки, вообще, как говорится, ни копья. Думал, правда недолго. С каким-то нездоровым веселым азартом дал объявление о продаже машины и на следующий же день без тени сожаления продал ее первому позвонившему перекупщику, практически не торгуясь.

А потом понеслась... Таблетки, выписанные ему в психоневрологическом диспансере, были вместе с рецептом торжественно брошены в мусорное ведро, а пустой стеклянный шкаф, где раньше стояли различные сервизы, превратился в настоящий минибар, заполненный пузырями дорогущей водки, текилы и коньяка. Виски не было. Его Егор терпеть не мог, также, как и пьющих его америкосов.