Аль-Каида
Шрифт:
Он сообщил, что ему двадцать один год, у него хорошее образование и что он принадлежит к известной торговой фамилии. По его словам, он проникся глубокой религиозностью в подростковом возрасте, слушая аудиокассеты и читая книги и журналы, прославлявшие мученичество. Кассета шейха Сафара аль-Хавали, в которой говорилось о «Плане Киссинджера» — проекте бывшего американского государственного секретаря оккупировать Аравийский полуостров, особенно возбудила его. Возмущенный подложной информацией, ’Овхали отправился в Афганистан, чтобы участвовать в джихаде.
Юноша прошел курс основной подготовки в лагере «Халдан», научился обращаться с огнестрельным оружием и взрывными устройствами. ’Овхали достиг таких успехов, что
Когда ’Овхали воевал в отрядах «Талибана», его разыскал Джихад Али и сказал, что они должны наконец стать мучениками в Кении. ’Овхали был озадачен. «Но я хотел бы провести операцию внутриСША», — настаивал он. Его собрат сказал ему, что взрыв посольства дезориентирует Америку в тот момент, когда будет проводиться подготовка к основной акции.
— У нас есть план атаки Соединенных Штатов, но мы пока не готовы к такой операции, — сообщил задержанный Годену и другим следователям. — Мы нанесли удары не по Америке, чтобы отвлечь ваше внимание от главного. Предстоит большая операция. Вы ничего не сможете сделать, чтобы ее остановить.
Сотрудники, работавшие с О’Нейлом, часто чувствовали себя так, будто состоят в мафии. Остальные агенты, наблюдавшие за О'Нейлом, делали вывод, что его манеры и одежда, не говоря уже о происхождении, делали его похожим на гангстера. Отец-основатель ФБР Эдгар Гувер лично интересовался каждым молодым агентом, переступавшим порог ФБР, поэтому он отвел в сторону О’Нейла и спросил его о «связях». Единственная черта, роднившая О’Нейла с мафией, заключалась в требовании личной преданности от подчиненных. Это было характерно для преступного мира. Джон мог разрушить карьеру агенту, который перешел ему дорогу.
После взрывов посольств О’Нейл запланировал ежедневные совещания в четыре часа дня, но обычно он появлялся на них часом позже. Его хронические опоздания сильно раздражали семейных сотрудников, которым нужно было спешить к детям. Наконец О’Нейл врывался в конференц-зал и обходил всех участников по кругу, пожимая всем руки, — характерный для него ритуал.
Однажды Джек Клунан, член группы 1–49, поцеловал массивное кольцо с гравировкой «ФБР» на пальце Джона, сказав при этом: «Спасибо, крестный отец».
— Чтоб тебя… — выругался О’Нейл.
Дэн Коулмен докладывал однажды сводку разведданных, когда его прервал О’Нейл:
— Ты сам не знаешь, что говоришь! — Это он бросил человеку, который больше всех в Америке, за исключением Майка Шойера, изучал бен Ладена и его организацию.
— Прекрасно! — сказал Коулмен.
— Я только пошутил.
— Знаешь что? Я всего лишь Джо Шит Рэгмен [62] , — горячился Коулмен. — А ты — стратегическое командование. Я не могу защищать мою позицию тем же образом, что и ты.
62
Насмешливое прозвище опустившихся солдат во время вьетнамской войны.
На следующий день О’Нейл подошел к столу Коулмена и извинился. Тот принял извинение, хотя он часто на совещаниях О’Нейла сам брал на себя ответственность, будто был шефом.
Однажды О’Нейл заметил:
— Ты выглядишь так, словно делаешь прическу ручной гранатой.
— В следующий раз я воспользуюсь тем маслом, которым ты мажешь свои волосы, — сказал Коулмен.
О’Нейл засмеялся и ушел.
После случившегося Коулмен начал украдкой изучать О’Нейла. Ключом к
пониманию его личности, по мнению Коулмена, было то, что «он пришел из ниоткуда». Мать О’Нейла все еще днем водила такси в Атлантик-Сити, а его отец работал на той же самой машине в ночную смену. Дядя О’Нейла, пианист, помогал семье до тех пор, пока казино, где он работал, не закрылось. О’Нейл ушел из дома, как только представилась возможность. Во время учебы он стал подрабатывать экскурсиями по штаб-квартире ФБР и отправлялся туда с рюкзаком прямо после лекций. На рабочем месте он пытался подчинить себе других экскурсоводов. Они прозвали его Вонючкой за то, что от него всегда пахло потом.Коулмен стал наблюдать за О’Нейлом. Его крикливая манера одеваться и ухоженные ногти выдавали человека из низов со скромными средствами. Было трудно представить, как эффектному О’Нейлу удавалось существовать на правительственное жалованье. Он выглядел агрессивным и пренебрежительным, но когда задумывался над собственными долгами, то стразу становился озабоченным и неуверенным. Мало кто знал, насколько шаткой была его карьера, насколько разбита личная жизнь и насколько беспокойна душа. Однажды один из агентов так разозлился на О’Нейла, что закричал на совещании. Джон вышел из кабинета и стал спокойно звонить по мобильному телефону. «Не надо было делать этого, — сказал Коулмен агенту. — Скажите, что вы сожалеете: вы не представляете, как может обидеться на неуважение этот человек».
Часто О’Нейл был способен на совершенно необычные знаки внимания: тайно передавал деньги жертвам взрывов, которые расследовал; искал хороших врачей для своих сотрудников, если те заболевали. Однажды одного из друзей О’Нейла оперировали в больнице Вашингтона, и как раз в тот день на город обрушился снежный буран. Движение в городе остановилось. Однако О’Нейл, несмотря на почти полуметровый слой снега на дорогах, приехал навестить друга после операции. Каждое утро Джон заботился о том, чтобы его секретарше принесли кофе и булочки из киоска на улице, и всегда помнил дни рождения сотрудников. Все это говорило о том, что ему самому не хватало внимания.
Через десять дней после взрывов Джек Клунан получил телефонное сообщение от одного из осведомителей в Судане о том, что два человека, причастные к терактам, находятся в Хартуме. Они сняли апартаменты, откуда хорошо просматривалось американское посольство. Клунан передал информацию О’Нейлу, тот позвонил на следующий день Дику Кларку в Совет национальный безопасности (СНБ) и сказал: «Я хочу поработать с суданцами». О’Нейлу было хорошо известно, что Судан все еще находится в черных списках Государственного департамента, но ему хотелось попытать счастья.
«Джон, есть нечто, о чем я хотел бы сообщить тебе лично», — сказал по телефону Кларк. Он полагал, что О’Нейлу следует поговорить об этом с генеральным прокурором в Вашингтоне. Из этой беседы стало ясно, что не может быть и речи о сотрудничестве с суданцами. Через несколько часов в качестве акта возмездия за взрывы американских посольств в Северной Африке Соединенные Штаты собирались нанести по Судану точечный удар. Крылатые ракеты были уже готовы к запуску, а американские военные корабли заняли позицию в Красном море.
О’Нейл прибыл в Вашингтон в тот самый день, когда Моника Левински давала показания большому жюри о том, что она занималась оральным сексом с президентом Соединенных Штатов. Это стало решающим фактором для последующего объявления импичмента. По мнению исламистов и, следовательно, многих арабов, отношения между президентом и его практиканткой иллюстрировали еврейское влияние на Америку и любой военный ответ на взрывы выглядел попыткой отвлечь внимание от скандала. «Нет войне из-за Моники!» — было написано на многих арабских заборах. Но пошатнувшееся президентство Клинтона не оставляло ему пространства для маневра.