Аламут

— Эту историю я с удовольствием выслушал бы, — отозвался Жиль, — если бы вы рассказали ее мне.

— Это довольно просто, — сказал Айдан. — Я усвоил уроки необходимости. Ассасин был моим учителем; султан — прилежным соучеником. Он отдал мне то, что его собственная необходимость воспрещала пускать в дело. Если говорить прямо, я был захвачен врасплох.

— Не более, чем был я, когда услышал, что прибыл тот, кто мог быть только вами, но в обличье сарацинского эмира. Это долгое летнее путешествие, даже для принца Каэр Гвент.

— Оно было… очень долгим. — Айдан не хотел произнести этих слов таким смертельно усталым голосом. — Тибо мертв. Вы знаете это?

Жиль скорбно кивнул.

— Немного времени спустя в Алеппо его сестра была ранена и едва не убита. В том, что она жива, нет заслуги моей охраны. Но я видел лицо убийцы. И я оставил на ней свою метку, хотя и слабую.

— На ней? — Жиль изумился, решив, что арабский язык подвел одного из них или обоих.

Айдан оскалился и заговорил на лангедокском наречии:

— Да, брат. Женщина. По крайней мере, существо женского пола; демоница с серебряным кинжалом. Вы никогда не слышали о Рабыне Аламута?

— Легенда, — отозвался Жиль, — ночной ужас.

— Самый настоящий. Я записал на ее счет две жизни; третьей, если Бог пожелает, будет ее смерть.

Жиль не произнес ни слова.

— Да, — сказал Айдан. — Да, она подобна мне. Моя глупость, что я не верил; что я видел ее, знал о ней и никогда не думал, что она может быть смертью, преследующей меня. — Он тяжело дышал, руки его сжались в кулаки. Он с усилием взял себя в руки. — Она древнее, чем я, и сильнее. Она хорошо охраняет свое логово; долгое время она не пускала меня внутрь. И все же, вероятно, Господь услышал меня. Он послал навстречу мне ваших братьев именно тогда, когда я думал, как сокрушить стену магии, которой она перегородила дорогу на Масиаф. Один я никогда не собрал бы достаточно силы. Вместе с вашими братьями, огражденный их человеческой сущностью, я проник через стену. Теперь я внутри, и путь открыт. Я в неоплатном долгу перед вами и вашим братством.

Жилю понадобилось время, чтобы осмыслить все это: время, которое Айдан с радостью предоставил, потому что сам он уже едва держался на ногах, отчаянно усталый. Наконец госпитальер промолвил:

— Не вижу здесь никакого долга, кроме долга перед Господом. Я обещал вам всю помощь, какую только сможет предоставить орден; обещание было дано свободно, не за плату. И мы тогда даже не знали, будет ли оно исполнено.

— И все же оно было дано. Я запомню. — Так он сказал и тогда, во дворе Аква Белла, годы назад, если считать по времени, отмеряемому душой.

— Вы ожидаете, что мы отпустим вас, — произнес Жиль.

Айдан поднял голову. Госпитальер вздрогнул от света в его глазах.

— Вы можете задержать меня?

— Скорее всего, нет, — ответил Жиль. — Но во имя вашей жизни мы должны попытаться.

— Нет, — сказал Айдан. — вы, прежде всего, боитесь, что я могу разжечь пожар, который опалит даже вас в ваших замках на границах исламского мира. Как я могу уверить вас, что рискую только собой?

— Собой и двенадцатью мамлюками сирийского султана.

— Они часть меня. Я оберегаю их так же, как себя самого.

Жиль глубоко вздохнул.

— Я не занимаю здесь высокого положения. Я просто один из братьев ордена, который думает, что знает ответ на загадку о франке, выглядящем как сарацин. Кастелян намерен держать вас здесь под стражей до тех пор, пока вы не докажете, что не угрожаете ни нам, ни нашему замку. Я могу поручиться за вас, но я должен сказать правду. я думаю, что вы движетесь навстречу своей смерти.

— Будет так, как пожелает Бог. Я не очень желаю умереть, можете поверить. Смерть, которой я желаю — не моя смерть.

Рыцарь-госпитальер действительно мог поверить в это и понять это. Но Жиль, который был монахом настолько же, насколько и воином, медленно промолвил:

— Желание отомстить — вряд ли христианское чувство.

— Тогда по окончании дела я исповедаюсь своему духовнику.

Жиль покачал головой, неохотно сдаваясь.

— Истинный принц, и в достаточной мере христианин. Вы еще не обратили своих сарацинов?

— Пока незаметно, — ответил Айдан.

Они посмотрели на Райхана, который, будучи забыт ими, начал свою закатную молитву. После минутного молчания Жиль спросил:

— Не желаете послушать с нами вечерню?

Айдан поклонился в знак согласия.

Он не слышал молитвы своей веры с тех пор, как пересек Иордан, и не преклонял колени и не молился вместе с монахами с незапамятных времен. Все здесь были мужчинами, и низкие голоса тянули песнь. Ни женщин, ни мальчиков. Им не было места на лезвии меча.

Эта была армия в центре боевых действий. И все же слова молитвы были теми же, что и повсюду, слова отдохновения и мира.

Айдан не находил в них успокоения. Он слишком далеко зашел; он слишком много перенес. Для него не будет мира, пока ассасинка не умрет.

Госпитальеры закончили мессу и потянулись из часовни. Айдан остался на скамье, куда Жиль проводил его. Жиль вышел вместе с остальными. Юный брат затушил свечи одну за другой, все, кроме неугасимой лампады над алтарем. Казалось, он не видит Айдана в тени. Он низко склонился перед алтарем, выпрямился, зевнул и ушел.

Чуть погодя в узкую щель чуть приоткрытой двери проскользнула тень. Ее выдало чихание: запах ладана ударил по непривычному обонянию. Тень скользнула вдоль стены, отчаянно испуганная этой чуждой святостью, но нуждающаяся в присутствии своего господина. У края скамей она застыла в нерешительности. Айдан не двигался. Внезапно тень сорвалась с месте и молча припала к его ногам. Глаза Райхана были устремлены вверх, на лицо Айдана, пугающе светлые на смуглом лице и почти слепые в темноте, которая самому Айдану казалась светлыми сумерками. Райхан дрожал, прижимаясь к коленям Айдана, ненавидя это место, но отказываясь уйти отсюда.

— Я ходил, — прошептал он. — Я ходил посмотреть, как там остальные.

— С ними все хорошо? — спросил Айдан, негромко, но и без особой мягкости.

— Было бы хорошо, если бы ты был с ними. Но они повинуются. Они ждут, когда ты дашь им приказ.

— Скоро, — ответил Айдан. Он откинулся на спинку скамьи и закрыл глаза. Когда он открыл их, в часовне был Жиль, и рыцарь с дороги, и еще трое, старше, чем те: жилистые, обветренные, напоминающие ременный кнут, и черное госпитальерское облачение сидело на них, словно хорошо подогнанная кольчуга. Воины, и все же — воины Господа; не изнеженные монастырские монахи, но воины веры, столь же твердые и непреклонные в ней, как любой мусульманин.

Айдан встал, чтобы принять благословение кастеляна Крака. Поднимаясь, он слегка пошатнулся. Круг запрета отобрал больше силы телесной и магической, чем Айдану хотелось бы знать.

Кажется, никто, кроме Райхана, не заметил этого, но плечо Райхана было именно там, где нужно — надежное и ненавязчивое. Айдан слегка оперся на него прежде, чем преклонить колени для благословения.

Кастелян, благословив его, сказал:

— Мы приветствуем вас в Краке, принц.

Айдан склонил голову: