Алба, отчинка моя…
Шрифт:
Синькин вошел в раж, а Арион еще подлил масла с огонь:
— Минуточку… — И вынул прямоугольную пачку распрекрасных зелененьких купюр. — Вот, Василий Иванович… просьба к тебе. Знаешь мою родную халупу? Прошу, чародей, — преврати ее в синий музей. Если продана, будь добр, откупи, хоть по тройной цене. Покрой ее небесной синевой хоть в ладонь толщиной, только чтобы сверху мне было видно! И дай пакетик со знаком государственной фармакопеи… Я тоже буду пить натощак!
Казалось, народ присутствует при «сделке века». Все дружно воскликнули:
— Ура! Виват, Арион! Да здравствует Воскресенье!
В это самое время перед буфетом остановилась колонна машин.
Поначалу
Вдруг на пороге буфета вырос подполковник милиции, оглядел загулявшихся и четко произнес:
— Всем оставаться на местах!
Властным чеканным шагом подошел к Ариону. Арион тут же встал. Дальше… О, дальше пошло как во сне: через три секунды Арион исчез из буфета. Все так и остолбенели с разинутыми ртами: что это? Только вошли во вкус, и — вихрь, смерч… Уж не почудилось ли? Видимо, нет, ибо над Ааму пролился дождь из пятидесятирублевок, от которого буфетчица Аглая еще больше покрылась конопушками…
Как же так — гуляли до потери пульса — и даже «до свидания» не успели вымолвить! Причем деньги-то оказались настоящими, не фальшивыми, утверждал председатель Крэсэску: в три дня сельпо разбогатело — все залежалые товары рассосались по селу, как синяки на молодом теле.
Стали гадать — неужели Арион со своей лысиной стал владельцем Швейцарского банка и истек срок его пребывания на родине? Или он король-вождь какого-нибудь островка из Океании, который прибыл в СССР? Видите ли, такой вождь имеется на самом деле, правда, у него прогрессивный режим, и фамилия ни больше ни меньше как Мэлигэ. В Кишиневе о нем даже книжка напечатана… Или все-таки это вор, сбежавший с золотых или алмазных приисков?
Чудеса, чудеса в решете… И как обычно при подобных виражах судьбы, существенное осталось незамеченным: куда девался Арионов пудель? По вечерам снова собирались в буфете, вспоминали, как здорово кутнули три дня назад… Кто-то вспомнил, что в передней машине с репродуктором ехал подполковник и оттуда доносилось:
— Граждане, освободите проезжую часть! Держитесь правой стороны!
Какой уж тут пудель, когда летят громовые предупреждения по микрофону! А он гулял себе где-то в овраге на собачьей свадьбе — наотрез отказался от предписанного меню, от буфета, от Аглаи, даже от своего хозяина. Здесь, в овраге, все соответствовало естеству, между дворняжкой и пуделем царила гармония и взаимопонимание в собачьих делах.
Только через неделю обнаружилось, что бездомный пес цвета серебристого пепла, с вихрами отчетливыми, как чеканка на бухарском щите, был просто-напросто выкрашен и после двух хороших ливней превратился в грязную, облезлую и тощую псину, заурядную деревенскую шавку из подворотни. Кучерявость пуделя вела свое происхождение от шестимесячной химической завивки, и теперь шерсть на нем сбилась в клочья, вздыбилась — смех и грех! Но самое потрясающее — даже лаять не умеет! Кому в сельской местности нужен такой бессловесный хмырь?
— Откуда взялась эта собака? И что за хозяин? — заинтересовался учитель русского языка, уроженец заполярных широт, где собаки ценились наравне с человеком.
Он только что прибыл в Ааму и впервые в жизни увидел куст виноградника. Это его буквально сразило. Как?! Неужели хилые лозиночки-тростиночки плодоносят такими неземными ягодами, как «мускат гамбургский»? Нет, исключено, не верю!..
Он представлял себе виноградник по меньшей мере с баобаб величиной…
И, не оправившись от изумления, наткнулся на другое чудо: брошенные
бездомные собаки носят имена великих светил — Орион, например! В то же время в них швыряют камнями и палками, что опять-таки не гуманно.— Так кто же хозяин? Покажите, где живет. Дикость какая, пусть отдаст мне этого несчастного.
Девятиклассники объясняли учителю: нет хозяина. Тот, чье имя носит пудель, оказался чем-то вроде пульсара или квазара — лишь брезжит в памяти односельчан пачками своих пятидесятирублевок, как дождем астероидов. Оказывается, он визуально колесил по земному шару, так сказать, сверху глядя, откуда ему, как он утверждал, все видно.
— То ли вором был, то ли банкиром, то ли вражеским резидентом… Его вывезли, не дали попрощаться.
Всплывала и такая информация:
— Неправда, Арион из засекреченных! Может, он спутники делает. Потому что, как поехали машины, из передней заорал репродуктор: «Граждане, держитесь правой стороны!»
Учитель радовался. Сами о том не подозревая, учащиеся развивали устную русскую речь…
Пес же действительно был достоин жалости. Никто еще ни разу не слышал, как он лает, а на селе нелающая собака все равно что немой человек. Да и как не гнать пуделя в три шеи, если он завел обыкновение наведываться в курятники? Сам научился давить клыками яички, и не три штуки, как велел Арион, а по десятку в день: закудахчет где-нибудь курица, пудель тут как тут, кружит у насеста. Мужики собирались его пристрелить, но в один прекрасный день обнаружили у себя на задворках выводки маленьких пуделят. От этой игры природы даже повеселели:
— Арион Первый был лысый, как детская попка, Арион Второй облезлый, как Синькин-старьевщик, а мой Арион Третий, братцы, — настоящее чудо, на выставке такого не купишь! Жулька позавчера принесла, причем троих сразу, — кучерявые, бархатные, хоть сейчас шапку шей.
— А что его папаша, алименты не платит? Вижу, совсем одичал, за барсуками по лесу гоняется, не только за индюшатами…
Словно вчера вечером все это происходило. Но что же было за все это время? Где устраивался на ночлег Арионов пудель, где укрывался от непогоды? Время шло себе, и был день, и было утро, и снова вечер…
Как-то утром очутился он в глубине двора Деспины, той самой, что никак не могла забыть Ангела. Трудится в поле, готовит обед или ложится спать — все вспоминает тот день, когда Ангел повел ее в спальню мельничихи и она впервые в жизни увидела себя сразу со всех сторон.
Проснется Деспина поутру, встанет, и первая мысль — надо бы по воду сходить, — ой, ох, ах! — как забыть тот час, когда он пил воду из ее ведра на коромысле…
И, как лукавый лис, вьется мыслишка: а что? Сбегаю вниз, вода из долины Марии такая мягкая да сладкая… Хоть без мыла стирай, фасоль поставишь варить — в пять минут готова, а выпьешь глоток — и завтракать не нужно. Может, и бадя Ангел, как тогда, навстречу выйдет:
— Одна ты у меня осталась, Деспина! Без подписки, говорю, осталась. Ну, чем тебя порадовать? Писем нет, ты и сама никому не пишешь. Вот «Женщина Молдавии», держи, — Замфира Поноарэ уехала, а журнал приходит. Почитай там в конце, как выводить веснушки.
«Вот оно как! Значит, я и некрасивая для него, и глупая, и ему лишь бы подписка была. Недоставало еще слушать про веснушки?! Фу-ты, ей-богу, так ведь в два счета и разругаешься, словечком не перемолвясь!..»
А что удивляться — дня не проходит, чтоб не грызла Деспину тоска по Ангелу. И еще чего выдумала: будет Ангел каждый день в воротах газетой помахивать! Да она тогда совсем иссохнет, как заброшенный колодец.