Алба, отчинка моя…
Шрифт:
— Ну и что?
— Что «ну и что»?.. — кашляет комар. — Ничего не понимаю!
— Ну и что?
— Опять! Ведь речь идет о жизни, о смерти, или вы хотите сказать, что сам дьявол их не распутает?
— Ну и что?
И тогда этот, как его, комар, взял да и рассвирепел. Рассвирепел да и замолчал.
— Ну и что?
Молчит комар.
— Ну и что?
А он молчит. Молчит, а про себя думает: «Молчать-то молчу, а она все равно молчать не будет. Ишь, будто заело ее!»
— Ну и что?
И тогда вдруг взорвался он:
— Я же молчу! Или и это не ясно?
— Ну и что?
И тогда давай комар ее дразнить:
— …
— Ой, бедный я, начал уже плести чушь, ей-богу!.. С дурой свяжешься, сам одуреешь. А зачем это тебе,
И пошел он оттуда…
А откуда оттуда и зачем и как? Ибо разговор-то был, да на каком уровне? Не то пасха, не то рождество, а где середина дороги, вот оно что!
«Ума палата, да кому его одолжить! С кем добром поделиться, когда не с кем даже словом обмолвиться?» И так смягчилось сердце бродяги, что готов уже дойну запеть:
Эх и ох, одинешенек Гвоздик-гвозденышек… Молотком по башке — свет темнешенек!..И вот уже собрался в голос запеть, а там, слышь, кто-то причитает, да так, что рубашка на тебе трясется. Вытер комар тогда глаза от жалости ко всему, ко всем и вдруг думает: «Видал? Ты готов петь, а в этом мире горя столько!»
И даже не сказал, а только вроде бы вздохнул, а тут ни с того ни с сего этот кто-то и говорит:
— Горе живет 1: -> 0 [10] .
Уж как был комар-бродяга убит своею бедою — чуть ума не решился, а тут открывает он глаза и что, вы думаете, видит? Всюду вокруг, сверху-снизу, справа-слева, да простит меня бог, какие-то дьявольские дети с ума сходят, балуясь со святыми, как с люстрами-галактиками. Вот именно, не только с ума сходят, а от ума безумствуют, потому что то блестят-мигают, то гаснут-плавятся, а звезд сколько, и какие — и громадные, и малюсенькие, помилуй, боже, их и бедную их маму! Представьте себе, если можно так сравнить, небо-люстру, да еще миллиарды свечей, и каких громадных, а вовсе не малюсеньких… ой-ей-ей, глаза мои бедные!
10
В книге —
И как увидел все это — мамонька моя! — вздыхает комар:
— Что же это за небо, если оно не небо, а небеса! Небо мира, небо рта, небо леса, небо трубы, небо источника…
И махнул устало:
— К черту все! Если хотите знать, знайте: во мне лично слышите писк? Так он еще прошлогодний…
«Куда я попал, что собрал? — молнией пронеслось в голове бродяги. — Что за разговор, что за жизнь и что такое мир? Ни края нет, ни конца. И с этим камышом… Муха тонет в меду, камыш в воде, ветер его к земле клонит, а комар визжит, как жеребец, и корова его хвостом убивает, вот так… Ах ты, мгновение-дуновение, белый саван, заря с хвостом… Однако как я очутился под кустом?..» [11]
11
Как сообщает агентство ЮПИ, технологический институт в Калифорнии сделал снимок самого большого космического взрыва, когда-либо наблюдавшегося во Вселенной. Речь идет о взрыве ядра одной галактики, названной М-82, который, согласно сделанным расчетам, произошел приблизительно 1 500 000 лет назад и еще продолжается. Количество материи, которая стала объектом взрыва, соответствует 5 миллиардам солнц, а указанная галактика находится на расстоянии 60 миллиардов световых лет от Земли… Вот почему мы думаем, что комар ослеп и не поговорил с солнцем, ибо ему, солнцу, не до того было…
………………………………………………………………
А
Серафим как Серафим, в это самое время идет и идет.Идет он по выгону, потом в гору, потом по косогорью, потом вниз по долине. Доходит до равнины и входит в лес. Идет не идет, а тут еще и думает: «Ну, значит, иду я на базар. Ну, давай… Давай, бычок, белый-пребелый…»
И опять идет. Идет человек и смотрит на быка, а бык на человека… «А все же он красив, заярмило бы его ярмо! Да только где сегодня найдешь ему пару?»
Идет он, сколько идет, и останавливается да и думает: «Что же ждет эту душу в этом мире? Одна Надежда и одна Смерть. Хорошо ему, бедному, даже года нету… А то мы хитры, считаем годы сотнями, а он — как ему умереть, если ему даже года нет?»
Идет Белый, и хорошо ему… С одной стороны солнце, с другой тень, а кругом-вокруг ароматы, зелень, дай, боже, жизни всем…
«Ну, скажем, купит его кто-нибудь. Но сколько и тот его подержит? Ну, пусть неделю, месяц… А потом снова на базар. Скажем, и тот его продаст, ибо для чего на свете базары? Хорошо-о. А потом и тот… Ох, и мир этот, боже! Ох, земля, матушка моя! Ты только посмотри: один бык — и сколько тут всего!»
Идет Серафим, и бык идет. А кодры дремучие, кодры могучие. А Белый то оттуда листок, то отсюда травку. «Бедняга, он еще и голоден. Эх, Апис, что же еще ждет тебя впереди? Базар за базаром, шерсть на кожухе, солнце да пыль, боги да барышники, да по хребту батогом раз-другой, чтоб было что вспомнить. И будешь рублем ходить из рук в руки. Так рубль — он железный, бумажный, ему что, а вот тебе каково?»
— Пошел, Белый, пошел! Ну хоть попасись немного, поешь… Замфира, Замфира, что мне делать, скажи, как мне отделаться, милая?
«Ребенок ты, муж! Кто-нибудь его возьмет да зарежет да наделает колбас да сосисочек, вот так, Серафим!»
— Женушка, женушка, а что он знает, что он видел, бедный, если ему и года нет?
А Белому ни тепло ни холодно… Трава жирная, лес густой, хозяин рядом, село далеко… Белая его белизна словно тает, растворяется, то опять мелькнет, то опять исчезнет в зеленом.
Глядит ему вслед Серафим и говорит:
— Белый ты, Белый, знать, родился ты в добрый час! Так, видно, было тебе написано между рогами: чтобы встретил глупого на базаре к шапочному разбору, когда всякий стоит, рот разинув, и ждет, когда муха ему туда залетит.
Опять помолчит немного, опять погонит его в лес поглубже и опять говорит:
— Ну, будь здоров, Белый! И пусть твои рога вырастут, чтоб было чем почесаться там, куда хвост не достает, и чтоб пугать волков, если они еще остались на свете! Берегись лесников, а то они хитры и с ружьем. Стань зубром-хозяином и почитай лес, и он о тебе позаботится, как о прадедах твоих.
И еще немножко погонит и опять остановит и говорит:
— Ну, чего смотришь на меня — в чащу смотри! Пришла пора расставания, как старость скрипача… Постой, я с тебя веревку сниму… А то позарится кто-нибудь на нее или на тебя… Глупыш! Ведь так лучше… Или лучше было бы, если б я тебя продал другому дураку, а? Уж он-то выдубил бы твою шкуру батогом, чтоб лапти крепче были… Ну, говори, чего молчишь? Или не так это? Или хочешь на жаровню? Не надо… Ведь ты молод, бел и горд. Ну, беги, марш, пошел!
И дважды ударяет Белого:
— Прощай! Как не знал тебя до базара, так и теперь больше не буду знать, аминь!
Вот уже сумерки. Вышла Замфира коврик потрусить, а тут и Серафим у ворот.
— Идешь не идешь, словно не домой идешь, — шутит жена. — Давай-ка лучше помоги.
Трусит он коврик, а Замфира, как женщина, нетерпеливая:
— Ну, сделал что?
— А как же иначе? — удивляется муж.
Входит он в дом и видит: здесь корзинки, там тряпки, а на полу и виноград, и айва, и яблоки, а в углу и прабабушка жены. «А знаешь, хорошо, — говорит он себе, — не зря другие ругаются, чтобы потом помириться: вот и принялась моя жена за хозяйство».