Альбом для марок
Шрифт:
злодей Глазков, горя глазами, пасьянсом выкладывает немецкую порнографию;
золотушный блатарь Просоданов лезвием вскрывает на руках чирьи, уверяет, что в них не гной, а вода;
крохотный переросток Хлебников, лет шестнадцати, спит: за утро он набегался по Центральному с папиросами: Тройка – пара, рубль – штука! Перед уроками он уютно поштевкал на парте – четвертинка и хлеб с луком. В парте у него финочка с наборной ручечкой – таких на класс штук пять, а то меньше.
Это русские, так сказать, норма.
Отсчитывая
Два еврея ссут в проходном дворе.
– Абрам, почему ты ссышь так, что тебя не слышно, а я ссу так, что меня слышно?
– Потому что ты ссышь на доски, а я тебе на пальто!
В классе только антисоветчик Александров мог прошипеть сзади в ухо:
– Мойсе, ты мене не бойсе, я тебе не укушууу…
Ничего против евреев не было в присказке:
Народная драма — Иван убил Абрама.Как не было самоиронии в давнем:
– Руссиш, культуришь? – А хули ж! —ибо оно было слишком сродни первопятилеточному:
– Ты куришь? – А хули ж! – Баб ебешь? – А что ж! – Водку пьешь? – Поднесешь? – В церковь ходишь? – Хуль хуевину городишь!Быть айсором – привилегированно. На партах сидят по двое, по трое, только Шалита – один: а вдруг посреди урока ему захочется поразмяться, повыжаться на руках, попрыгать над сидением вдоль. Учителя делают вид, что не замечают. Дерик тоже боится. Айсоры со всех Лаврских по вечерам устраивают побоища у Форума/Урана, наводят атанду на весь район:
– Нас мало, но мы армяне.
В устной традиции они – армяшки с Самотеки. При всей своей злобной капризности отзываются и не обижаются на армяшку.
Рисование последний урок, поздний вечер. Борис Иванович объясняет:
– Бежевый цвет это все цвета понемногу – вразбежку. Поэтому – бежевый.
Он поворачивается к нам от таблицы, и в этот момент злодей Глазков залепляет ему в лицо мокрой тряпкой. Борис Иванович бежал. Что мог он поделать?
Сын замнаркома Алексеев, развалясь, на уроке потягивает из четвертинки сквозь соску. Замещающая училка, старая дева с прононсом, боится глядеть в его сторону: встретясь глазами, Алексеев обязательно проворчит:
– У, брюзлая пизда!
На Алексеева с соской в середине урока входит инспектор, морщинистый Ваня Маштаков, – и забирает с собой к директору. Старая дева с прононсом машинально:
– Тю ля вулю, Жорж Дандэн!
Взрыв. Тю-лю-лю покрывает старую деву вечным позором. А сын замнаркома возвращается в класс триумфатором.
На переменке
маленький Юрка Вятков бегает над проходом – левая нога на среднем ряду, правая – на правом. Кто-то его случайно толкнул или он сам оступился… Завуч Белла Семеновна завернула его в свою шубу и по снегу потащила к Склифосовскому – за два длинных квартала. На следующем уроке перекличка:– Вятков!
– Нет!
– На прошлом уроке он был.
Антисоветчик Александров:
– Он яйца себе разорвал!
Хихиканье.
– Не понимаю, что тут смешного. Каждый мужчина имеет при себе пару яичников.
– Вам привет от трех лиц!
– ?
– От моего хуя и двух яиц!
Это покупка. Покупок много:
– Поехали!
– Куда?
– Армяшке жопу чистить!
Покупка семинаристская: – Разгадай сокращение ДУНЯ. – Я не могу… – Дураков Унас Нет. Понял? – А как же Я? – А ты дурак. Эт’ точно.
Покупка на сдвиге: – Ты что, сегодня уху ел?
– Не.
– А на вид совсем ухуел.
Покупка с насилием. Звонок в нос: – Барин дома? – Испуганный кивок. Глядя в глаза: – Гармонь готова? – Еще более испуганный кивок. – Поиграть можно? – и за оба уха в стороны изо всех сил.
Покупка злодейская: Новенькому:
– Чой-т’ от ти’я вином пахнет. Дыхни! – и лопух получал в рот скопленный сгусток харкотины.
Родом покупки и внезапным проявлением ритуала было, когда в проходном дворе Глазков неожиданно, ни с чего – речь шла о другом – спохватился:
– Эт’ Сережа налягавил. Темную!
На голову мне накинули чье-то пальто и небольно побили. Небольно, ибо знали, что я не лягавил – да и лягавил ли кто? – а когда отправили ритуал, то назавтра общались со мной, как будто ничего не произошло.
Шакальство тоже могло быть покупкой, но открывало возможность для особо махрового ритуала.
Шакал подкрадывался к жующему и врасплох:
– Сорок два!
– Сорок один! – должен был с ходу ответить жующий: – Ем один! – и шакал по закону должен был отваливать.
В уборной шакал подходил к куряке и начиналось:
– Оставь!
– Остап уехал за границу,
Оставил хуй да рукавицу.
– Ну дай!
– Полай!
– Дай, баля!
– Всем давать —
Не успеешь портки скидавать!
– Дай я те без смеха в карман нассу!
– Чо?
– Хуй через правое плечо,
А если горячо —
Перекинь через левое плечо!
– Будь другом,
Насри кругом.
Будь братом,
Насри квадратом.
Будь отцом,
Насри кольцом!
– Пошел ты на хуй!
– Ты мене не ахай,
Тут тебе не родильный дом.
– Зажал, етит твою мать!
– Чем мать,
Проще кошку поймать,
Легче выебать.
– А я ёб твою мать!
– Свою – дешевле обойдется!
– Забожись!
– Приложись!
– Забожись, баля!
– Я божусь,
Когда спать ложусь.
– Дешёв будешь!
– Я?
– Ты.
– Ты мене не тычь,
Я тебе не Иван Кузьмин [28] .
28
Эвфемизм Владимира Ильича.