Альбом для марок

Непривычное множество улыбок, равно как и беззаботная легкость тона в сдвигах и ловушках – свидетельство, что мы уже давно переехали во ВТОРОЕ ВЛИЯНИЕ – стабильный школярский фольклор – не путать с лагерным – тот принадлежал полностью к Первому влиянию.

Не иначе, как до ГОЭЛРО:

Раз сидела я одна У распёртого окна, В небе звезды понатыканы, Соловей в саду запузыривает. Подошел ко мне милой С крючковатой бородой, Сам в гороховой пальте И с пенсною на носе: – Не схотится ль вам пройтиться Там, где мельница вертится, Там, где рожа молотится, Лепестричество горит. Впрочем, ежли не хотится, Я и сам могу пройтиться. — И осталась я одна У распёртого окна.

тоже допотопщина:

Сидит химик на печи, Хуем долбит кирпичи: Химия-химия, Вся залупа синяя. Сидит химик на скамейке, Хуем долбит две копейки: Химия-химия, Вся залупа синяя.

поразительно профессиональные стишки, вероятно, двадцатых годов:

Пионеры юные — Головы чугунные, Ноги оловянные, Черти окаянные. Пионеры честные — Жулики известные, Пять минут постой, И карман пустой.

отдает пятилеткой:

Вышла новая программа Срать не меньше килограмма. Кто насерит целый пуд, Тому премию дадут.

дань физкультуризму тридцатых годов, с аффектацией:

ГРРРУДЬ МОРЯКА!

жопа старика…

ННОГИ ФУТБОЛИСТА!

руки говночиста…

Известная школьная загадка (произносить с ужасом):

– Чего никогда не было, нет, не будет и не дай Бог, чтоб было?

Ответ: – В пизде зубов.

– Что в школе всегда было, есть, будет, а если не будет, произойдет культурная катастрофа?

Ответ: – Анекдоты о Пушкине.

Шли Пушкин, Лермонтов и Некрасов, глядят – четвертная. Заспорили. Решили, кто лучше стих сочинит, тому водка.

Некрасов:

Пароход идет ко дну,

Дайте рюмочку одну!

Лермонтов:

Рыбка плавает на дне,

Дайте рюмочку и мне!

Пушкин:

Я не знаю ни хуя,

Четвертная вся моя!

Хоть что-то школьное я рассказывал дома – из вежливости. И я рассказывал про Пушкина поневиннее.

Дневник

23 января 1945 г.

Зима. Мимо памятника идет прохожий и говорит:

“Полно, Пушкин, в шляпу бздеть —

Пора на голову надеть!”

Анект’д’от.

Пушкин играл в прятки и спрятался в кучи мха. Его разыскивали, но не нашли и стали звать: “Александр Сергеич, где вы?” А он в ответ: “Во мху я! Во мху я”. Все в ужасе разбежались.

Рассказал папа.

Я передал в классе и получил продолжение:

Пушкин и девушка Буся спрятались под стол. Их не могут найти. Зовут. Пушкин радостно: – Я и Буся под столом!

ТРЕТЬЕ ВЛИЯНИЕ – кино, радио.

В школу приезжала кинопередвижка или нас водили в воскресенье на первый сеанс в Уран/Форум:

Фельдмаршал Кутузов,

Зигмунт Колосовский,

Неуловимый Ян,

В горах Югославии,

Великий перелом.

К действительности эти фильмы отношения не имели.

Перед коллективным сеансом что-то устраивали. В Уране фальшиво распинался Чуковский:

– Я хрюкать не умею, вы мне будете помогать – три-четыре —

Уточки заблеяли: Хрю-хрю-хрю!

Вокруг него порхали балетные школьницы из призрачного дома пионеров. Вдруг одна схватилась за глаз и убежала: злодей засадил ей из рогатки. Чуковский нас злобно стыдил.

По своей воле мы смотрели несколько другое (лакомые Заключенные и выбранные места из Котовского относились к Первому влиянию). Наш выбор тоже не имел отношения к действительности, но фильмы были поярче, позавлекательнее и живо входили в фольклор:

Поединок: Петер Вайнер-Петронеску: – Прощай, матушка-Русь!

Подвиг разведчика: Вилли Поммер, король щетины.

Два бойца: Шаланды, полные кефали и Темная ночь.

Багдадский вор: – Я хочу быть, я хочу быть моряком…

Три мушкетера [29] :

Эх, вар-вар-вар-вар-вары Случилася беда — У нас под Ленинградом (!?) Зарезало вора. Он вар-вар-вар-вар-воришка Попал под колесо, Отрезало хуишко И правое яйцо.

Джордж из Динки-джаза:

По экрану бегали фигуры, Фриц какой-то жалобно вопил. Я сидел, обнявшись, Одной рукой прижавшись, А другой по буферу водил…

29

Братья Маркс.

Новые похождения Швейка дали прозвище Швейка (именительный, ед. число) и обрывки ленты, ставшие месяца на три меновой единицей:

– Я те за это две швейки дам!

Трансляция у всех орала с утра до ночи. Иногда повторяла кино:

Ай спасибо Сулейману, Он помог сове-е-етом мне!

иногда подражала:

О горе мне, О горе — Ходит ко мне судья Обедать.

По воспоминаниям, диво как хороши были самостоятельные радиоспектакли – сороковые были, наверно, их лучшим временем. Случайно, из многих несколько: композитор Никольский, режиссер Роза Иоффе, звукоподражатель Андрюшинас.

Детские были никак не хуже взрослых. Для сравнения:

взрослые:

Ночь листвою чуть колышет, Серебрится луч луны… У вас одно, у нас другое, А разницы, пожалуй, никакой… Жил-был Андрей Четвертый, Он славный был король… Настала ночь, Уснул Париж, Закрылись крепко все запоры. Пока мы здесь, Повсюду тишь — Дрожите, жулики и воры!