Альбом
Шрифт:
Я облизнулся и, сглотнув слюну, плотно сжал губы.
Лето. Жара. Люди задыхаются, а мы с Лёнькой – уже подростки. Каникулы после шестого класса. Видеоигры надоели, даже «Мортал Комбат». Теперь главенствует видак. У Лёньки в семье он появился быстрей, да ещё и записывающий, поэтому скоро у них набралась целая куча виэйчесок со всем на свете. Так однажды Лёнька показал мне клип Rammstein [14] на песню Du Hast. Там в первом же кадре едет машина с включёнными фарами. Лёнька и говорит: «Нитка, натянутая через дорогу, в свете фар кажется стальным тросом». Попробовали тем же вечером. Сработало. Почти все водители тормозили. Большинство сразу уезжало, но один мужик вышел и направился к кустам, в которых мы прятались. Лёнька
14
Культовая индастриал-метал-группа из Германии.
На следующий день я наотрез отказался натягивать нитку. Мне вдруг стало ясно, как это опасно и чем всё это может закончиться. Лёнька удивлённо посмотрел на меня и спросил: «Ты что, сдрейфил?» Я ответил, что дело не в смелости, а в том, что за такие шутки в зубах бывают промежутки. Лёнька разозлился. Начал давить на меня, но я, возможно единственный раз в жизни, не поддался его давлению. Он обиделся и сказал, что мы больше не друзья, раз я маменькин сынок. Почти неделю Лёнька меня игнорировал, но и нитку больше не вешал. Сидел дома и смотрел видак. Когда ему стало скучно, позвонил мне. Мы весело поболтали и опять стали лучшими друзьями.
Пришла очередь ног. Я повращал ступнями, потом вытянул их вперёд и со всей силы зажмурился.
Осень. Прохладно. Люди увядают, а мы с Лёнькой – уже юноши. Начало восьмого класса. Не знаем, чем себя занять: то сидим в подъезде, то гуляем. Облазили весь район, а однажды наткнулись на шалаш, где тусовались соседские пацаны. Лёнька предложил сделать такой же, только более эпик. В подвале нашей хрущёвки мы заняли пустую комнату и облагородили её. Убрались, сделали косметический ремонт и повесили замок. Притащили с помойки кушетку, я привёз с дачи стул, а Лёнька выпросил у бабушки табуретку. Стол украли со школьного склада, где хранилась рухлядь. На скобу в потолке повесили гирлянду, которая мигала «Новым годом». Нам нравилось на неё глазеть и есть сухарики «Три корочки». Лёнька любил «сёмга, сыр», а я – «томат с зеленью».
В этой каморке мы провели весь октябрь, но в начале ноября кто-то забрался в подвал и вскрыл несколько комнат. Украли много всего. Электрическую пилу, велосипед, санки, даже гвозди вытащили, а у Таисии Ивановны разбили все банки и насрали на пол. Вонь стояла жуткая. Её чуть инфаркт не хватил, поэтому, когда приехала милиция, она им со злости и ляпнула, что в подвале тусуется молодёжь. Мы стали главными подозреваемыми, но у нас было алиби: девятые классы ездили в Москву на экскурсию. Всё-таки участковый осмотрел нашу каморку, потом опечатал и, забрав ключи, показал жест «смотрю в оба», ткнув пальцем в Лёньку. Было обидно до слёз, но подошла бабушка и сказала: «Подумаешь, горе какое!» – взяла нас за руки и отвела в кафе «Новинка», где заказала огромную пиццу и два литра колы.
Я открыл глаза. Кроны деревьев и тёмное небо. Ветерок обдувает. Я потянулся до хруста в костях и аж взвизгнул от кайфа. По всему телу разлилось удовольствие. Я почувствовал себя почти в норме. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Сердце стучало, как метроном. Я выдохнул и подумал, что электронная музыка, в принципе, гуд, но электричество всегда в приоритете. Что может быть лучше гитары, баса, ударки и вокала? Вдруг я понял, что в этой песне вообще не было Честера, и даже спросил себя: «Зачем тогда нужна такая песня?» – но рассудил, что группа – сложный организм и каждый в ней имеет амбиции. Когда синтезатор начал затухать, я поднялся с травы. Отряхнулся и, закинув рюкзак на спину, пошёл к теннисным столам.
12. Pushing Me Away (Отталкиваешь меня)
Когда я пролезал сквозь кусты, в ушах запиликало. Сначала тихо, но постепенно раздухарилось: ленивый переборчик сменился полным риффом. Совсем не агрессивным – напротив, сдержанным, почти холодным. Вторя ему, Честер запел так же: без скрима, бесстрастно, не надрываясь даже в припевах; и только Шинода
иногда выстреливал своей читкой. В целом песня мне нравилась, но… она же последняя. Странное название для «закрывашки». Отталкивающее, хотя нужно притягивать. Алогичное, потому что In the End логичней. Всё это меня удивило, ведь Linkin Park – многомиллионный бизнес, а значит, важна каждая деталь, тем более расстановка песен в альбоме, но чем тогда Pushing Me Away лучше, символичней, чем, скажем, Forgotten или Runaway? Почему именно она стала последней?Я задумался… и, кажется, нашёл ответ: потому что все последние встречи такие. Кто-то кого-то отталкивает. По крайней мере, у нас с Лёнькой было именно так. Случилось это в две тысячи десятом году, осенью, в субботу. Я уже окончил институт и приехал во Владимир к своей девушке. Шёл одиннадцатый час. Мы обнявшись стояли на остановке «Рябинка» и ждали восьмой троллейбус.
Я шептал ей всякие ми-ми-мишки, а она грустно улыбалась, потому что завтра я надолго улетал в Сургут. Наконец подъехала «восьмёрка». Девушка жадно впилась в мои губы и на выдохе сказала: «Беги. Люблю». Я запрыгнул на подножку. Двери закрылись. Я вжал нос в стекло, изобразив пятачок, и скорчил рожу. «Восьмёрка» тронулась. Я купил билетик и автоматически проверил номер: 411477. Счастливый. Я сел у окна и стал наслаждаться лучшим городом на Земле. Вдруг ко мне подсел парень.
– Привет, Серёга! Узнал? – Я повернул голову и вздрогнул, будто передо мной был мертвец.
Мне хотелось провалиться сквозь землю, но усилием воли я выдавил из себя:
– Конечно… Лёнька. Привет.
Я протянул ему руку. Он горячо пожал её и, широко улыбнувшись, показал руины гнилых зубов, которых осталось вряд ли больше половины. Его ладонь была тёплой и влажной, ногти – жёлтыми. Сам Лёнька отощал до предела и будто стал ниже, с жидкими волосами и молодой лысиной на макушке, но больше всего меня поразило его лицо. Всё в веснушках, губы бледные, язык белёсый, а на крыле носа краснела не то ссадина, не то язвочка. В остальном же Лёнька выглядел как заводской работяга в выходной день: серая демисезонная куртка, красный джемпер, а под ним рубашка с отложным воротником. Чёрные брюки держались на кожаном ремне с потёртой пряжкой и обломанным язычком. Ботинки на молнии казались новыми или, по крайней мере, хорошо начищенными. Их блеск почему-то успокоил меня.
– Уже полгода чистый, – сказал Лёнька с гордым видом, хотя я ни о чём его не спрашивал. – Вообще не употребляю. Даже алкоголь.
– Молодец. Это же отлично!
– Это эпик! – будто поправил меня Лёнька.
– Поздравляю! – Я улыбнулся, а он с довольным видом продолжал трясти мою руку.
– Спасибо! Полностью завязал. Больше ни-ни.
– Рад за тебя! Прекрасные новости!
Лёнька разжал мою руку и привычным движением зачесал волосы на макушку.
– А ты-то как? – спросил он.
– Всё отлично! Окончил институт в том году. Устроился инженером в одну частную компанию. Занимаемся переработкой газа и разделением воздуха. Коллектив весёлый. – Я хитро улыбнулся. – Вчера во Владимир приехал, своих повидать. Тьфу-тьфу, всё нормально. Все здоровы. Как у твоих дела? Как отец, бабушка?
– Всё эпик! Отец всё ещё в Чечне. Он теперь в запасе, поэтому устроился оператором в котельную. На здоровье вроде не жалуется, а вот бабушка сдала. Возраст… И со мной сколько нервов потратила. – Лёнька виновато посмотрел на меня. – Но ты не подумай, я ухаживаю за ней. Стараюсь, чтобы она ни в чём себе не отказывала. Мы с ней теперь ладим!
– Это очень круто! Классно! Молодец! Я рад за тебя… – Запас слов восхищения быстро кончился, так всё радужно описывал Лёнька. – А чем ты глобально занимаешься сейчас? Работаешь?
– Пока нет, но скоро буду! – решительно ответил Лёнька и даже притопнул ботинком. – В понедельник иду в одно место. Мастерская при тюрьме, которую открыл бывший военный. Меня туда взяли учеником. Пока на токарный станок, но потом обещали на курсы по ЧПУ отправить. Платят там немного, но зато по графику и без задержек. И обеды бесплатные, а если еда не нравится, то талоны можно менять на кефир и печенье. Мужики говорят, что и на сахар с макаронами можно договориться. В общем, с голоду не умрём с бабушкой.