Алеф
Шрифт:
– Я ненавижу церкви, – простодушно заявляет Хиляль, проглотив мою наживку. – Самое худшее, что было в этом путешествии, это когда вы затащили меня в церковь в Новосибирске.
– Вообрази, что в прошлой жизни тебя сожгли на костре за отказ принимать навязанные Ватиканом догмы. Стала бы ты сильнее ненавидеть церковь?
Девушка немного раздумывает прежде чем ответить.
– Едва ли. Скорее, тогда мне было бы все равно. Яо не ненавидел того человека; он просто был готов драться за свои убеждения.
– А если бы ты была невиновна?
В разговор вступает мой издатель. Должно быть, он и об этом издавал какую-нибудь книжку.
–
– Значит, вы оправдываете несправедливость и беззаконие? – ужасается редакторша.
– Вовсе нет. Убийцы Джордано Бруно давно канули в небытие, его же помнят, а его идеи по-прежнему имеют для нас значение. Такова награда за мужество. В конце концов, жизнь без путеводной звезды – пустая жизнь.
Похоже, разговор пошел в нужном направлении.
– На месте Джордано Бруно, – говорю я, пристально глядя на Хиляль, – ты простила бы своих палачей?
– Почему вы спрашиваете?
– Церковь, к которой я принадлежу, в прошлом сотворила немало зла. Я спрашиваю потому, что несмотря на это Господь любит меня, а Его любовь много сильнее ненависти тех, кто считает себя Его последователями. И я по-прежнему верю в таинство пресуществления хлеба и вина.
– Так-то оно так, но лично я стараюсь держаться подальше от церкви, попов и всяких таинств. Музыка и созерцание живой природы – вот моя религия. Но может, то, что вы сейчас сказали, как-то связано с тем, что вы видели, когда... – Хиляль медлит, тщательно подбирая слова, – когда делали этот опыт с огненным кольцом?
Она не упомянула, что при этом мы лежали в одной постели. Какой бы неуживчивой и резкой ни была эта девочка, она пытается меня защитить.
– Не знаю. Помнишь, в поезде я говорил, что все случившееся в прошлом, и то, чему еще только предстоит случиться в будущем, на самом деле происходит здесь и сейчас. Что если мы встретились потому, что ты была моей жертвой, а я – твоим палачом, и мне теперь нужно вымолить у тебя прощение?
Присутствующих позабавили мои слова, и я засмеялся вместе со всеми.
– Тогда будьте со мной добрее и внимательнее. Скажите мне прямо здесь, при всех, фразу из трех слов, которую я так хочу услышать.
Она хочет, чтобы я сказал: «Я люблю тебя».
– Я скажу целых три фразы из трех слов. Первая: я с тобой. Вторая: ничего не бойся. Третья: ты лучше всех.
– Ладно, у меня есть что к этому добавить. Лишь тот, кто говорит: «Я тебя люблю», – может сказать: «Я тебя прощаю».
Моим спутникам так нравится сказанное Хиляль, что они аплодируют. Мы отдаем должное монголо-сибирской водке и говорим о любви, гонениях, преступлениях, совершаемых во имя истины, и ресторанных блюдах. Наш главный разговор с Хиляль впереди. Она еще не понимает, что я пытаюсь ей сказать, но первый шаг уже сделан.
На улице я спрашиваю Яо, почему он избрал такую линию поведения, подвергнув всех нас риску.
– Но ведь ничего страшного не случилось!
– Но могло случиться. Такие люди не терпят, когда им дерзят.
– В юности я всегда бежал с поля боя, а когда повзрослел, дал себе слово, что больше так
поступать не стану. К тому же я не дерзил; я просто не стал заискивать перед ним, и он это оценил. Глаза не лгут, он видел, что я не блефую.– И все же задирать его не стоило. Это маленький город, все друг друга знают, и ему могло показаться, что мы ставим под сомнение его авторитет.
– Когда мы уезжали из Новосибирска, вы рассказывали про Алеф. Через пару дней я вспомнил, что в китайском языке есть похожее понятие: ци. Мы с тем человеком находились в одной энергетической точке. Я не хочу разглагольствовать о том, что могло бы случиться, но человек, привыкший к опасности, знает, что в любой момент он может повстречать противника: не врага, противника. Если противник уверен в своей силе, как это было с тем человеком, ты должен противостоять ему, иначе тебе придется признать, что ты неспособен проявить собственную силу. Умение выказать уважение к противнику не имеет ничего общего с тем, что обычно делают трусы, предатели и льстецы.
– Но вы же видели, что он...
– Не важно, кто он, важно, как он управляет своей энергией. Мне понравился его стиль, а ему понравился мой. Только и всего.
ЗОЛОТАЯ РОЗА
У меня страшная головная боль после этой монголо-сибирской водки, и никакие лекарства, кажется, не помогают. День выдался ясный, солнечный и очень ветреный. На дворе поздняя весна, но прибрежная галька перемешана с ледяным крошевом. Я натянул несколько свитеров и все равно трясусь от холода.
И все же первой моей мыслью было: «Боже, я дома!»
Передо мной простирается озеро, такое огромное, что противоположный берег почти не виден. Рыбачья лодка скользит по прозрачной водной глади на фоне заснеженных гор, чтобы к вечеру возвратиться на сушу. Я стараюсь вобрать в себя весь этот миг без остатка, ибо знаю: вернуться сюда мне не суждено. И потому дышу как можно глубже, желая унести с собой эту красоту.
– В жизни не видел ничего прекраснее.
Вдохновленный моим признанием, Яо решает снабдить меня некоторыми сведениями. Оказывается, озеро Байкал, в древних китайских текстах именуемое Северным морем, существует более двадцати пяти миллионов лет и содержит двадцать процентов мировых запасов пресной воды. Увы, все это мне совсем не интересно.
– Пожалуйста, не отвлекайте меня. Я хочу вобрать в себя красоту этого пейзажа.
– Озеро огромно. Не проще ли погрузиться в него и дать возможность вашей душе соединиться с душой озера?
Иными словами, получить термический шок и умереть от него в сердце Сибири. Яо наконец удалось привлечь мое внимание. Ветер свирепствует, голова раскалывается, и мы решаем поскорее отправиться туда, где нам предстоит устроиться на ночлег.
– Благодарю вас, что согласились поехать со мной. Вы об этом не пожалеете.
Наша гостиница располагается в крошечном поселке с грязными улочками и деревянными домами вроде тех, что мы видели в Иркутске. Во дворе маленькая девочка с трудом тащит из колодца тяжелое ведро с водой. Хиляль бросается ей на помощь, но вместо того чтобы ухватиться за ведро, нечаянно толкает девчушку к краю колодца.
– В И Цзинь говорится: «Можно переместить целый город, но колодец с места не сдвинешь», – замечаю я. – В твоем случае можно сказать, что ты можешь передвинуть ведро, но не ребенка. Будь осторожнее.