Александр Александрович Формозов (1928–2009). Послесловие

Дискуссия развернулась вовсю уже в конце жизни Формозова, когда в новой России он опубликовал задним числом несколько книжек об общей ситуации в советской науке, на что последовал залп статей в «Российской археологии» (№ 3 за 2006 год). Окладников и его ученики и защитники были одной из тем спора. К грехам Окладникова он добавил еще два: «подмену жанра» (так называется целая глава в его книге «Человек и наука») и «хамелеонские трансформации» взглядов на прошлое.

Первый грех («подмена жанра») состоял в том, что вместо логически точных и обоснованных фактами положений используются красочные рассказы, беллетризованные разглагольствования с метафорами и пышными эпитетами, втюхивающие какую-нибудь заманчивую идею. «Как только Окладников подходит к чему-либо спорному, он сразу же начинает говорить красиво, и эти красивости затемняют суть дела» (Формозов 2005: 104). Формозов, конечно, удивительно наблюдателен и тонок в своем ехидстве.

Второй грех, разумеется, свойственный не одному Окладникову, заключался в легкости смены взглядов, ориентаций и убеждений в угоду властям. В 1937 году Окладников писал о кровавом захвате Бурятии царскими колонизаторами и отчаянном сопротивлении вольнолюбивого бурятского народа, а через полтора десятка лет – о добровольном вхождении Бурятии в состав российского государства. В пятидесятых годах – о массе заимствований из дружественного Китая, а как только Китай перестал быть дружественным – об отсутствии малейших влияний Китая на наш Дальний Восток. Окладников не считал нужным оправдываться. Разумеется, писал, как требовалось. Все так писали.

Нет, не все! – отвечает Формозов. «Были, ведь, ученые, работавшие так, как подсказывала научная совесть, а когда им работать не давали, находившие в себе мужество хотя бы молчать» (2004: 98).

В статьях 2006 года почти все авторы возмущены инсинуациями Формозова в адрес Окладникова. Но за исключением Шера возмущением дело и ограничивается. Опровержений нет. Савинов (2006: 171) приводит как анекдот указание Формозова на то, что палеолитические статуэтки из Бурети были забыты Окладниковым, а потом случайно найдены в сундуке матери среди старого тряпья и подарены приятелю, директору провинциального музея. Но у Формозова (2005: 68) есть ссылка на описание факта в книжке этого самого директора. Анекдотичность же сего факта у Савинова ничем не подтверждена. Основные возражения – против общей нигилистической позиции Формозова.

Только Шер (2006: 168) приводит несколько неточностей (искажений истины) в воспоминаниях Формозова и его коренное упущение: «В том, что Окладников заложил основы первобытной археологии Сибири и на пустом месте создал новый сибирский институт археологии, который теперь не уступает институтам Москвы и Санкт-Петербурга, Формозов видит больше отрицательного, чем положительного». Это верно, не замечать этого грешно.

6. Экспедиция в историю науки и культуры. С начала 1960-х годов Формозов занялся историографией русской археологии, оставив с конца 1960-х полевые исследования. Он быстро стал лидером в этой отрасли. Впрочем, его учитель Арциховский писал соответствующие главы в многотомной академической истории отечественной науки (с 1957 г.), но это были официозные очерки, а Формозов излагал новые идеи и вполне оригинальные трактовки.

Одновременно с работами по искусству Формозов выпустил первую историю археологии России – живую, обаятельную книжку «Очерки по истории археологии» 1961 г. Она охватывала только историю дореволюционной археологии и оканчивалась временем А.С. Уварова. Но впервые был представлен взгляд на русскую археологию не с официальной позиции, без шор, и об археологии говорилось просто, хорошим литературным языком, с личной заинтересованностью, заразительной для читателя. Развитие археологии было рассмотрено на фоне развития общества и его культуры, со сменой исторических ситуаций. Описание археологии времен Николая I принадлежит к лучшим страницам историографической прозы.

Главным принципом периодизации явилось изменение места археологии в обществе. В период учёных путешествий археология была частью географии; затем с подъемом романтизма и сентиментализма – частью филологии; затем, как считает Формозов, победила функция исторического познания и археология стала частью истории, не дожидаясь прихода марксизма. Эта смелость историографа импонирует, но думается, что та «бытоописательная» концепция археологии, которую проповедовали А. С. Уваров и его соратники, была нацелена не на историю, а на этнографию, так что их археология была частью широко понимаемой этнографии и эта установка еще удерживалась палеоэтнологической школой в канун революции и после нее.

В 1974 г. последовала книжка «Археологические путешествия», в 1979 – «Пушкин и древности», в 1983 – «Начало изучения каменного века в России». Все эти книжки детализировали и развивали отдельные разделы «Очерков», а третья ещё и показывала истоки отставания русской археологии в освоении естественнонаучных подходов и методов. Истоки эти лежали в идеологической цензуре. Это было отрезвляющее чтение после десятилетий охоты за русскими приоритетами на всевозможные открытия.

Затем появились обобщающая книга «Страницы истории русской археологии» в 1986 г. и первая из крупных биографических работ – книга о Забелине в 1983. За ней через десятилетия последуют работа об А.С. Уварове – в 1994 и о Ефименко – в 2002. Работы эти настолько исчерпывающие и интересные, психологически проникновенные и историографически точные, что в моей книге трудно сказать об этих археологах что-то, то уже не было бы проанализировано Формозовым. Далее стали выходить сборники по истории отечественной археологии под его редакцией, и в работах молодых исследователей неизменно отправной позицией является опора на Формозова.

Став инициатором, организатором и патриархом этой отрасли науки, Формозов не ушёл из археологии в историографию. Он пришёл к осмыслению истоков и причин всего, что происходит в нашей науке, к анализу традиций. Это не было бегство в спокойные убежища, где можно отсидеться в бумажных залежах. Это был поход за аргументами в борьбе за подлинную науку, как Формозов ее понимал.

7. Старосельский скандал и конфликт с Марксом. В 1990-е годы разыгрался скандал с той же пещерой Староселье (Формозов 2004а: 105), с которой началась научная карьера Формозова. Ученик Колосова молодой украинский археолог В. Чабай, защитивший диссертацию в 1991 г., решил продолжить раскопки пещеры с 1993 г. и вовлёк в это американского археолога Энтони Маркса из Далласа. Американцам было разрешено брать образцы для анализа, а за это они финансировали раскопки три года, а Чабаю оплачивали длительные командировки в Даллас.

Формозов был убежден, что без его разрешения копать памятник нельзя, хоть со времени его раскопок прошло 40 лет, а памятник теперь был в юрисдикции другого государства – Украины. Он мотивировал свой протест также соображениями методики. Раскоп в 1956 г. был тщательно законсервирован, заложен камнем, зарос дерном, и Бахчисарайский музей следил за его сохранностью. Выбирать для раскопок нужно было другие памятники, особенно находящиеся под угрозой разрушения.

О новых раскопках Староселья Формозов узнал стороной через год после их начала. Чабай прислал ему из Далласа объяснение, в котором писал, что никаких прав на Староселье у Формозова не было, так как нашел стоянку украинский археолог Микола Кацур, сотрудник Бахчисарайского музея, а Формозов, оттеснив первооткрывателя, копал сам, но так плохо, что был лишен открытого листа. Формозов объявил, что это ложь, так как Кацур – лаборант без археологического образования, нашёл кремнёвые орудия там Формозов, о чем и рассказал Кацуру, никакое открытие Кацура нигде не зафиксировано. Умер Кацур в 1954 г. за 10 лет до рождения Чабая.

Для вящего позора Формозова была пущена версия, что мальчик вовсе не неандерталец, а татарчонок, потому что рядом Э. Маркс раскопал татарские погребения XVIII века. Но детальное сравнение скелетов не было проведено. Кроме того, подозрение в конфузной ошибке падает не столько на Формозова, сколько на членов комиссии.

Спор был вынесен на страницы «Каррент Антрополоджи» и «Российской археологии».

Квинтэссенция претензий Формозова (29004б: 102) изложена им четко и категорично:

«В целом моя оценка такова: имело место не что иное, как бандитский захват чужого памятника, жульничество с обоснованием прав на него и шантаж – угрозы Чабая – если пикнете, я про Вас ещё не то напишу.

Но вот позиция окружающих: с морально-этической точки зрения, может быть, Вы и пострадали, но уж с позиций права всё безупречно. Независимая Украина может поступать со своим памятником, как сочтет нужным. Это я слышал от Гвоздовер, Григорьева. Они знали обо всем чуть ли не на год раньше, чем я, ещё при заключении договора Киева с Далласом, но скрыли от меня это. Сектор палеолита в Петербурге не захотел ссориться ни с украинскими, ни с американскими коллегами. Это «Ваши проблемы». А нам важно не потерять американские доллары.