Александр Башлачёв: исследования творчества

Сам поэт, в частности, через многочисленные хрестоматийные цитаты и реминисценции известных строк связи с предшествующей словесностью прямо подчеркивал. Такого рода сразуотмечаемая «преемственность» отнюдь не обязательно носит поверхностный характер. «Цитатность» в соединении с иронией — едва ли не исчерпывающая стили некоторых т. н. постмодернистов, с которыми у Башлачёва можно найти общие черты [57] — как правило, способ создания оригинального содержания, нередко исполненного драматизма, продолжающего традиции отечественной поэзии.

57

Например, «Петербургская свадьба» посвящена Т. Кибирову.

Обратимся к началу «Зимней сказки»:

Однозвучно звенит колокольчик Спасской башни Кремля. В тесной кузнице дня лохи-блохи подковали Левшу [58] . Зимняя сказка

В первом приведенном стихе поэт «продолжил» классическую лирическую строку романса И. Макарова на музыку А. Л. Гурилева «Однозвучно гремит колокольчик». Образ оказался эпатирующе развернут в сатирико-политическую плоскость [59] . В новом контексте, по сути, создана литота («преуменьшение признака предмета» (M. Л. Гаспаров)), так как «колокольчиком» названы куранты кремлевской башни и ассоциативно обрисован как пустынная дорога населенный, являющийся средоточием власти столичный город. Вместо гремиторигинала используется тавтологическое «одно звучно звенит », усиливающее звуковую образность и одновременно подчеркивающее «камерность» звона упомянутого «колокольчика» ( гремит, в случае сохранения точности цитаты, вполне могло бы вызвать новые и ненужные при литоте [60] ассоциации силы и мощи). Все это найдет мотивировку и продолжение в пейзаже финала: «Все ручьи зазвенят, как высокие куранты Сибири». «КолокольчикСпасской башни Кремля»начала и «высокие куранты Сибири»финала — образы, метафорически взаимно указывающие друг на друга, «стягивающие» содержание произведения, с разных сторон раскрывающие ключевую для поэта тему России. Ср. знаменитую мысль М. В. Ломоносова о том, что «России могущество будет прирастать Сибирью».

58

Все ссылки на тексты А. Башлачёва даются по книге: Александр Башлачёв Как по лезвию. — М.: Время, 2007.

59

Ср.: Кошелев Вяч. «Время колокольчиков»: литературная история символа // http://sashbash.km.ru/interview/index.htm#.

60

«2. Троп, обратный гиперболе: преуменьшение признака предмета („мужичок с ноготок“)». (Гаспаров M. Л. Литота // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003.)

Реминисценция в следующей строке очевидна не менее цитаты из предыдущей, но ее функции богаче. Образ Н. С. Лескова «перевернут» («подковали Левшу», а не Левша подковал), впрочем, с опорой на яркую индивидуальную пейзажную метафору — «в тесной кузнице дня». Вновь обращают на себя внимание и повторы звуковых комплексов (« лохи-блохи подко в а ли Лев шу»). Образ «лохи-блохи» привлекает внимание не только из-за использования сленга, но и напоминает в звуковом плане выразительную бессмыслицу народного чернокнижия, эстетику заклинания [61] и «магии слов» [62] , ставшую актуальной в литературе эпохи рубежа XIX–XX веков. Приведем пример «заумного языка» футуристов (поэма В. Хлебникова «Уструг Разина»), стилизующего заклинание: «К богу-могу этукуклу! / Девы-мевы, руки-муки, / Косы-мосы, очи-мочи!» [63] .

61

Ср.: Свиридов С. В. Поэзия А. Башлачёва: 1986. Магия языка // Николаев А. И. Словесное и до-словесное в поэзии А. Башлачёва // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература. Исследования и материалы. Иваново, 1998. См. также: http://dll.botik.ru/az/lit/coll/ontologl/22_nikola.htm.

62

Ярче всего на рубеже веков эти идеи были прописаны в работах А. Белого и П. А. Флоренского.

63

Хлебников В. В.Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3. М., 2002. С. 361.

Такой прием — не только один из элементов традиции, любопытный сам по себе, но и мотивировка дальнейшего образного ряда. Обрисованные далее картины вполне могут (как и в случае «Зимней сказки») восприниматься как результат какого-то наваждения, чар, злого магического воздействия или как «плохая» сказка:

А не гуляй без ножа! Да дальше носа не ходи без ружья! Много злого зверья ошалело — аж хвосты себе жрет. А в народе зимой — ша! — вплоть до марта боевая ничья! Трудно ямы долбить. Мерзлозем коловорот не берет. Ни церквушка, ни клуб. Поцелуйте постный шиш вам баян! Ну, а ты не будь глуп — рафинада в первачок не жалей! Зимняя сказка

Неологизм мерзлоземпо структуре напоминает и о небоземе(горизонт) В. И. Даля, и о мыслеземе В.Хлебникова. Предложение же в целом — «Мерзлозем коловоротне берет», где использованы слова с прозрачной внутренней формой, — соотносится с опытом ряда поэтов конца XVIII — начала XIX века строить образ с опорой на неологизмы и семантику устной речи (Г. Р. Державин, С. С. Бобров, A. C. Шишков, A. C. Грибоедов и другие) [64] . Слово коловоротпри этом в полной мере реализует свои семантические возможности. Это в плане значения не только «сверло с лебедкою, коленчатая рукоятка с перкою, для сверленья», но и ассоциативно «водоворот, пучина, вырь, сувой», а также «человек коловертный, коловертливый, провор либо человек непостоянный; (необдуманно решающийся на все…) …бестолковый, изменчивый, непостоянный» [65] . Приведенное предложение является одним из семантических центров произведения, как бы развертывается из, казалось, будничного и «проходного» образа морозной зимы — «Мерзлозем коловорот не берет». Заметна и опора на семантику устной речи, в частности эллипсисы (пропуски), на письме отражающиеся с помощью тире («А в народе зимой — ша! — вплоть до марта боевая ничья!» и др.).

64

Минералов Ю. И.Теория художественной словесности. М., 1999. С. 165–169. См. также: Васильев С. А. Стилевые традиции Г. Р. Державина в русской литературе XIX — начала XX века. М., 2007.

65

Даль В. И.Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 2. М., 1994. Стлб. 349.

В стилевом плане поэта интересует богатая русская фразеология. Он в ряде случаев пересоздает или «восстанавливает» внутреннюю форму слова [66] , пословицы и поговорки («А кровь— она, ох, краснана миру» — из «Смертьна миру красна»). В финале, семантически наиболее значимой части, «В чистом поле — дожди» («В чистом поле — дожди косые» «парафразирует» образность «Жди меня» K. M. Симонова) поэтически подчеркивается этимология и внутренняя форма слова спасибо(из спаси Бог):

66

Потебня A. A.Слово и миф. М., 1989. С. 165.

И я готов на любую дыбу. Подними меня, милая, ох! Я за все говорю — спасибо. Ох, спаси меня, спаси Бог! В чистом поле — дожди

Поэт создает насыщенный образ из собственного искупительного служения поэтическим даром [67] («я готов на любую дыбу»), из отношения к жизни и ее бедам («Я за все говорю — спасибо» [68] ), и укрепляющей молитвы, возможно, на грани отчаяния («Ох, спаси меня, спаси Бог!»). «Сгущающий» содержание образ — не только дважды обозначенная ( спаси) этимологическая развертка слова спасибо, но и созвучие, завершающее соседние строки: спасибо — спаси Бог.Ряд возникающих ассоциаций (поэт как бы переходит от благодарственной к горячей просительной молитве) тем богаче, что рифмой это созвучие родственных слов не является, так как рифмуются соответственно дыбу — спасибо, ох-Бог[бох], что в семантическом плане тоже немаловажно.

67

См. также: Секов А. Слыша Башлачёва (Христианские мотивы в творчестве рок-музыканта) // http://sashbash.km.ru/interview/index.htm#.

68

В образе по-новому переосмыслены классические строки М. Ю. Лермонтова («Благодарность»), И. А. Бунина («За все тебя, Господь, благодарю!»), вероятно, И. А. Бродского («Я входил вместо дикого зверя в клетку…», 1980). Ср. также акафист «Слава Богу за все».

Поэт в данном случае опирается на христианскую традицию, свойственное литургической поэзии внимание к образу, заключенному в слове молитвы. «Оживление» внутренней формы слова и имени через сопоставления различного характера свойственно церковным текстам различного времени создания и литературе отечественного барокко (Симеон Полоцкий). М. Ф. Мурьянов отмечал: «…Гимнограф не упускает повода раскрыть поэтическими пояснениями те или иные грани смысла слова, которое стало личным именем чествуемого святого» [69] . Это касается и образа Спасителя,к которому в молитвах распространено обращение Душе спасче (повтор корня), и тропарей и кондаков святым. Так, кондак свт. патриарху Тихонуначинается с символического осмысления его имени: « Тихостиюнрава украшен, кротость и милосердиекающимся являй…»; св. Андрей Первозванный в кондаке назван « мужества тезоименитым» (Андрейс греч. — мужественный), а сщмч. митрополит Серафим (Чичагов) — «служителем пламеннымСвятыя Троицы» ( Серафимс греч. — пламенный) [70] .

69

Мурьянов М. Ф.Из пушкинских аллегорий и символов. М., 1996. С. 15.

70

Полный православный молитвослов для мирян и Псалтирь. М., 2001. С. 450, 466, 465.

В «Слете-симпозиуме», создающем развернутый образ жанра современного документа — стенограммы, поэтически «оживляется» внутренняя форма иностранного и модного на воссоздаваемый исторический момент слова мелиорация.На празднословие официальных речей указано его поэтической этимологией: мели-мели-мели-орация(ср. о пустословии: « мели, Емеля, твоя неделя»). В различных вариантах строки образ оказывается иным, комически обыгрывается наличие нескольких орфограмм в слове, сложность его написания для малообразованного, но пытающегося «пустить пыль в глаза» человека, «начальника»: «Прополка, культивация, мели…нет, меле-орация», «Прополка, культивация, мели…нет, меле… ме-ме-орация»,«Прополка, культивация, мели… не помню, как слово пишется, …орация» [71] . Башлачёв в этой связи выступает объективным продолжателем сатиры В. В. Маяковского, М. М. Зощенко (строившейся, впрочем, на иных стилевых основаниях), сопоставим со своим старшим современником B. C. Высоцким, стиль которого он в некоторых речевых образах «портретирует» [72] (триптих или, по первому варианту, «складень» — ассоциация с иконой — «Слыша B. C. Высоцкого»).

71

Прополка, культивация, мели… нет, меле-орация (20 октября 1984, апрель 1985);

Прополка, культивация, мели… нет, меле… ме-ме-орация (18 марта 1985);

Прополка, культивация, мели… не помню, как слово пишется, …орация (22 января 1986).

72

Минералов Ю. И.Теория художественной словесности. С. 233–237.

Особая форма преломления традиций — жанровая. Башлачёв нередко уже в названиях своих текстов отсылает к конкретным жанрам — фольклорным («Егоркина былина») и литературным («Трагикомический роман», «Галактическая комедия», «Зимняя сказка»). Среди последних особое место принадлежит балладе. Балладная традиция обозначается по-разному: и в названии («Ванюша»), и в разворотах сюжета («Мельница», «Грибоедовский вальс»), и в деталях («Лихо»), и в характере героя («Все будет хорошо…»). О балладе, жанре, имеющем многовековую историю, трансформировавшемся в различных европейских культурах, В. Г. Белинский писал следующее: «В балладепоэт берет какое-нибудь фантастическое и народное предание или сам изобретает событие в этом роде. Но в ней главное не событие, а ощущение, которое оно возбуждает, дума, на которую оно наводит читателя» [73] . Этот акцент на ощущениии думеочень органичен для переосмысления балладной традиции Башлачёвым.

73

Белинский В. Г.Разделение поэзии на роды и виды // Полное собрание сочинений: В 13 т. Т. 5. М., 1954. С. 62.

«Ванюша» — произведение, переосмысляющее не только фольклорные жанры (плясовая песня, частушка и др.), но и элементы баллады, ее драматизм, мистический план, напряженность повествования, неожиданные развороты лирического сюжета:

Гуляй, собака, живой покуда! Из песни — в драку! От драки — к чуду! <…> Чего-то душно. Чего-то тошно. Чего-то скушно. И всем тревожно. Оно тревожно и страшно, братцы! Да невозможно приподыматься. <…> И навалились, и рвут рубаху, И рвут рубаху, и бьют с размаху. <…> …А как водил Ванюша солнышко на золотой уздечке! Да захлебнулся. Пошла отрава. Подняли тело. Снесли в канаву.