Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1
Шрифт:
«Балаганчик» разыгрывался главным образом среди зри
телей, на эстраде находился лишь стол мистиков.
Впрочем, последним рядам, которые шли в высоту,
зрелище должно было казаться, как в цирке, более со
бранным. Мейерхольд и Бонди эффектно задумали осве
щение, но оно, как я уже говорила, не совсем удалось,
благодаря слабым лампам аудитории. Люстры завесили
цветной бумагой и слюдой, что было очень красиво само
по себе, но синий цвет растянутых полотен от этого ка
зался
что и в построении ролей, и в ритмах. Например, была
переделана мной, по требованию режиссера, роль Черной
маски из «вихря плащей», хотя такой, как я играла ее
раньше, она нравилась автору и режиссеру, критике и
публике, дружественной «Балаганчику». Тогда слова про
износились в несколько замедленном темпе, зазывающе,
нараспев, а вихреобразный движения шли в своем ритме,
разумеется соответствовавшем ритму речи. В этом-то и бы
ло то новое, что отмечалось критикой. Во второй поста
новке режиссер заставил меня говорить в том же вихре-
образном ритме, и, вероятно, благодаря этому роль дохо
дила до всякой публики. Так Черная маска звучала про
ще. Теперь и костюм был другой, обязывающий к дру
гим движениям. Юрий Бонди сделал его коротким, с мен
тиком, заменяющим плащ, а сапуновский был длинным,
плиссированным, состоял из двух половин — черной и
красной. Длинные разрезные рукава играли вместо
плаща. Головной убор — в виде громадного банта. В ауди
тории нам дали мало репетиций. Генеральную репетицию
пришлось сделать в Страстную субботу. Как всегда водит
ся, последняя затянулась. Когда время стало близиться к
одиннадцати часам ночи, все начали волноваться, некото
рые барышни даже тихонько поплакали. Приближался час
заутрени, всех ожидали нотации, неприятности от домаш
них. Однако никто из участвующих не посмел заикнуться
о том, что пора кончить репетировать. Мейерхольд работал
в этот день с бешеной энергией. Декорации трудно прила
живались, слуги просцениума должны были ловко делать
перемены, возились главным образом с этим. Заказанная
в Александринском театре бутафория оказалась никуда не
478
годной. Режиссер и художник решили ее переделать. Им
хотелось, чтобы все яства, фрукты имели вид не нату
ральный, а театральный, чтобы предметы эти «играли».
Студийцы, во главе с братьями Бонди, принялись за ра
боту и просидели за ней в Тенишевской аудитории, ка
жется, три дня.
На первом спектакле 66 было очень много народу,
пустых мест не оставалось. «Балаганчик» шел после «Не
знакомки», так что мне удалось увидеть второе «виденье».
Первое прошло благополучно. Когда возвели горбатый
мост и слуги просцениума торжественно подняли синий
вуаль звездного неба на бамбуковых палках,
я стала надеяться, что и второе прозвучит по-настоящему, хотя бы
благодаря Голубому, которого играл А. А. Голубев, и
Мгеброву, игравшему Звездочета. Но на первом представ
лении Мгебров «выплеснулся» (выскочил) из образа.
Однако надо сказать, что на следующих спектаклях он
уже играл как должно. Незнакомка не приблизила зри
телей к видениям Блока. Роль для нее была трудна.
Все же некоторым она нравилась. Но главным образом
взбесили публику китайчата своим неуместным жонгли
рованием.
Нам, участникам «Балаганчика», после их выступле
ния пришлось бороться с враждебными настроениями, и
тут нам в значительной мере помогла обаятельная музы
ка Кузмина. На первом представлении пьеса в целом
успеха не имела. Блока все-таки вызывали. Он вышел че
рез силу, с опущенными глазами, с сжатым ртом, а акте
ры, с наклеенными носами, с преувеличенно намазанными
лицами, радостно аплодировали ему, и казалось, что вокруг
него кривляются какие-то чудища. Я убежала скорее за
кулисы, стараясь не встретиться с Блоком в этот вечер.
Александр Александрович ушел домой мрачный и не
приходил на спектакли два или три дня, но потом сердце
его не выдержало, и он пришел опять. Он сел на сту
пеньки между рядами вместе с Юрием Бонди, и на этот
раз ему вдруг представление понравилось. После этого
Блок не пропустил уже ни одного спектакля. Он даже
жалел, что сделал перерыв после первого.
Теперь, когда я вспоминаю эту постановку, вижу ее
на расстоянии, для меня ясно, что в ней была своя прав
да — и наклеенные носы посетителей кабачка, и китай
чата в их черной одежде с серебряными драконами, и зо
лотые апельсины, и выход Мейерхольда на вызов с Юри-
479
ем Бонди на руках — все это было молодо и талантливо
и нисколько не умаляло поэзии Блока. В этом был свой
особый шарм, который подействовал, как я уже говорила,
на самого Блока и на молодого режиссера Вахтангова,
толкнув последнего на новые рельсы, и, кроме этих двух,
еще на целый ряд деятелей искусства.
Прошли блоковские спектакли, закончились занятия
в студии.
Вскоре после пасхальной недели я уехала в деревню,
куда меня вызвали телеграммой к больному родственни
ку. В сентябре мы с Н. П. <Бычковым> предполагали
ехать за границу. Незадолго до отъезда в деревню я была
у Блоков. Александр Александрович много шутил. Я рас
сказала ему с огорчением, что экземпляр «Снежной мас
ки», подаренный им когда-то мне, изгрыз охотничий ще
нок, который потом подох от чумы.
Блок немедленно подарил мне опять книжечку стихов