Александр Гумбольдт
Шрифт:
Многие соотечественники ограничивались тем, что ехидно прохаживались по адресу придворных обязанностей знаменитого ученого. Ему же самому оставалось жить в постоянной внутренней борьбе между прогрессивными демократическими убеждениями и унизительной необходимостью прислуживать человеку, являющемуся воплощением антидемократической власти, горько подшучивая над самим собой.
Но жребий был брошен, и договор с королем заключен.
Публичные лекции. «Космос»
С момента возвращения Гумбольдта в Пруссию у него появился непримиримый противник — родовитое и консервативное дворянство. Ситуация сложилась так, что зятю Вильгельма фон Бюлову предложили пост посланника в Лондоне, а в Александре многие теперь стали «подозревать» будущего министра по делам культуры. Но ведь какому родовитому дворянину приятен человек с такими взглядами, как у Гумбольдта, на посту министра? Некая графиня Гольтц, рассказывал Варнхаген, исходила злобой и желчью, всячески понося Гумбольдтово семейство, этих выскочек,
Однако треволнения прусского двора были безосновательными. Фридрих Вильгельм III, который управление страной, исключая дела церкви, предоставил своим министрам, вовсе не собирался подвергать себя тем же неприятностям, что были у него с неподатливым Вильгельмом фон Гумбольдтом. Он желал, по словам Александра, «„чуть более содержательного общения, чем прежде“, хотел иметь при себе образованного и остроумного камергера, не более». Ученого это в целом устраивало. Гумбольдт вообще, по мысли короля, не должен был принимать участия в государственных делах, следовало только время от времени докладывать его величеству о состоянии науки и искусства — опять же в мере, угодной его монарху; кроме того, читать августейшему повелителю вслух или рассказывать о чудесах дальних краев и развлекать его остротами. Только один-единственный раз Александр фон Гумбольдт занимал официальный пост: с августа 1827 года по апрель 1829-го, когда был председателем королевской комиссия, рассматривавшей прошения молодых художников и писателей на высочайшее имя.
Да, новые обязанности оказывались и обременительными, и неприятными, порой невыносимо. В 1827 году, например, он сопровождал Фридриха Вильгельма III на курорт в Теплиц и развлек его там так хорошо, что ему потом приходилось исполнять эти обязанности довольно часто. «Знаете, — писал Гумбольдт Бёку, — в итоге этих повторяющихся спектаклей возникает впечатление, будто мир движется по кругу и что желаешь многого, но реально изменить не можешь ничего». «Богемский курорт, — грустно острил Александр, — летом представляет собой большой съезд княжеских особ, сборище тех самых слонов, которые держат землю, а здесь уютно располагаются в тесном кругу хобот к хоботу». За скуку, царившую во время этих «сборищ», и невосполнимую потерю времени он вознаграждал себя одним — лестной мыслью, что прусский король его ценит и — когда не нуждается в его обществе или его знаниях — предоставляет его самому себе и не вмешивается в дела камергера даже тогда, когда его выступления идут вразрез с ханжескими взглядами самого монарха, как случалось, например, в цикле из 61 лекции, прочитанном А. Гумбольдтом в университете в период между 3 ноября 1827 года и 26 апреля 1828 года, и в 16 других публичных лекциях, которые он читал с 6 декабря 1827 года по 27 апреля 1828 года в Певческой академии.
А лекции эти становились событием, и событием неординарным.
В них он показывал широкую картину состояния всех наук, занимающихся строением Земли и Вселенной, давал свое «физическое мироописание» и излагал историю попыток человека объяснить мир. Он делился со слушателями своими энциклопедическими знаниями, знакомил их с деятельностью ученых всех времен и народов, сводя достижения каждого из них в единую гигантскую картину мироздания.
Певческая академия (ныне — театр имени Максима Горького в столице ГДР), где читал свои лекции Гумбольдт, в то время имела самый большой зал из всех общедоступных залов Берлина. Лекции были бесплатными.
Приходили не только студенты, профессора и учителя; среди слушателей случалось находиться самому королю и членам королевской семьи; здесь часто бывали политические деятели, известные художники и архитекторы; в зале сидела князья и ремесленники, офицеры и буржуа, мужчины и женщины — все устремлялись в Певческую академию, чтобы послушать лекции Гумбольдта, о которых судил и рядил весь Берлин.
«Никогда я еще не слышал, чтобы в течение полутора часов один человек мог выложить столько интересных суждений и фактов», — писал своей жене государственный деятель и ученый Карл фон Бунзен. А вот что сообщал Цельтер в письме к Гёте 28 января 1828 года: «А теперь мне хотелось бы сказать о том огромном удовольствии, которое я получил, слушая великолепный курс о чудесах природы Гумбольдта, который он читал перед самой уважаемой, почти тысячной аудиторией. Человек на кафедре мне нравится: он делится со слушателем всем, что знает сам, ничего не утаивая, никаких долгих преамбул, не пускает пыль в глаза, никакой игры, рассчитанной на эффект. Даже там, где он, возможно, ошибается, ты ему веришь безоговорочно».
Среди тысячи сидевших в зале слушателей, как обычно, нашлись свои недоброжелатели и насмешники; так, известный придворный ханжа — генерал-адъютант короля фон Витцлебен — всерьез выказывал опасения за состояние умов подданных его величества, а один небесталанный журналист, отличавшийся острым языком, некто Сафир, не преминул позубоскалить в своей газете: «Зал не вмещал всех желающих попасть на лекцию, а в головках прекрасных слушательниц никак не вмещалось содержание лекции».
Действительно, среди систематически посещавших лекции в Певческой академии было поразительно много женщин, хотя немало было и великосветских дам, присутствовавших из пустого любопытства. Подавляющее большинство, однако, составляла бюргерская публика, для которой эти лекции как бы открывали доступ в новый мир — мир знаний о
природе, о силах и законах, действующих в ней. Гумбольдт в самом деле был «puissance» [29] , как писал его брат Фридриху Гентцу в письме от 1 марта 1828 года, «и благодаря лекциям стяжал себе некую новую разновидность славы. А его курс и впрямь можно считать непревзойденным». Издатель Котта предложил Гумбольдту застенографировать и опубликовать его лекции, но Александр отклонил его предложение, хотя оно обещало немалую материальную выгоду, потому что его курс, как ему казалось, еще не готов для публикации. Однако предложение Котты натолкнуло его на мысль написать подобное сочинение: содержательное и точное в научном отношении и одновременно изложенное общедоступным языком. Так родилась идея «Космоса». Стоит сказать попутно, что у Гумбольдта уже имелся некоторый опыт по этой части: в 1825 году он читал подобные лекции в Париже, в узком кругу, а еще в 1796 году говорил, что собирается создать «физику мпра». Курс лекций, прочитанный зимой 1827/28 года, можно считать «первой ласточкой» в деле профессиональной популяризации науки. Ценная инициатива Гумбольдта способствовала созданию в Германии множества ферейнов (то есть кружков ила общественных клубов. — Г. Ш.), ставивших себе целью распространение естественнонаучных знаний в широких слоях общества.29
Сила (фр.).
Гумбольдт прекрасно понимал общественное значение своих лекций. «Со знанием приходит и мысль, — писал он позднее организатору таких ферейнов берлинскому историку и юристу Фридриху Людвигу Георгу фон Раумеру, — а с мыслью — сила и уверенность», а в другом месте: «Да придаст мысль народу силу, без которой невозможно сохранить то, что уже достигнуто».
Нестор немецкого естествознания
Осуществление идеи «Космоса» затянулось не только из-за чрезмерной основательности Гумбольдта. Отвлекали текущие дела. Не был еще окончательно отвергнут и план поездки в Россию. Между тем новым императором России после смерти Александра I стал его брат Николай I, который был женат на старшей дочери Фридриха Вильгельма III. Зимой 1827 года Гумбольдт довольно неожиданно для себя получает приглашение посетить Россию, а это означало, что у него появляется реальная возможность увидеть хотя бы отдельные из интересовавших его мест без особых материальных затрат. Но прежде чем совершить эту поездку, ему предстояло еще много поработать в связи с подготовкой и проведением VII общегерманского съезда естествоиспытатели и врачей, намеченного на осень 1828 года. Проведение съезда в Берлине имело большое политическое значение для всей страны.
Одним из инициаторов и организаторов этих ежегодных встреч германских естествоиспытателей и врачей был Лоренц Окен, бывший профессор Йенского университета, поборник идеи единства Германии и демократических свобод. В 1819 году Окен был вынужден отказаться от места в Йенском университете, потому что веймарское министерство под давлением Меттерниха поставило его перед выбором: быть либо профессором в университете, либо издателем прогрессивного естественнонаучного журнала «Гунда». Но Окен остался верен своим демократическим убеждениям, предпочел бросить кафедру и сделался частным учителем. В 1827 году он переехал в Мюнхен и начал там научную карьеру заново — с должности приват-доцента, но уже в 1828 году получил должность профессора в университете. По его инициативе и по его приглашению естествоиспытатели и врачи почти всех немецких государств в 1822 году собрались на первый съезд в Лейпциг.
Понимая национальное значение общегерманского съезда естествоиспытателей, Гумбольдт добился от прусского короля разрешения провести VII съезд в Берлине, а не в Бреслау, как обычно бывало раньше. Высокопоставленный чиновник министерства юстиции государственный советник фон Кампц, оголтелый реакционер, чинил всяческие препятствия приезду в Берлин Окена. Но Гумбольдту все-таки удалось переубедить заколебавшегося короля, и в сентябре 1828 года в Берлин съехалось свыше шестисот немецких естествоиспытателей и врачей, среди них выдающийся математик и физик Карл Фридрих Гаусс. Делая попытку пригласить этого ученого на работу в Берлинский университет, Гумбольдт объяснял свои действия державному властителю: «Только один человек мог бы вернуть блеск Берлинской академии наук, и зовут этого человека Карл Фридрих Гаусс». Тогда, как, впрочем, и позднее, «в отвратительных и чисто немецких» переговорах, затянувшихся на целых четыре года (с 1821 по 1825 г.), все усилия Гумбольдта пошли прахом, натолкнувшись на глухое сопротивление бюрократии. «Нежелание что-то решать — вот что характерно для немецких министерств», — саркастически заметил после этого Гумбольдт.
Приглашению принять участие в съезде последовали и многие другие известные ученые: из Швеции приехал химик Йоханн Якоб фон Берцелиус, из Дании — первооткрыватель электрического магнетизма и первый скандинавский популяризатор естественных наук Ханс Кристиан Эрстед.
Берлинский съезд естествоиспытателей и врачей во многом благодаря его президенту Александру фон Гумбольдту явился одним из крупных событий в истории естествознания. В своей речи Гумбольдт указал немецким естествоиспытателям пути к единению их творчества, а молодому поколению ученых поставил цель сделать достигнутое в науке всеобщим достоянием, призвал их содействовать просвещению народа и прогрессу общества в целом.