Александр I = старец Фёдор Кузьмич?

Государь постепенно слабел, часто открывал глаза и устремлял их на императрицу и святое распятие.

Последние взоры его столь были умилительны и выражали столь спокойное и небесное упование, что все мы, присутствовавшие, при безутешном рыдании, проникнуты были невыразимым благоговением. В выражении лица его не заметно было ничего земного, а райское наслаждение и ни единой черты страдания. Дыхание становилось все реже и тише».

Кроме Виллие и Тарасова, в это же время вел свой журнал и князь Волконский, который начинает его 5 ноября:

«5 ноября. Государь император изволил возвратиться из Крыма в 6 часов вечера. Вошедши в уборную, на вопрос мой о здоровье его изволил отвечать, по-французски: «Я чувствую небольшую лихорадку, которую я получил в Крыму, несмотря на прекрасный климат, который нам так восхваляли. Я думаю, что мы сделали как нельзя лучше, выбрав Таганрог местом пребывания для моей жены».

На мой вопрос его величеству, с какого времени он уже почувствовал лихорадку, император ответил мне, что «это уже с Бахчисарая, куда мы прибыли вечером, я хотел очень пить, и когда попросил пить, то мой камердинер Федоров дал мне барбарисного сиропа. А так как во время путешествия по Крыму стояла очень жаркая погода, я подумал, что сироп мог испортиться; но мой камердинер сказал мне, что сироп не пострадал. Я осушил целый стакан и лег спать. В продолжение всей ночи я испытывал ужасные боли, и только благодаря своему сложению и прекрасному желудку я благополучно отделался, и все прошло. Прибыв в Перекоп, я посетил госпиталь, где я почувствовал повторный приступ лихорадки». Я взял на себя смелость указать его величеству его неблагоразумие при посещении госпиталя, где он рисковал только усилить свою лихорадку, благодаря тому, что там много людей, пораженных этой болезнью, и что император всегда забывает, что, вступая в пятидесятилетний возраст, он не имеет тех сил, что у него были в двадцать лет. Он мне ответил: «Ах, друг мой, я это слишком хорошо чувствую и уверяю вас, что я напоминаю об этом себе постоянно, но я надеюсь, что это не будет иметь последствий».

Спросивши меня потом о новостях по поводу здоровья императрицы, он отправился искать ее, и их величества провели остаток вечера вместе.

6 ноября. Поутру в 8 часов позван я был, по обыкновению, к его императорскому величеству во время умывания; спросив о его здоровье, его величество изволил отозваться, что ночь провел изрядно и лихорадки не чувствовал. Взгляд у государя был слабый, и глаза мне показались мутны. Сверх того, глухота была приметнее и до того, что, когда я докладывал по некоторым бумагам, его величество изволил сказать мне, чтоб остановился чтением до совершенного окончания его туалета. Одевшись, его величество вошел в кабинет, стал у камина греться, приказав мне продолжать доклад, по окончании коего, отпустив меня, занялся чтением бумаг. Изволил кушать с императрицей. В третьем часу в исходе, во время нашего обеда, камердинер его величества, Федоров, прислал записку к лейб-медику Виллие, в которой пишет, что государь в весьма большом необыкновенном поту. Г-н Виллие пошел тотчас к его величеству, куда и я вслед за ним отправился; пришедши к государю, нашли его величество в кабинете сидящего на канапе в сюртуке и обернутым сверху байковым одеялом, дабы поддерживать пот. Г-н Виллие пощупал пульс и, посмотрев язык, нашел лихорадку, предложил принять тотчас слабительные пилюли, коих его величество изволил принять восемь. После того хотел было заниматься продолжением чтения бумаг, полученных из Санкт-Петербурга во время отсутствия его величества, но я и г-н Виллие от сего отклонили, дабы не увеличить лихорадки занятием бумаг. Того же вечера в семь часов лекарство произвело свое действие, и государь почувствовал облегчение, был весьма весел, доволен лекарством, благодарил Виллие за пилюли, а меня за все о нем попечение. Потом изволил приказать позвать императрицу, которая изволила оставаться одна у его величества до 10 часов вечера.

7 ноября. Ночь проводил государь спокойно и почивал хорошо. Поутру в 8 часов государь изволил делать свой туалет по обыкновению, принимал слабительную микстуру в 11 часов утра, от коей чувствовал себя легче; но ввечеру сделался небольшой жар – от того, что за всеми убеждениями не хотел продолжать микстуру.

8 ноября. Ночь проводил неспокойно и имел лихорадку. Поутру в 8 часов государь изволил делать свой туалет по обыкновению, приняв от меня поздравление с праздником, сожалел, что не может идти к обедне, дабы не возобновить лихорадки. Отпустив меня к обедне, сам изволил в кабинете, сев на канапе, заняться чтением Библии. После обедни, пришедши к его величеству, нашел его сидящим на канапе в маленьком жару. Государь изволил спрашивать, по обыкновению, хорошо ли отправлялась служба, как пели певчие и хорошо ли служил вновь вывезенный из Новочеркасска диакон? Дав на все удовлетворительный ему ответ, я спросил его о здоровье; его величество изволил отвечать, что ему лучше, при сем изволил мне сказать, что не знает, что будет делать с бумагами, коих много накопляется; на сие я отвечал, что теперь не до бумаг, ибо здоровье его величества всего нужнее, а как Бог даст будет ему лучше, тогда успеет все обделать как следует, но и притом нужно будет ему не вдруг заниматься беспрестанно бумагами, а понемногу, дабы лихорадка вновь не открылась. После сего приказал позвать к себе императрицу, которая изволила побыть у его величества до самого своего обеда. Государь ничего не изволил кушать, кроме хлебной отварной воды, и жар немного уменьшился.

Государь изволил писать в Санкт-Петербург к ее императорскому величеству государыне императрице Марии Федоровне, приказал сделать отправление 6-м числом, запретив писать о его болезни, изволил мне сказать: «Боюсь я экстрапочт, чтобы не навлекли хлопот известием о моей болезни и не встревожили бы тем матушку». На сие я сказал, что напишут то, что ему угодно, но вместе с сим полагал я, что лучше писать правду, потому что нельзя совершенно отвечать, чтобы кто-нибудь из жителей не написал чего и более, чем скорее может всех встревожить. Вечером сделался пот, который продолжался всю ночь.

9 ноября. Ночь была изрядная.

Поутру хотя пот и продолжался, но государь чувствовал себя лучше, что продолжалось во весь день.

Как в тот день должна была отправиться экстрапочта в Санкт-Петербург, то и просил я у его величества, чтобы позволил писать ее величеству о болезни. Государь император приказал государыне писать к ее императорскому величеству государыне императрице Марии Федоровне, равномерно приказал генерал-адъютанту барону Дибичу писать в Варшаву к цесаревичу, что, возвратясь из Крыма с лихорадкою, принужден не выходить из дома, дабы не увеличить лихорадки.

10 ноября. Государь проводил ночь изрядно, но к утру сделалось хуже. В 8 часов принял шесть слабительных пилюль, в 11 часов утра, вставая с постели за нуждою, получил обморок и весьма ослабел. Во весь день продолжался жар, а к вечеру сделался сильный пот и забывчивость, отчего мало уже и почти совсем не говорил, как только чего просил.

11 ноября. Государь проводил ночь спокойно и поутру чувствовал себя лучше; приказал позвать императрицу, которая оставалась у его величества до самого обеда. Вечеру в 6 часов опять сделался жар, и когда его величество встал за нуждою, с ним был обморок, но не столь сильный, как первый. К ночи жар убавился; потом продолжался во всю ночь, отчего его величество худо почивал.

12 ноября. Поутру жар продолжался; приказывал мне сделать ему питье из апельсинов, которое я вместе с господином Виллие ему сделали, чем его величество был очень доволен и меня благодарил. Позвать изволил к себе императрицу, которая изволила оставаться целый день. К вечеру сделалось легче.

13 ноября. Государь провел ночь изрядно и поутру принимал слабительное; жар уменьшился до полудня, потом опять начался и продолжался во всю ночь. Вечером принимал два клистира, которые много облегчили. Во весь день мало изволил говорить, кроме что иногда просил пить; апельсинный лимонад ему опротивел, просил сделать другой, почему и сделали из вишневого сиропа.

14 ноября. Поутру жар у государя был поменее, и его величество делал весь свой туалет и брился, как обыкновенно. Около обеда сделался опять сильный жар, и за ушами шея к голове приметно покраснела, почему Виллие и Стоффреген предложили его величеству поставить за уши пиявки, но государь и слышать о сем не хотел… В 8 часов вечера при императрице встал и спустил ноги с постели, отчего сделался ему сильный обморок… Государыня, видя, что жар не уменьшается, изволила решиться предложить его величеству приобщиться, говоря: «Я имею к вам одно предложение: так как вы отвергаете все средства, которые предлагают врачи, то я надеюсь, что вы примете то, которое я имею вам предложить». «Что такое?» – спросил император. – «Это причаститься», – ответила императрица. – «Разве мое положение так опасно?» – спросил его величество. – «Нет, – ответила императрица, – но это такое средство, к которому прибегает всякий христианин во время болезни». Император ответил, что он принимает его с большим удовольствием, и приказал пригласить священника. В самое сие время сделался его величеству пресильнейший пот, почему доктора положили повременить с причастием, пока пот будет продолжаться. Я между тем занялся наставлением священника соборной здешней церкви отца Алексея Федотова…

15 ноября. Жар продолжался до 4 часов утра. В 6 часов сделалось его величеству хуже, о чем я немедля доложил ее величеству, которая, пришедши к государю, тотчас напомнила о духовнике, и вместе с тем г-н Виллие объявил государю, что он в опасности. Его величество приказал позвать духовника и, прослушав молитвы к исповеди, обратился к императрице, сказав: «Оставьте меня одного». Когда все вышли, то государь изволил исповедоваться, а по окончании приказал духовнику позвать императрицу, с коей взошел опять и я с генерал-адъютантом Дибичем и с докторами Виллие, Стоффрегеном, Тарасовым и камердинерами; государь изволил приобщиться Святых Тайн, после чего духовник, поздравя его величество, просил его не отказываться от помощи медиков и советовал по обычаю здешнему приставить пиявки. Умоляя государя не терять времени, стал с крестом в руках на колени. Государь сказал: «Встаньте» – и, поцеловав крест и духовника, сказал, что никогда не ощущал большего удовольствия, как в сей раз; обратясь к императрице, взял ее руку и, поцеловав оную, сказал: «Я никогда не испытывал большего удовольствия и я вам очень благодарен».

Как жар не убавлялся, напротив того, усиливался, то доктора предложили опять пиявки. Его величество, не отказываясь с тех пор ни от чего, употреблял все лекарства, какие ему были подносимы; начали с пиявок, коих поставили за уши тридцать пять по обеим сторонам, что продолжалось довольно долго, и крови довольно было вытянуто; жар хотя и уменьшился, но ненадолго, и к ночи было хуже. Прикладывали синапизмы к рукам и к бедрам.

16 ноября. Ночь проводил худо и все почти в забытьи; в 2 часа ночи попросил лимонного мороженого, которого откушал одну ложечку, потом во весь день ему было худо, к вечеру положили еще к ляжкам синапизмы, но жар не уменьшался. Государь был все хуже, в забытьи, и ничего не говорил.