Александр III
Шрифт:
– Фу, какая гадость, – с отвращением промолвил Александр Александрович. – И великий князь туда же! Мало ему Кузнецовой. Воистину, куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй… Ну да теперь с ним всё кончено…
Да, отставка Константина Николаевича с поста председателя Государственного совета и управляющего морским министерством состоялась ещё в конце марта.
– Я не могу видеть его. Пусть уедет куда хочет, – заявил Александр III своему брату Владимиру Александровичу.
Его отвращало от дяди Кости многое. Во-первых, уже то, что великий князь не расставался со своей многолетней любовницей Кузнецовой. Молодому государю уже были известны слова дяди: «Не могу же я ради прихоти императора бросить женщину, которая вполне отдалась мне, от которой имею детей и которой я обязан пятнадцатью годами счастья». А во-вторых, гнев царя вызвало сообщение, что сын Константина Николаевича, великий князь и его кузен Николай Константинович, похитил у своей матери драгоценные бриллианты. Правда, существовало предположение, будто бы Николай Константинович страдал клептоманией [133] ,
133
Клептомания – непреодолимое, болезненное стремление к воровству, связанное с некоторыми психическими заболеваниями. Альтенбургский дом – династическая фамилия, стоящая у власти в Саксен-Альтенбурге, герцогстве и союзном государстве Германской империи. Мать Николая Константиновича (жена Константина Николаевича) великая княгиня Александра Иосифовна – урождённая принцесса Саксен-Альтенбургская Августа.
В свой черёд Константин Николаевич накануне отъезда или, лучше сказать, высылки не преминул съязвить в деликатной форме относительно способностей и воспитания своего венценосного племянника, хоть и начал с характеристики его брата.
– Беда его в том, – сказал он о великом князе Павле Александровиче Лорису, – что племянник недалёк, ленив и малообразован, даже в светском отношении. Всё внимание покойного государя и императрицы было обращено на воспитание цесаревича Николая Александровича, который был чуть не совершенство. Нынешний же государь и Владимир Александрович в детстве и юности были предоставлены почти исключительно сами себе. И Павлик пошёл по их стопам…
Назревал семейный скандал, в существо которого граф Михаил Тариэлович совать свой длинный нос не собирался.
– Как проводится расследование злодеяния? – внезапно спросил император. – Константин Петрович сообщил мне о слабости председателя суда, который дозволяет убийцам вдаваться в подробные объяснения их воззрений. Я уже вызвал Набокова. Ваше мнение, граф?
– Ваше величество! Обер-прокурор Священного Синода не совсем прав. Председатель Фукс действительно несколько вял. Но, несмотря на его мягкость, никаких неприличий в суде не происходит, – отвечал Лорис. – Я предложил Победоносцеву самому отправиться на заседание, чтобы убедиться в этом. Но он отказался, сославшись на занятость…
Император вынул из стопки несколько листков.
– Брат Сергей Александрович передал мне ужасное письмо графа Льва Николаевича Толстого. [134]
Он ещё раз пробежал глазами по строчкам:
«Я, ничтожный, непризванный и слабый, плохой человек, пишу русскому императору и советую ему, что ему делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали. Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и всё-таки пишу.<…>
…Отца вашего, царя русского, сделавшего много добра и всегда желавшего добра людям, старого, доброго человека, бесчеловечно изувечили и убили не личные враги его, но враги существующего порядка вещей; убили во имя какого-то блага всего человечества…»
134
Далее автор романа цитирует текст, представляющий собою черновик письма, отправленного Александру III и до сих пор не обнаруженного. Черновик датирован 8 – 15 марта 1881, днями судебного процесса над участниками террористического акта против государя императора. Письмо, адресованное царю, Толстой переслал Н. Н. Страхову, сопроводив его двумя другими письмами – лично Страхову и на имя К. П. Победоносцева, последнему с «трудной просьбой» передать его Александру III. На письме Толстого Страхову С. А. Толстая сделала приписку: спросить «мнение Победоносцева, не может ли это письмо (Александру III. – В. В. ) вызвать в государе какие-нибудь неприятные чувства или недоброжелательство к Льву Николаевичу. В таком случае, ради Бога, не допускайте письмо до государя». Победоносцев, познакомившись с письмом Толстого Александру III, отказался передать его по назначению. Тогда Страхов прибегнул к помощи профессора истории К. Н. Бестужева-Рюмина, тот, в свою очередь, обратился к великому князю Сергею Александровичу, который и вручил письмо царю. Александр III Толстому не ответил, но, по свидетельству С. А. Толстой, «велел сказать графу Льву Николаевичу Толстому, что, если б покушение было на него самого, он мог бы помиловать, но убийц отца он не имеет права простить» (см. об этом: Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 18. М., 1984. С. 878 – 890).
Александр Александрович с трудом проглотил комок в горле.
«Вы стали на его место, и перед вами те враги, которые отравляли жизнь вашего отца и погубили его. Они враги ваши потому, что вы занимаете место вашего отца, и для того мнимого общего блага, которого они ищут, они должны желать убить и вас.<…>
Отдайте добро за зло, не противьтесь злу, всем простите.
Это и только это надо делать, это воля Бога».
Император вновь положил листки в стопку.
– Граф Толстой обращается к Евангелию, чтобы убедить меня простить убийц. Если бы они совершили покушение на меня – другое дело. Но они убили моего отца, моего пап'a. – Он не удержался и беззвучно всхлипнул. – Простите, граф. – Государь вытер тыльной стороной ладони глаза и твёрдо заключил: – Я оставил письмо без ответа…
Воцарилась пауза.
– А что творится в Петербурге? –
заметно гневаясь, продолжал Александр Александрович. – Какой-то молодой человек Соловьёв [135] произнёс речь в Соляном городке против смертной казни, и ему все аплодировали! Какой позор! Говорят, что нашёлся только один – отставной военный. Он подошёл к этому оратору и погрозил ему кулаком. В дни, когда судят убийц моего отца, этот Соловьёв настраивает общественное мнение в защиту злодеев…– Это сын историка, Сергея Михайловича, – вставил Лорис-Меликов.
135
Соловьёв Владимир Сергеевич (1853 – 1900), сын историка С. М. Соловьёва, философ, богослов, литературный критик, поэт и публицист; профессор, в 1880 – 1882 читал лекции в столичном университете и на Высших женских курсах. В конце марта 1881 выступил с публичной лекцией в Кредитном обществе, в которой – в связи с судебным процессом над «первомартовцами» – призывал к отмене смертной казни. «Сегодня судятся, – говорил Соловьёв, – и, вероятно, будут осуждены – на смерть убийцы царя. Царь может простить их и, если он действительно чувствует свою связь с народом, он должен простить. Народ русский не признаёт двух правд. Если он признаёт правду Божию за правду, то другой для него нет, а правда Божия говорит: «Не убий». Если можно допускать смерть как уклонение от недостижимого идеала, убийство для самообороны, для защиты, то убийство холодное над безоружным – претит душе народа. Вот великая минута самоосуждения – или самооправдания. Пусть царь и самодержец России заявит на деле, что он прежде всего христианин, а как вождь христианского народа, он обязан быть христианином». Министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов записал на своём докладе о соловьёвской речи следующую резолюцию Александра III: «Государь император, по Всеподданнейшему докладу, Высочайше повелеть мне соизволил, чтобы г. Соловьёву, через посредство Министра народного просвещения, сделано было внушение за неуместные суждения, высказанные им в публичной лекции по поводу преступления 1 марта, и, независимо от сего, предложено было воздержаться на некоторое время, по усмотрению того же Министра, от публичных лекций» (см. об этом: Соловьёв В. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 39– 42, 648).
Император встал и начал ходить по тесной комнатке. Лорис тоже поднялся, но государь приказал ему сесть.
– Моего учителя? Невероятно! Надо тщательно проверять, где за либеральными речами таится крамола!
– Кстати, ваше величество! – Граф Михаил Тариэлович достал из портфеля папку. – Соизволите просмотреть крамольные выписки из некоторых важных писем.
– Каких писем?
– Которые перлюстрировались в Тайной канцелярии.
– А зачем это мне? Чужие письма?!
– Но обратите внимание на имена…
– Не понимаю, – медленно отвечал император, вперив тяжёлый взгляд в своего министра внутренних дел.
– Ваше величество! Вскрываемые письма прочитывались Екатериной Великой, государем Николаем Павловичем, а потом и вашим незабвенным, в Бозе почившим отцом. Так поступают во всех просвещённых странах Европы…
«Да ведь он глуп, – сказал себе царь. – Храбр, хитёр, очень практичен. И как почти все либералы, самодоволен и глуп. И совсем не понимает меня. Лорис является в Гатчину вовсе не с серьёзными докладами о делах, а скорее для болтовни. У него в запасе всегда различные фокусы и штучки. Я окончательно прозрел, что граф и его единомышленники опутывают меня, желая удалить Победоносцева…»
– Президенты, премьеры, короли… – ворковал Лорис-Меликов. – Все они знакомятся с чужой корреспонденцией, когда это необходимо для блага государства…
– Нет, – раздельно произнёс Александр Александрович. – Этого мне не нужно! Я чужие письма не умею читать.
Что-то дрогнуло в душе старого армянского лиса, для которого хороши были все средства. Недоумение, неодобрение, осуждение вдруг сменились уважением и даже восхищением.
«Как он благороден и открыт. Надо сыграть на этом», – думал Михаил Тариэлович.
«Я терпел его только потому, что его некем заменить. И я ошибался», – говорил себе государь, давая понять, что аудиенция закончена.
Проводив графа, Александр Александрович опустился в кресло.
На столе лежал манифест, подготовленный Победоносцевым и московским публицистом Катковым о неограниченном монархическом правлении императора российского. Государь принялся медленно, строка за строкой, читать манифест, изредка внося в него свои поправки.
«Богу, в неисповедимых судьбах его, благоугодно было завершить славное царствование Возлюбленного Родителя Нашего мученической кончиной, а на Нас возложить священный долг самодержавного правления.
Повинуясь воле Провидения и закону наследия Государственного, Мы приняли бремя сие в страшный час всенародной скорби и ужаса, перед лицом Всевышнего Бога, веруя, что предопределив Нам дело власти в столь тяжкое и многотрудное время, Он не оставит Нас своею всесильною помощью. Веруем также, что горячие молитвы благочестивого народа, во всём свете известного любовью и преданностью своим государям, привлекут благословение Божие на Нас и на предложенный Нам труд правления.
В Бозе почивший Родитель Наш, приняв от Бога самодержавную власть на благо вверенного Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету, и кровью запечатлел великое Своё служение. Не столько строгими велениями власти, сколько благостию её и кротостию совершил Он величайшее дело Своего царствования – освобождение крепостных крестьян, успев привлечь к содействию в том и дворян владельцев, всегда послушных гласу добра и чести; утвердил в царстве суд, и подданных Своих, коих всех без различия соделал навсегда свободными, призвал к распоряжению делами местного управления и общественного хозяйства. Да будет память Его благословенна во веки.