Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима

Как прекратить княжеские междоусобицы на Руси? Только в обращении к неукоснительному соблюдению Христовых заповедей. Владимир Мономах взывал: «Мы, человеци, грешни суще и смертни, то оже ны зло створить, то хощемъ и пожрети и кровь его прольяти вскоръ; а Господь нашь, владея и животомъ и смертью, согрешенья наша выше главы нашея терпить, и пакы и до живота нашего. Яко отець, чадо свое любя, бья, и пакы привлачить е к собе, тако же и Господь нашь показал ны есть на врагы победу, 3-ми двлы добрыми избыти его и победити его: покаяньемъ, слезами и милостынею. Да то вы, дути мои, не тяжька заповедь Божья, оже тъми делы 3-ми избыти груховъ своихъ и царствия не лишитися». Не следует проливать кровь того, кто причинит нам зло, говорил Владимир Мономах, но тремя добрыми делами можно избавиться от врагов и победить их: покаянием, слезами и милостыней.

Любопытно, что в своем «Поучении», составленном из принципов религиозной христианской этики, наполненном словами о Боге, Владимир Мономах нигде не обмолвился о божественном происхождении власти. И это, думается, не случайно. Автор «Поучения» исходил из того, что власть — это не дар, возвышающий того, кто ее получает, над другими людьми, возлагая на них обязанность повиноваться властителю. Она не освобождает ее носителя от соблюдения правил общежития, предписанных христианством всем людям. Ему надлежит помогать обездоленным, чтить старых, как отца, и молодых, как братьев, остерегаться лжи, пьянства и других пороков, не свирепствовать словом, не хулить в беседе, избегать суеты и т.д. Иными словами, Владимир отразил древнерусское воззрение на природу и суть верховной власти, еще не знакомое с «теологией» власти, созданной византийским гением.

И все же далеко не случайно при развитии политической мысли в Москве, когда стали вырисовываться контуры новой идеологии «Москва — Третий Рим», именно Мономах воспринимался как основатель царской титулатуры для русских великих князей. И именно с его именем был связан главный венчальный убор русского самодержавия — шапка Мономаха. Шапка Мономаха — золотой филигранный островерхий головной убор с соболиной опушкою, украшенный драгоценными камнями и увенчанный крестом. Венец московских великих князей и российских царей стал главным символом самодержавия в России. Этот венец — один из самых ценных экспонатов Оружейной палаты Московского Кремля.

На протяжении долгого времени происхождение «Мономахова венца» связывалось именно с именем великого князя Киевского Владимира-Василя Всеволодовича (1053–1125) — сына Всеволода Ярославича и дочери византийского императора Константина Мономаха (откуда его прозвище), внука Ярослава Мудрого.

Как мы уже сказали выше, сама эта легенда бытовала на Руси уже в XIII веке. По преданию, Владимир Мономах получил от своего деда — византийского императора — признаки царского достоинства — бармы и корону. В «Слове о погибели Русской земли» — литературном произведении XIII века — сообщается о «больших дарах», которые послал ему «император Мануил», чтобы откупиться от нападения на Царьград. О шапке прямо не говорится.

Сама эта шапка представляет собой головной убор, украшенный элементами среднеазиатского происхождения. Этот факт породил массу спекуляций о ее татарском происхождении. Например, полагали, что эта наследственная регалия московских государей — дар Узбек-хана Юрию Даниловичу или Ивану Калите, которым он покровительствовал. Среди историков распространено мнение, что шапка Мономаха является реликвией московско-ордынского союза, который стал залогом политического взлета Москвы в начале XIV века. Н.С. Борисов, например, пишет: «Тех, кто верно служил хану, он награждал одеждой и обувью. Среди историков существует мнение, что знаменитая шапка Мономаха — это не что иное, как золотая тюбетейка, которой хан Узбек наградил за преданность Ивана Калиту». Все эти домыслы сложно принять всерьез. Шапка была главным символом величия и независимости царской власти, возводящей линию преемственности не к Орде, а к самому Царьграду. Сам факт того, что древние регалии с течением времени многократно обновлялись и украшались, не делало их в глазах современников новыми предметами и символами. Они оставались все теми же древними регалиями, даже если в них ничего не сохранялось от древности в материальном плане. Более того, истинная шапка Мономаха могла действительно сгореть в пожарищах Батыева погрома и быть вновь восстановленной, символически являясь все той же древней реликвией нарождающегося царства Русского. Пиетет к этой реликвии с древних времен говорит о том, что перед нами материальное свидетельство древней традиции преемственности царской власти от Византии, которая бытовала в XIII века среди потомков Мономаха, которые занимали не только галицкий стол, но и у тех его потомков, которые княжили в северных землях Русской земли.

При Иване III создается официальная родословная московских великих князей, оформленная в виде «Сказания о князьях Владимирских». Начиная с рассказа о распределении земли между потомками Ноя, сказание завершается описанием получения Владимиром Всеволодовичем знаков царского достоинства от Константина Мономаха. Согласно этой версии, после победного похода Владимира во Фракию Константин Мономах послал ему подарки — крест «от самого животворяшего древа, на нем же распятся владыка Христос», «венец царский», «крабицу сердоликову из нее же Август кесарь веселящийся», ожерелье «иже на плещу свою ношаше» и др. «И с того времени, — сообщало сказание, — князь великий Владимир Всеволодович наречеся Мономах, царь великие России. С тех пор и доныне тем царским венцом венчаются великие князья владимирские, когда ставятся на великое княжество российское». Как видим, здесь речь уже прямо идет о «царском венце».

Эта концепция официально провозглашалась русскими дипломатами и на дипломатических уровнях. В частности, отправляя в 1550 г. в Литву посла Якова Остафьева, Иван IV Грозный дал ему детальный приказ относительно ответа о титуловании: «Наш государь учинился на царство по прежнему обычаю: как прародитель его, великий князь Владимир Манамах венчан на царство Русское, коли ходил ратью на царя греческого Костянтина Манамаха, и царь Костянтин Манамах тогды прародителю государя нашего, великому князю Володимеру, добил челом и прислал ему дары, венец царский и диядему, с митрополитом эфесским кир (господином. — Авт.) Неофитом, и иные дары многих царьские прислал, и на царство митрополит Неофит венчат, и от (того) времени именован царь и великий князь Владимер — Манамах; и государя нашего ныне венчал на царство Русское тем же венцом отец его Макарей митрополит, занже (потому что. — Авт.) ныне землею Русскою владеет государь наш один».

Впервые наименование «шапка Мономаха» появляется в русских источниках в Летописной редакции чина поставления Дмитрия, внука Ивана III, на великое княжение, составленной в 1518 г. По древней легенде, византийские императоры, прежде чем передать ее и прочие регалии на Русь, сами отправили за ней экспедицию в Вавилон, где нашли ее в числе прочих сокровищ, оставшихся от царя Навуходоносора вблизи гробницы Трех отроков, спасенных Господом из пещи огненной.

Особый статус венца диктовал его неукоснительно использование при церемониях венчания на царство до конца XVII века при восшествии на престол всех русских государей. Царь надевал шапку Мономаха только в день венчания на царство, в дальнейшем он пользовался личным головным убором — венцом. Этот венец входил в состав Большого наряда. Последним русским царем, венчанным на царство шапкой Мономаха, был Иван V, соправителем которого был его брат Петр I, в 1682 г. Сам Петр I, коронованный вместе с братом как младший соправитель, был венчан на царство специально изготовленной «шапкой второго наряда», воспроизводившей форму и убранство исторической шапки Мономаха, однако с упрощениями и не на столь высоком художественном уровне. Шапка второго наряда также хранится в Оружейной палате.

Продолжая тему нового осмысления царского титула после падения Константинополя и «раздробления» некогда единой и универсальной имперской власти византийских императоров, нельзя не упомянуть и тот несомненный факт, что после восстановления власти византийских императоров в Константинополе в 1261 г. при Палеологах, византийские светские и церковные власти прикладывали определенные усилия, чтобы восстановить авторитет власти императора, вернув в политический оборот воззрение на его власть в Константинополе как единственную, универсальную и легитимную императорскую власть. В этой связи очень показательно послание царьградского патриарха московскому великому князю Василию Дмитриевичу с разъяснением роли императора Царьграда как высшего светского сюзерена всех православных государей. Но время безропотного восприятия этой идеологемы прошло. Православный мир вступил в эпоху раздробления этой власти, ее «передел» в пользу иных могущественных государей православного мира. Но и этот этап можно рассматривать как подготовительный, промежуточный, между безусловным признанием императора Второго Рима в качестве высшего светского владыки всех православных народов, если не де-факто, то де-юре, с определенными оговорками, и осознанием московскими великими князьями того неоспоримого и исторически обусловленного факта, что Москва является преемником императоров Византии именно в смысле наследия верховной власти над православным миром в силу тех трагических причин, по которым только Великороссия оставалась единственным независимым православным царством и по высшей исторической необходимости последним оплотом истинной веры — Православия. У нас нет безусловных доказательств, что Александр Невский и его современник Даниил Галицкий уже предвидели именно такое развитие истории православной государственности в мире и особой миссии русского народа. Но мы в многочисленных фактах, приведенных выше, видим осознанные политические шаги князей именно в этом направлении. И вдохновителем этих первых шагов на пути осознания себя Третьим Римом стоял митрополит Кирилл, соратник и Даниила Галицкого, на начальном этапе своей политической и пастырской деятельности, и Александра Невского, в момент своего пастырского служения первоиерарха Русской церкви. Именно фигура Кирилла позволяет нам смело утверждать, что взаимовлияние и обмен политическими идеями между галицкой и суздальской ветвями потомков Мономаха шли и их непосредственным участником, а может, и инициатором был сам митрополит Кирилл.

СВЯЩЕННЫЕ ОСНОВЫ ВЕЛИКОРУССКОЙ МОНАРХИЧЕСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ. СИМФОНИЯ ВЛАСТЕЙ

Для понимания некоторых действий Александра Невского, которые наши современники склонны оценивать как проявление ничем не мотивированной жесткости, даже жестокости, необходимо правильно уяснить себе воззрения самого Александра на природу собственной власти. Этого вопроса мы уже касались, упоминая текст «Получения Владимира Мономаха». Необходимо признать, что эта тема понимания природы верховной власти на Руси должна быть раскрыта под тем углом зрения, что влияние византийской мысли оказывало существенное воздействие на взгляды русских князей на этот вопрос, которые сильно эволюционировали со времен Владимира Мономаха в сторону принятия «классической монархической доктрины», выработанной в Византии усилиями правоведов и канонистов к XII — XIII столетиям. Воззрения эти начинают адаптироваться русской политической мыслью и практикой со времен по крайней мере Андрея Боголюбского и становятся частью общего мировоззрения на княжескую власть самих князей и Церкви.

Одним из основополагающих принципов государственной идеологии Византии была доктрина божественного происхождения царской власти, получившая свое завершенное выражение в «Василиках» — законодательном сборнике конца IX века. Именно представления о божественной природе царской власти породили осознание боярских заговоров, мятежей или измены князю как духовные преступления, стоящие в одном ряду с такими тяжкими грехами, как еретичество и богохульство. Именно в этом мировоззрении нужно искать объяснения расправы Александра с мятежниками в Новгороде. Иными словами, за три столетия до восхождения на трон первого русского царя Иоанна Грозного, оценка измены царю или великому князю в качестве богопротивного злодеяния зафиксирована в Галицко-Волынском летописании. «В ее рассказах о “многих крамолах” и “мятежах” против сыновей Романа Мстиславича, “царя в Руския земли” и “самодержца всея Руси”, враги Даниила и Василька последовательно именуются “безбожными” галичанами и “безбожными” боярами, поскольку они умышляли “искоренить племя Романово”. Оценка измены князю в категориях духовного преступления (“безбожного” злодеяния), сделанная придворным летописцем, на наш взгляд, могла быть обусловлена прямым кровным родством сыновей Романа Мстиславича с византийским императором, чье царское достоинство они тем самым унаследовали. Нет сомнений, что приведенные выше воззрения басилевса Исаака II на божественную природу царской власти были известны Даниилу и его окружению, ведь мать Даниила происходила старшей дочерью Исааку».