Александр Невский и Даниил Галицкий. Рождение Третьего Рима

Совершенно невероятно предположить, что эти идеи не доносились и до остальной, подневольной Руси и не являлись определенным «фоном» восприятия русским православным народом особой харизмы княжеской власти Рюриковичей, которые не только сумели устоять и выжить в урагане небывалого нашествия с Востока, но и стали инициаторами возрождения Руси в качестве последнего оплота истинной веры.

Возвращаясь к символико-промыслительным деяниям в Новгороде Добрыни Ядрейковича, владыки Антония, мы понимаем, что эти деяния не могли не оказать особого идеологического воздействия и на княжескую власть в городе. Так как ремонт главной святыни Новгорода делался, конечно, в лучших новгородских традициях гласно и с одобрения новгородцев на вече сравнительно незадолго до рождения князя Александра, мы не можем сомневаться, что понимания сакральной важности этого священнодействия не могли не дойти до Александра чуть позднее, когда он уже княжил на берегах Волхова.

Добрыня Ядрейкович оставил потомкам письменное свидетельство о хождении в Царьград, которое до сей поры является лучшим историческим источником по святыням Софии Цареградской и всего града Константина! Ни один западный путешественник не оставил ничего подобного по глубине и обстоятельности ни до, ни после владыки Антония. Трудно представить, чтобы Александр был не знаком с этим выдающимся древнерусским книжным произведением.

Без натяжек и фактологической эквилибристики мы можем достоверно предположить, что Александр Невский с детства впитал в себя, от новгородского духовенства, мысль, что с падением Царьграда именно Русь становится святой землей и святым народом — «Новым Израилем», несущим мировую миссию защиты Истинного Христианства — нашей Православной веры! Традиция переноса святынь из Царьграда в Новгород, начатая еще владыкой Антонием, продолжалась новгородцами и в следующем столетии и приобрела особый размах во времена уже упомянутого нами выше архиепископа Василия Калики. Как и во времена Рюрика и Олега, Русь таинственным образом после татарской катастрофы вызревала на Севере, в священном граде русской истории и государственности — Новгороде Великом.

ШАПКА МОНОМАХА И КОРОНА РИМСКОГО ПАПЫ. ДВА СУДЬБОНОСНЫХ ВЫБОРА ПОТОМКОВ ВЛАДИМИРА МОНОМАХА

Для верного понимания тех условий, в которых святой князь Александр Невский осуществлял свой судьбоносный выбор пути Руси, который стал началом исторического процесса, приведшего к осознанию великорусским народом себя носителем особой исторической миссии — быть последним в мировой истории оплотом Православия и Православной государственности — Третьего Рима, нам необходимо внимательным образом проанализировать события в Юго-Западной Руси, которая имела намного лучшие «стартовый возможности» для становления нового духовного и идеологического центра собирания Руси под знаменем Православного царства — Нового Рима, чем Север. Но, имея ряд преимуществ исторического и геополитического характера, Галицкая Русь избрала путь внешней силы, путь тесного союза с католической Европой, путь, который привел ее к краху, заложив на столетия парадигму национального предательства веры и русской идентичности на землях, получивших в дальнейшем обобщенное географическое наименование — Украина.

Обильный материал для верного понимания политики Романа Мстиславича и Даниила Галицкого, который позволяет верно представить психологический портрет князя Даниила, дает нам «Галицкая летопись», а вернее, жизнеописание князя Даниила Романовича. Это жизнеописание создается «в конце 40-х — начале 60-х годов XIII столетия на Юго-Западе Руси, в столице Галицко-Волынского княжества городе Холме…».

Необходимо помнить, что «Жизнеописание Даниила Галицкого» дошло до нас в составе Ипатьевского летописного свода, составленного в начале XIV столетия в Южной Руси. В него вошли три летописи — Повесть временных лет, освещавшая события из ранней истории восточных славян и до начала XII века; «Киевская летопись», охватившая весь XII век; и «Галицко-Волынская летопись» — от начала и до конца XIII века, первая часть которой и есть, собственно, «Жизнеописание Даниила Галицкого». «Чтобы сделать из “Жизнеописания” летопись, составителю свода пришлось внести в него характерную для летописания хронологию и разбить цельное повествование по годам. Характерно, что привнесенная в княжеское жизнеописание хронология не только сохранила свою “чужеродность”, но и имеет значительные ошибки».

Началом судьбоносного выбора Даниилом пути внешнего противодействия татарам была его вовлеченность в европейские политические комбинации, связанные с борьбой за «австрийское наследство». И в этой борьбе за земли, столь далекие от исторических судеб русского племени, Даниил стал одним из главных действующих лиц. Но проблема состояла в том, что он не был главным действующим лицом, хотя, вероятно, не всегда отдавал себе в этом отчет.

В 1235 г. в венгерском городе Секешвехерваре состоялись коронационные торжества по случаю вступления на венгерский трон сына Андрея II — Белы. «В так называемом Венгерском хроникальном своде XIV в., именуемом также Иллюстрированной, или Венгерской, хроникой, отмечается, что “истинный русский князь” Даниил во время торжественной процессии “со всей почтительностью вел впереди (королевского) коня”. На основании приведенного свидетельства, которое можно понимать как выполнение Даниилом ритуала, выражающего признание над собой сюзеренитета короля, в новейшей литературе делается вывод о принятии волынским князем в 1235 г. вассальных отношений по отношению к Беле IV».

Это говорит о том, что участие Даниила в борьбе за «австрийское наследство», завершившейся в истории победой Габсбургов, было не совсем самостоятельным решением. Напомним, что все происходило за два года до начала татарского нашествия на Русь. Таким образом, когда мы будем в деталях рассматривать коронацию Даниила венцом, присланным римским первосвященником, мы ни в коем случае не должны забывать об эпизоде его пусть и временной, как мы увидим позднее, но все же вассальной подчиненности по отношению к венгерскому католическому государю.

В 1237 г. канцелярия Священной Римской империи начинает именовать Даниила Галицкого не герцогом, а королем Руси. Это существенное изменение статуса Даниила в западноевропейской «табели о рангах» связано с его разрывом с австрийским герцогом Фридрихом и переходом в лагерь императора Фридриха II. Не углубляясь в перипетии борьбы за «австрийское наследство» в Европе, укажем, что получение от императора Фридриха II королевского титула означало для Даниила Галицкого прекращение вассальной зависимости от венгерского короля Белы. Но получение королевского титула от императора Священной Римской империи делало Даниила и далее заложником западной дипломатии, выражаясь современным политическим языком. Бела, имея свои виды на Австрию, продолжал рассчитывать на помощь Даниила. В 1247 г. он вызвал Даниила для переговоров в Прессбург, нынешнюю Братиславу.

Между коронацией Белы и встречей в Прессбурге пролегла зловещая пропасть русской истории — до и после татарского нашествия. Прошло уже пять лет после того, как орды Батыя прошли через Южную Русь в своем походе к «последнему морю».

«Даниил Романович не был лишь пассивным наблюдателем на переговорах в Прессбурге. Напротив того, он весьма наглядно заявлял собственные претензии на австрийский престол, мотивируя их своим родством с Фридрихом Бабенбергом, бывшим, как и волынский князь, потомком византийского императора Исаака II. Описывая внешний облик Даниила Романовича, прибывшего для участия в переговорах, Галицко-Волынская летопись указывает на весьма примечательную деталь: князь предстал перед послами императора облаченным в “кожюхъ оловира Грецького и кроу живы златыми плоскоми ошитъ”… Цель Даниила была достигнута. Своим пышным видом он произвел сильное впечатление на послов германского императора: “Немцем же зрящимъ, много дивящимся”. Во время официальных переговоров случился настоящий дипломатический конфуз: германские послы, а вслед за ними и король Бела стали уговаривать русского князя снять с себя роскошный греческий наряд и переодеться в другое платье, более согласующееся с “обычаемъ роускимъ”. В итоге Даниил соглашается переодеться и надевает на себя “порты”, предложенные венгерским королем. За свою уступчивость галицко-волынский князь, похоже, потребовал солидную денежную компенсацию. Явный намек на некую сумму в виде отступных князю звучит в обращенных к нему словах венгерского короля о том, что он не пожалел бы и “тысяще серебра”, если бы Даниил явился на переговоры одетым “обычаемъ роускимъ отцовъ своихъ”».

Здесь мы видим, что в тяжелый период, который переживает вся Русь, Даниил вступает в сложную политическую комбинацию, цель которой — смутные перспективы австрийского престола. В качестве аргументов перед своими противниками Даниил пользуется тем же арсеналом претензий на царское достоинство, которым пользовался и его отец для отстаивания независимости Руси и ее нового статуса на политической арене после падения Царьграда. Сознательное противопоставление себя латинскому Западу Романа Мстиславича в политике его сына не находит продолжения. В определенном смысле, будущая судьба Юго-Западной Руси предрешена именно этим «западническим» разворотом политики Даниила Галицкого. Кульминацией такого выбора стала коронация Даниила. Справедливости ради нужно сказать, что это решение нелегко далось князю.

Нежелание русского князя принимать корону от папы в летописи подчеркивается неоднократно: Даниил не раз отказывался от коронации, ссылаясь на свою занятость более важным делом — борьбой с татарами: под 6763 г. (1255) летописец говорит о двух подобных случаях, произошедших в разные годы. Подобное поведение галицко-волынского князя вызывает недоумение у современных исследователей. «Как известно, — пишет И. Паславский, — королевская корона, полученная из рук папы римского, в политических отношениях того времени была настоящим “королевским подарком”, т.е. политическим отличием, за которое западные правители боролись подчас долгие годы. А тут галицко-волынский князь, получив такое предложение папы, сам же отверг его». Это было «событие, возможно, единственное в Средние века, когда наделяемой короной сам отказывался ее принять».

«Несомненно, важную роль в решении Даниила играл татарский фактор, ведь галицко-волынский князь был тогда вассалом хана и принятие короны от папы означало открытый вызов Орде. Однако едва ли будет правильно искать объяснение упорному нежеланию Даниила короноваться лишь в контексте влияния русско-ордынских отношений. Свою роль здесь играло также недоверие, которое галицко-волынский князь испытывал к папе и, в частности, к обещаниям Рима предоставить Руси реальную военную помощь в борьбе с монголо-татарами. В этих условиях враждебная по отношению к Даниилу и его сыну Роману позиция, занятая Иннокентием IV в деле урегулирования спора за “австрийское наследство”, не могла не привести к еще большему охлаждению отношений русского князя с папой и спровоцировать Даниила на демонстративный дипломатический шаг — отказ встречаться с послами папы, привезшими ему королевскую корону, и, следовательно, отказ от самой коронации.