Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста

Рядом с зарисовками в альбомах появились и записи – что видел в Печорах, около Высокова, на Татинском полуострове и просто в городе, по дороге в гимназию. Самые первые записные книжки относятся к 1911 году. Именно тогда Николай Елпидифорович часто печатался в “Нижегородской земской газете”, и возможно, что и в этом случае сын невольно подражал отцу. Но старый народник писал преимущественно о крестьянах, а мальчик – исключительно о животных. В дневниках нет ни одного упоминания о гимназических событиях, отметках, проказах. Внимание целиком сосредоточено на жизни природы. Детские описания неумелы, многие птицы фигурируют под псевдонимами – “желтогрудка”, “белохвостка”. Но постепенно вырабатывался более четкий стиль, приводились точные видовые определения. Заметно и еще что-то сверх этого: попытки не только зафиксировать те иди иные наблюдения, но и передать свои впечатления в художественных образах – пробы пера будущего писателя – натуралиста. Иногда в дневниках есть поправки рукою Николая Елпидифоровича. Сперва дневник был скорее фенологическим и только позднее стал чисто зоологическим. Но все, что отражает смену времен года, отец заносил в свои тетради до конца дней. Эти явления в жизни природы буквально завораживали его. Уже в ранних дневниках бросается в глаза внимание к мелочам и умение увидеть за этими мелочами что-то важное и общее – качество, и в дальнейшем составлявшее одну из сильнейших сторон Формозова-натуралиста. Пристально всматривался он в каждую сломанную веточку, в каждый след на снегу или песке, погрызенные орехи и т. д.

Экскурсии за город были достаточно частыми. Так, за 1915 год есть 118 записей, за 1916 – 115.

В те же годы Александр получил в подарок от отца свое первое ружье – бельгийскую дамскую двустволку, начал охотиться самостоятельно и порой даже оказывался удачливей своего учителя. Увлекся он и звероловством, ставя капканы в окрестностях города. В январе 1913 года был пойман чудесный горностай в зимнем меху – настоящее счастье! Четверть века спустя об этом написан рассказ “Во времена звероловства”.

Все чаще Александр отправлялся на экскурсии один. Николай Елпидифорович болел и старел. Запас его сведений о зверях и птицах для сына исчерпался. Нужен был новый наставник. И Александру опять повезло. В городе с 1885 года существовал основанный В.В. Докучаевым “Естественно-исторический музей Нижегородского губернского земства”. Размещался он на углу Варварской и Осыпной улиц (ныне улицы Веры Фигнер и Пискунова). Ботаническим отделом заведовал там Николай Александрович Покровский (1881–1943) [33] . Как и H.Е. Формозов, он принадлежал к плеяде разночинцев-народников, шедших в сельские учителя, земские врачи в надежде своими “малыми делами” помочь рассеять темноту русской жизни. Николай Александрович – уроженец Нижнего Новгорода – учился в Петербургском университете, слушал лекции Н.А. Холодковского и В.М. Шимкевича, но в 1911 году, заболев паркинсонизмом, не кончив курса, вернулся в провинцию и посвятил себя краеведению. В одиночку или с немногими добровольными и бесплатными помощниками собирал образцы средневолжской фауны и флоры, (больше всего любил он коллекцию птиц, состоявшую из 3000 тушек), материалы по геологии и почвоведению и систематизировал их в своем маленьком музее. В печати он выступал редко, но знания о природе района за долгие годы приобрел весьма солидные, так что приезжавшие из столиц ученые не раз пользовались его советами и накопленными им данными. Человек болезненный, замкнутый, чудаковатый, холостяк, он любил возиться со школьниками, и дети тянулись к “Николе”, как любовно называли они хранителя музея.

33

Козлов В.И. Краевед-биолог Николай Александрович Покровский. Записки краеведов. Горький, 1988, с. 88–90.

Николай Александрович Покровский.

К нему-то в 1912 году и пришел гимназист Александр Формозов. Он и сам в детстве составлял для себя биологические коллекции, сначала бабочек, а потом птичьих яиц. Один случай, когда сидевшая на гнезде зарянка мужественно защищала кладку своим маленьким тельцем от пытавшегося забрать хотя бы яичко коллекционера, произвел на него такое впечатление, что собирание было оставлено ради бескорыстных наблюдений за жизнью природы.

И вот недалеко от дома юный натуралист увидел сотни яиц, сотни бабочек, многие десятки чучел птиц и зверей, все с точными названиями и краткими справками, в каких районах и в каких условиях водятся эти животные. “Желтогрудки” и “белохвостки” получили присвоенные им наукой имена. Уже в дневниках А.Н. Формозова 1913–1914 годов мы встретим ссылки на определения Н.А. Покровского, не только русские, но и латинские названия видов. Охотничьи походы перестали восприниматься как простое удовольствие. Что-то из добытых зверей и птиц оказывалось нужным для музея. Замеченное в лесу выглядело в новом свете после объяснений опытного биолога. Была при музее и богатая библиотека с полными комплектами “Природы и охоты” и других журналов, трудами зоологов и ботаников, определителями растений и животных. С каждым годом записные книжки гимназиста все больше приближались по типу к дневнику профессионального ученого. Регулярно вести записи Александр Николаевич начал с 12 октября 1914 года и не прекращал это занятие без малого шесть десятилетий. Некоторые факты, зафиксированные еще в школьные дни, приведены в его работах зрелых лет, некоторые рисунки 1910-х годов вошли в “Спутник следопыта”.

Определились темы, волновавшие натуралиста на протяжении всей жизни: “Чудная вещь этот снег: едет ли воз с сеном, упадет ли с дерева листок, пробежит ли черный стройный хорек или крохотная мышь-малютка вылезет покормиться – обо всем останется надпись, точный отпечаток характера и повадок существа, прикасавшегося к этому пушистому и предательскому покрову” (Д. 4-Х-1916).

Определился и круг видов, привлекавших особенное внимание следопыта. Есть записки и о цветах, и о бабочках, и о ящерицах, но чаще всего говорится о птицах и мелких зверьках, главным образом о грызунах. Их в любой день можно было наблюдать в окрестностях города. На дневнике 1915–1916 годов стоит эпиграф из книги Н.А. Холодковского и А.А. Силантьева “Птицы Европы”: “Кто бы вы ни были, как бы ни малы были ваши средства, но раз вы искренне интересуетесь птицами, всегда найдется подходящая для вас задача, над которой вы можете поработать с интересом для себя и с пользой для дела. Надо только выбрать ее для себя по плечу” [34] .

34

Холодковский Н.А. и Силантьев А.А. Птицы Европы. Практическая орнитология с атласом европейских птиц. СПб., 1901, с. LXXVI.

Покровский научил Александра снимать шкурки с убитых животных и изготовлять их тушки. Этот опыт таксидермиста пригодился ему в дальнейшем и при работе в Дарвиновском музее в Москве, и при создании собственной коллекции, нужной как наглядное пособие к лекциям в университете.

Одним словом, Н.А. Покровский сыграл в жизни А.Н. Формозова очень большую роль. Из писем Николая Елпидифоровича к сыну видно, что в середине 1920-х годов Покровский помогал бедствовавший семье Формозовых даже материально. Вынужденный из-за болезни отказаться от охоты Николай Елпидифорович распродавал свое снаряжение, а Покровский купил его через подставное лицо, заплатив максимальную цену. В Дагестан Александр Николаевич ездил с ружьем Покровского, и этот “Зауэр” так и остался у нас.

Отец тепло вспоминал о скромном хранителе земского музея в “Записках натуралиста”, с любовью говорил о нем студентам и своим детям, рассказывая о юности. Тем не менее с 1927 года он уже не переписывался с учителем. А тот, одинокий, нищий и больной, так нуждался в участии. Он умер во время войны от истощения. Возможно, старик с грустью думал о неблагодарности человека, выросшего на его глазах от жадного к знаниям, но едва переступившего порог науки мальчишки до профессора Московского университета. Я тоже готов упрекнуть в этом отца, но чувствую, что суть дела не в данном частном случае, а в чем-то более глубоком и для меня не вполне понятном. С середины тридцатых годов отец не был в Нижнем ни разу – целых сорок лет. Отказался поехать на встречу одноклассников к пятидесятилетию выпуска. – “Неужели тебе не хочется посмотреть на родные места?” – недоумевал сын-историк. “Нет, там все изменилось. Могилы родителей сравняли с землей. Нет, не хочу,” – отвечал он. Видимо, возвращение к прошлому было бы для его легкоранимой натуры слишком болезненным. Прекращение переписки с Покровским стоит, по-моему, в той же связи.

В последних классах гимназии Александру удалось найти друзей, не меньше, чем он, увлеченных охотой, скитаниями по среднерусским лесам. Это были его однокашники Иван Алексеев и Николай Зарудин. Иван Константинович Алексеев прожил скромную жизнь, работая в Борском лесничестве на Волге, умер в 1950-х годах. Николай Николаевич Зарудин (1899–1938) был в свое время достаточно известен как поэт и прозаик из литературной группы “Перевал”. Он был расстрелян на исходе ежовщины вместе с Борисом Пильняком, Артемом Веселым и Иваном Катаевым (двадцать лет спустя реабилитирован). Избранные произведения его переизданы и хорошо приняты новым поколением читателей [35] .

35

Зарудин Н. В народном лесу. М., 1970 (пред. В. Дынника). Он же. Тридцать ночей на винограднике. М., 1976 (пред. Н. Атарова). Он же. Путь в сторону смысла. М., 1983.

Начало его творческого пути, как и пути моего отца, можно проследить по рукописному журналу “Любитель природы” с подзаголовком “Журнал, издаваемый бродягами – охотниками – натуралистами Н. Зарудиным, А. Формозовым и И. Алексеевым”. Уцелело несколько номеров. Седьмой и, вероятно, последний – датирован 17 января 1917 года, первый же – был составлен в 1915 году. Кроме редакторов писали В. Постников, В. Васин, а рисовал и оформлял журнал только Формозов [36] . В его статьях “Белка”, “Зимняя покровительственная окраска”, “Юркинский остров”, “Весенний прилет и пролет птиц в 1915 году” мы найдем и собранные им самим факты, и первые попытки поделиться ими с окружающими, передать свое волнение, свою любовь к обитателям волжских берегов.

36

Мир тесен. Зоолог Л.Г. Динесман написал в замечаниях по моей рукописи: “Владимир Валентинович Постников в 1934–1936 годах преподавал “рисование” в старших классах 214 школы гор. Москвы. Талантливый педагог и незаурядный человек своим предметом, превратившимся в его изложении в основы технического черчения, увлек поголовно всех ребят. На его уроках всегда была идеальная дисциплина, которую он поддерживал без видимых усилий. Владимир Валентинович прекрасно знал интересы и стремления всех своих учеников, поощрял и направлял их внешкольные занятия естествознанием и фотографией. Часто на переменах или после уроков он разговаривал со школьниками на самые разнообразные темы. Эти разговоры всегда были интересны. Мне Владимир Валентинович рассказывал об Александре Николаевиче в гимназические годы. По его словам, в гимназии А.Н. очень много и упорно работал над техникой рисунка. Рисовал Ал. Ник. ежедневно, часто на уроках, повторяя один и тот же сюжет, сознательно добиваясь все большего и большего совершенства. Так же много и упорно работал А.Н. над стилем своих статей для журнала “Любитель природы”.

После Февральской революции однокашники отца напечатали в настоящей типографии несколько номеров “Журнала кружка 8-ых классов Нижегородской первой гимназии”. Сохранившийся № 2 за апрель 1917 года очень занятен. Тут и беспомощные стихи И. Демидова “На смерть борца за свободу”, и приветствующая свержение самодержавия статья “Садко” “Пора, давно пора!”, и прочувственный очерк Н. Зарудина “Памяти К.Р.” с цитатами из произведений великого князя, и трактат Давида Лурье “О национальном вопросе”. Странно выглядит среди этих публикаций заметка А. Формозова “Малая кукушка (Cuculus intermedius)” (с. 22-23). Рядом рецензия А. Дурмашкина на комплект “Любителя природы”. Из нее видно, что одноклассники чуть ли не накануне выпуска впервые услышали об этом существовавшем уже два года журнале.