Александр Первый
Шрифт:
Смеюсь, смеюсь, а, пожалуй, и вправду досмеюсь до белой горячки.
Июля 27. Художник Боровиковский — старый добрый хохол, кажется, горький пьяница. Затащил меня намедни в ресторацию «пить с ромом», то есть чай с ромом.
Подвыпив, доказывал, что «Божество есть высшая красота», и что он в художестве красоте этой служит, да никто его не понимает. На Филадельфийских братьев жаловался.
— Ни одного нет искреннего ко мне и любящего, а где нет любви, там все ничто. Да вот хоть Мартына
Тут рассказал он такое, что не знаю, верить ли; а вспоминаю желтенькие глазки, что в темноте как у кошки светятся, — и, пожалуй, верить готов.
Дочь Попова, Любенька, пятнадцатилетняя девочка, чувствует омерзение к Филадельфийским таинствам и маменьку в глаза ругает старою ведьмою, а кроткий изувер Попов, полагая, что дочь его одержима бесами, для изгнания оных, истязает ее, запирает в чулан, морит голодом и сечет розгами так, что стены чулана обрызганы кровью, — того и гляди, засечет до смерти. И все это, будто бы, по приказанию маменьки, полученному от Бога.
Без Бога — цареубийство, с Богом — детоубийство; от крови ушел я и к крови пришел. Несоединенного соединения, двух Тайных Обществ основание единое — кровь.
Нет, тут уж не человечиной пахнет.
Белая горячка! Белая горячка!
Полно, будет с меня. Пока не поздно — бежать.
Июля 28. Нельзя бежать, надо испить чашу до дна, понять чужое безумие, хотя бы самому рассудка лишиться.
Алеша Милорадович поведал мне учение скопцов о Царе-Христе.
Кондратий Селиванов есть государь император Петр Третий; он же второй Христос. Царь над всеми царями и Бог над всеми богами; вскоре воцарится на российском престоле, и весь мир признает его Сыном Божиим.
Так вот что значит «государи российские суть главою церкви»! Вот кого хотели мы убить из игрушечного пистолетика! Это уже не полотенце, которое привидением кажется, а оно само.
Что в парижских беседах с Чаадаевым видели мы смутно, как в вещем сне, то наяву исполнилось; завершено незавершенное, досказано недосказанное, замкнут незамкнутый круг.
Бежать от этого — бежать от истины.
Я попросил Алешу сводить меня к скопцам.
Июля 31. Был у скопцов. Спасибо дядюшке, Александру Николаевичу Голицыну. Они считают его своим благодетелем, и меня, как родного, приняли.
— Ну, князенька, да ты никак приведен? — сказал мне уставщик ихний, Гробов.
«Приведен» — значит обращен в скопчество.
Когда же я от сей чести отказался, он усмехнулся лукаво.
— Я сквозь тебя вижу, ваше сиятельство; вам не скрыть, не стаить, за спиной не схоронить: вы, благодетели наши, того же хотите…
— Чего мы хотим?
— А чтоб Господь на земле самодержавно царствовал.
Августа 1. На Васильевском острове, на углу 13-й линии и Малого — трактир купца Ананьева; в нижнем этаже заведение или, попросту, кабак, а в верхнем — горницы «чистые», хотя тоже довольно грязные. В одной из них происходят беседы наши.
Солнце бьет в окна, мухи жужжат. На столе — самоварище; пар такой, что запотело зеркало. Скопцы любят чай: за одну беседу выпивают самоваров полдюжины; а когда распарятся, пахнет от них потом, — запах, напоминающий выхухоль. Лица — желтые, сморщенные, точно водянкой раздутые. Жутко мне было сначала, а потом ничего, привык. Люди как люди; без бород, без усов и без прочего, но не без ума. Природные философы.
Еще б'oльшая здесь демокрация, чем у маменьки. Сам хозяин трактира, купец Ананьев, Милютин, Ненастьев, Солодовников — все миллионщики, — и тут же саечный разносчик, мещанин Курилкин; беглый солдат артиллерийского гарнизона, фейерверкер Иван Будылин; рядовой Федул Петров, тот самый, что обратил Алешу в скопчество; и канцелярист Душечкин, во фраке, с медалью 12-го года; а самая важная особа — придворный лакей Кобелев. Сослан в Соловецкий монастырь, бежал оттуда и проживает в столице по фальшивому
паспорту. Старичок слепенький, глухенький; шамкает невразумительно. В Ропше был в 1762 году и «своими глазами видел все». Свидетельствует, что Кондратий Селиванов есть государь император Петр Третий.Мы с Алешею сидим на диване, скопцы на стульях, по стенке, а посередине комнаты уставщик Гробов читает наизусть, как дьячок, «Страданий света истинного государя батюшки оглашение» — повесть о том, как российский самодержец «пошел волей на страды».
Сын пренепорочной девы, императрицы Елизаветы Петровны, воспитан и оскоплен в Голштинии. Супруга его императрица Екатерина Вторая, предавшись лепости — похоти, задумала убить мужа, когда узнала, что он неспособен к сожительству брачному. Но тот бежал из Ропшинского дворца в платье убитого за него часового. В Москве схвачен обер-полицеймейстером Архаровым, бит кнутом и сослан в Сибирь на каторгу, где скован кандалами поножно с разбойником Иваном Блохою, первым исповедником Сына Божиего. Опять бежал; укрывался в падежной яме, во ржи, в подполье, в свином корыте. «Так было мне, Богу Всевышнему, небо — свиное корыто», — говорит искупитель; и опять схвачен: шейку железом оковали, ротик рвали, били плетьми, окровянили рубашечку, из тюрьмы в тюрьму волочили. «Я, — говорит, — сто тюрем обошел и вас, детушек, нашел».
— Так страдал творец от твари! — заключает Гробов, и слушатели все вздыхают:
— Столько-то наш государь-батюшка изволил страдать, а мы за него не хотим!
От умиления плачут и еще больше потеют, — такая в воздухе выхухоль, [61] что мне почти дурно.
А из кабака снизу пьяные песни доносятся. «У меня-де, отца, много детушек еще за кабаками валяется, а мне и пьяниц-то жаль!» — говорит искупитель.
Уставщик продолжает читать «Оглашение» и открывает последнюю тайну Царя-Христа. Белый Царь — значит убеленный, оскопленный:
61
Здесь: вонь.
«Ныне-де порфира царская — от крови алая, но Кровью Агнца убелится паче снега, — и тогда и будет Белый Царь. Белым станет красное солнышко, — и весь мир убелится».
«И тогда, — говорит искупитель, — соберу я всех детушек под единый кров. И вся земля мне поклонится; все цари земные повергнут скипетры и венцы к стопам моим, и будет царствие мое на земле, как на небе».
Безумство, бред, — а что-то знакомое слышится: не мечта ли императора Александра Благословенного — феократия, царство Божье, монаршею волей объявленное, — Священный Союз?
И еще иная мечта (об этом никто не знает, а я слышал от Софьи) — отречение государя от престола — не те же ли страды? Не мечта ли всей России — страдающий царь, страдающий Бог?
Августа 2. «В русском царе — сам Бог Саваоф и с ручками, и с ножками», — говорят скопцы и смотрят невинно, как дети. Тоже растление детей.
Кто это сделал? Кто виноват?
Не всей ли России вина — на малых сих, и не даст ли ответ за них Богу вся Россия?
Августа 3. Намедни беглый солдат Иван Будылин показывал старинный серебряный рубль и полтину:
— Знаете, — говорит, — детушки, чьи портреты?
— Знаем: батюшкин и матушкин.
И, крестясь, целовали на рубле изображение Петра Третьего, а на полтине — Елизаветы Петровны, — Христа и Божьей Матери.
Августа 4. Оскопляют себя, лишают естества мужского, дабы пламенеть любовью женственной к Царю. Жениху единому.
Августа 5. Не все у них бред, не все сказка — есть и быль.
В 1805 году, осенью, перед Аустерлицким походом, император Александр I посетил Кондратия Селиванова, долго беседовал с ним наедине, и тот будто бы предсказал ему неудачу похода.