Александр Суворов

Суворов созвал в Муттене военный совет, что он делал редко. Маленькая русская армия, вконец истощенная и изможденная суровыми испытаниями, без обуви и продовольствия, не могла противостоять большой и хорошо снабженной армии Массена, привычной к горным переходам. Французский маршал, наверное, вернется в Швиц, чтобы оттуда предпринять наступление на Муттен. Никогда еще – со времени поражения на реке Прут при Петре I – русская армия не находилась в столь отчаянном положении. Оставалось одно: с оружием в руках пробиться в Россию или всем погибнуть. Суворов все это представил на обсуждение военного совета в краткой речи без привычных острых словечек. Совет единогласно присоединился к главнокомандующему, решив идти с боем на Гларис, а оттуда на Кур, с общим направлением к востоку, защищаясь от Массена арьергардными боями.

29 сентября начался поход. Демонстративная атака по дороге на Швиц показала Суворову, что Массена угадал его намерение и двинул большие силы от Швица прямо на Гларис. Это было видно из того, что на всем пути наступления от Муттена до Швица русские войска встречали слабое сопротивление. Французы отступали с подозрительной поспешностью, местами просто бежали, бросая пушки. Может быть, Массена рассчитывал обмануть Суворова, завлечь к Швицу всю русскую армию, а тем временем зайти от Глариса в тыл, поставив Суворова меж двух огней. У Глариса, на Линте, войска Массена встретились с авангардом Багратиона. Завязался отчаянный бой. Французы отступили. Массена не осмелился более нападать на русскую армию. Он рассчитывал, что армия Суворова погибнет от холода и голода в горах. Суворов двинулся с берегов Линты на Верхний Рейн, подтягивая к себе арьергарды.

Пушки для обессиленной вконец армии являлись теперь только лишней обузой. Суворов велел вырыть огромную яму и похоронить в ней всю артиллерию. Над холмом, как над братской могилой, поставили крест, срубленный из альпийской сосны.

Долины Линты и Рейна разделяются горным хребтом Ринген-Копф [204] . Все пережитое и испытанное ранее солдатами Суворова при подъеме на Сен-Готард, в долине Рейсы, при переходе Росштока побледнело перед тем, что они вынесли, переходя хребет Ринген-Копф.

204

Теперь хребет Паникс.

Замерзающая голодная армия поднималась на снежные вершины, побеждая суровую природу, неприступные скалы, проливные дожди, жестокие вьюги. Русские сохранили оружие. Штыки, создавшие славу суворовским солдатам, теперь служили им вместо альпенштоков. Втыкая штыки в снег и расселины камней, солдаты взбирались на крутизны.

Спуск с Ринген-Копфа был едва ли не труднее и, конечно, бедственнее подъема. Ударил мороз. Сильный ветер сдувал со скал снег, полируя их ледяную поверхность. Все зазубрины и впадины сглаживались – негде было утвердить ногу. При спуске погибло много солдат.

Только придя в Иланц на Рейне, солдаты добыли дров, чтобы обсушиться и обогреться. На следующий день уже в Куре им выдали хлеб, дрова, мясо и вино.

Начав поход с 21 тысячью солдат, Суворов пришел в Кур с шестнадцатью. В боях, от стужи, голода и несчастий в горах погибло 5 тысяч русских героев.

В Куре с Суворовым простился Антонио Гамба. Они постояли несколько мгновений, крепко держась за руки и глядя друг другу в глаза. Антонио пошел домой долиной Рейна. От Кура она поднимается, слегка извиваясь, почти по прямой линии в направлении к Чёртову мосту; по карте это 75 км. Армия Суворова прочертила на карте Швейцарии в своем походе линию длиной около 430 км, напоминающую видом зеркально отраженную букву «S».

Отдохнув в Куре, армия Суворова пошла в Фельдкирх, чтобы соединиться с остатками корпуса Римского-Корсакова.

Последний поход

Война закончилась. Павел I разорвал союз с неблагодарной Австрией и приказал русской армии готовиться к возвращению в Россию.

За спасение чести государства от посрамления и армии от постыдного плена Павел I возвел Суворова в высочайший военный чин – генералиссимуса. Суворов, получив рескрипт императора, будто бы сказал: «Велик чин, он меня придавит… Недолго мне жить».

Между тем, спохватясь, австрийцы, под влиянием Англии, стали искать примирения с Россией. Для этого им надлежало примириться прежде всего с Суворовым. Венские политики пустили в ход все доступные им средства. Австрийцы окружили всяческими заботами суворовские войска: русских солдат в Иланце одели, обули и кормили так, что лучшего и желать нельзя было. Австрийцы надеялись «смягчить» Суворова… Франц I пожаловал ему высший орден Австрийской империи – орден Марии Терезии Большого Креста [205] . Австрийский главнокомандующий эрцгерцог Карл, предательски покинувший Суворова в Швейцарии, теперь искал с ним свидания, надеясь договориться. Суворов не обращал внимания на заискивания: он ставил непременным условием своего возвращения на пост главнокомандующего соединенных сил «полную мочь», то есть свою полную независимость от гофкригсрата и австрийских генералов на театре войны. Он понимал, что требует невозможного, ибо хотел полного доверия к себе, а его не было; и сам он не верил Вене ни на грош. На отчаянное письмо императора Франца I с просьбой повременить с отходом войск и обещанием в случае возобновления войны поддерживать Суворова всей мощью императорской власти полководец с гневным презрением ответил генералу Эстергази, посланному Францем I:

205

Орден Марии Терезии – военный орден, учрежденный австрийской эрцгерцогиней Марией Терезией (1717–1780) в 1757 г. Главным знаком ордена является крест.

– Передайте его величеству, что я старый солдат. Меня можно обмануть один раз, но я был бы глупцом, если бы позволил это сделать над собой вторично…

Суворов перевел свои войска в Аугсбург, а оттуда малыми переходами в Прагу. Так медленно суворовские солдаты никогда не ходили.

Павел I настойчиво звал Суворова в Петербург: мирный, тихий поход русской армии домой уже не требовал личного присутствия полководца. Суворов простился с войсками и отправился в Россию. В дороге он заболел и, с трудом добравшись до своего кобринского имения, слег в постель. Присланный Павлом I лейб-медик немного поправил здоровье Суворова, чтобы тот мог выехать в Петербург по зову императора. Да и сам Суворов туда стремился всей душой. Его положили в большую карету и очень бережно повезли в столицу.

В дороге Александр Васильевич узнал, что Павел I готовит ему триумфальную встречу. По церемониалу, утвержденному Павлом, в Нарве, куда будут посланы парадные придворные экипажи, Суворов должен был пересесть в золоченую карету. Генералы, встретив Суворова, будут провожать его от Нарвы до столицы. В Гатчине Суворова встретит генерал-адъютант с письмом от императора. Что будет в том письме, никто, кроме Павла, не знал. Говорили, что гвардия в день приезда Суворова выстроится шпалерами по его пути от заставы до Зимнего дворца, в котором для генералиссимуса отводятся покои. Войска при проезде Суворова, склонив знамена, при барабанном бое, окажут ему почести, равные императорским. Будут звонить все колокола, а вечером зажгут иллюминацию с вензелями Суворова. Павел I даже задумал поставить бронзовую статую полководца и уже заказал скульптору Козловскому монумент.

Кто-то из спутников Суворова не преминул передать ему петербургские сплетни, полученные с одним из столичных курьеров. Говорили, что будто бы при обсуждении церемониала петербургский генерал-губернатор граф Пален сказал Павлу I не без задней мысли, но с видом невинным:

– Не прикажете ли также, государь, чтобы при встречах с Суворовым на улицах все выходили из экипажей для приветствования его: дамы – поклоном, а кавалеры – преклоняя колено, как это делается для особы вашего величества?

Император вспыхнул, но сдержался и ответил:

– Приветствуя его, и я сам выйду из кареты…

Выслушав сплетню, Суворов покачал головой и решил задержаться в дороге, с тем чтобы въехать в столицу ночью. Силы его угасали.

Близко к полуночи Суворов в своей дорожной карете подъехал к Нарвской заставе. Сонный инвалид отодвинул рогатку. Паспорта у Суворова не спросили.

Когда карета уже катилась мимо Скотопригонного двора, ее обогнал конный фельдъегерь, спешивший во дворец с докладом. Город спал. В садах на Фонтанке щелкали соловьи.