Александр у края света

Другой солдат схватил меня за плечо. Он не причинил мне боли, но держал крепко, как хорошо натасканный пес — зайца в пасти.

— Синтагмарх? — осмелился я переспросить.

Солдат кивнул.

— Синтагмарх Эвдемон, — сказал он. — Твой брат. Тот самый, который будет жить теперь здесь, раз уж ты едешь в Индию.

Глава девятнадцатая

Начальника солдат звали синтагмарх Тимолеон, и он оказался неплохим мужиком — на армейский манер.

Когда мы оказались на борту корабля и я больше не мог доставить ему проблем, сбежав или потерявшись, он слегка расслабился.

— Синтагмарх Эвдемон, — сказал он. — Мы прослужили вместе многие годы. Он, конечно, большую часть времени проводил в арьергарде, будучи инженером.

Я посмотрел на темно-синее море: тот же вид, который смертельно надоел мне во время путешествия из Ольвии.

— Я не видел его... сколько? — о, по крайней мере двадцать лет. В сущности, я думал, что он давно мертв. Он сбежал из дома еще ребенком.

Тимолеон кивнул.

— Находясь на службе, нетрудно потерять связь с домом, — сказал он. — Вот я — я отсутствовал шестнадцать лет, а я не был в первом войске, которое вступило в Азию и сражалось при Гранике. Большинство из них вообще не вернулись назад — я имею в виду тех, кто выжил. Даже при небольших потерях, какие обычно бывают у царя, за двадцать лет трупов накопились целые горы. И это если считать только тех, кто погиб в бою, — добавил он. — Большинство умерло от болезней, дурной воды, плохой еды, всего такого, — он бледно улыбнулся. — Правда в том, что противник всегда был наименьшей из наших проблем.

Я пожал плечами.

— Полагаю, так и есть, — ответил я. — Я никогда не служил по-настоящему, так что мне трудно судить.

Тимолеон проследил взглядом за пролетающей чайкой.

— Я слышал, что произошло в Антольвии, — сказал он. — Скверное дело. Когда-нибудь он разберется с теми, кто это сделал, можешь быть уверен. В конце концов, — добавил он, — это одна из немногих частей света, где он еще не был, так что рано или поздно он там появится.

Тон, которым он это произнес, производил впечатление.

— Скажи мне, — спросил я. — Ты веришь, что в конце концов Александр захватит весь мир? Я имею в виду — до последнего клочка?

Он кивнул.

— На этот счет не беспокойся, — сказал он. — Погляди, с какой скоростью он движется. За десять лет забрал себе всю Азию; на следующий год, покончив с Индией, он доберется до дальнего океана, который есть край мира, а дальше уже никому не проникнуть. Тогда он повернет на северо-запад, очистит там все от скифов; потом Африка, а напоследок он разберется с Италией и Испанией, и это будет проще, чем давить виноград, по сравнению с Востоком. Я так думаю, он завоюет мир где-то к сорока. Подумай только, а? Весь мир, от края до края. — Он покачал головой и ухмыльнулся. — А после этого, наверное, мы все сможем вернуться домой. Если только он не даст ход этой своей идее поселить нас в новых городах и создать идеальное общество, о котором все столько трещат. Сам я не думаю, что это когда-нибудь случится. А с другой стороны, то же самое говорили о завоевании Азии.

Я отвернулся, чтобы он не видел мое лицо.

— До нас доходили слухи об этой идее. Но в Афинах вообще много болтают, не знаешь, чем и верить. Значит, об этом всерьез говорят — застроить всю Азию греческими колониями?

— Точно, — ответил синтагмарх. — Только это еще не все. Он считает, что мир и гармония наступят только тогда, когда не станет больше ни греков, ни персов, а только одна большая дружная семья. Поэтому нам всем выделят землю и жен в Азии, а большинство греков вывезут из Греции и расселят по всему миру. Греки и персы, греки и египтяне, греки и италийцы, когда мы туда доберемся, греки и индийцы, греки и скифы…

— Уже пробовали, — прервал я его. — Получилось не очень.

Он покачал головой.

— Это потому, что делали неправильно, — сказал он. — Не хочу обидеть ни тебя, ни твоих людей, — быстро добавил он. — Не пойми неправильно, я на самом деле знаю немного, чтобы иметь свое мнение, я — простой солдат. Но признай, что идея куда как хороша, если удастся заставить ее работать.

— Идеальная идея, — сказал я. — Интересно, где он ее подхватил?

Тимолеон странно на меня посмотрел.

— От тебя, конечно же, — сказал он. — А почему еще он послал нас за тридевять земель за тобой?

— Прошу прощения?

Он задрал мохнатую бровь.

— Он хочет, чтобы ты возглавил его новую колонию, — сказал он. — В Согдиане. Чтобы отблагодарить тебя за то, что ты вдохновил его, когда он был еще ребенком, зажег в нем стремление создать совершенное общество.

— Я.

— Да, ты, — он ухмыльнулся. — Ты вроде как удивлен.

— Я удивлен, — ответил я. — Не помню, чтобы вообще когда-нибудь говорил об этом. И если он думает, что я хочу вернуться к этим клятым играм снова... — я покачал головой. — Извини, — продолжал я. — Это, в общем-то, не твоя проблема. Но я думаю, ты зря проделал такой путь.

Он долго смотрел на меня, прежде чем заговорить снова.

— Если он говорит, что ты возглавишь колонию в Согдиане, — сказал он, — ты возглавишь колонию в Согдиане. Спорим?

— Спасибо, — сказал я. — Но нет.

— Спорим? — повторил он.

Я немного подумал.

— На драхму. Афинскую.

— Принято.

Я должен синтагмарху Тимолеону драхму, Фризевт. Когда я умру и ты будешь разбирать мои вещи, найдешь ее в маленьком ларце кедрового дерева, вместе с гребнем Феано. Это единственная афинская драхма, которая у меня осталась. Уверен, что могу положиться на тебя в том, что ты доберешься до Македонии, найдешь Тимолеона или его ближайшего наследника и вручишь драхму ему. Не забудь взять расписку.

Мы сошли на берег в Эфесе, где меня ждало письмо. Оно было написано на самой лучше египетской бумаге и вручено мне первым адъютантом македонского наместника лично, когда я доковылял до конца трапа, чувствуя себя почти что при смерти. Я прочел его в тихом углу публичных бань на следующий день, и эта дрянь до сих пор где-то у меня, в своем изящном бронзовом тубусе, украшенном бегущими львами; но мне нет нужды искать его, потому что текст я запомнил наизусть. Вот что в нем говорилось.

Александр, сын Филиппа, Эвксену, сыну Эвтихида: радуйся.

Это послание запоздало на двадцать лет, мой дорогой Эвксен; пожалуйста, прости меня, я был занят. Ты уехал, прежде чем я успел попрощаться, а там то одно, то другое, и никак не удавалось выкроить времени для письма.

Помнишь тех пчел? Бывали времена, когда я думал, что их послали сами боги, просто чтобы наши пути в тот день пересеклись. Долг мой перед тобой оплатить невозможно, и едва ли бывают дни, когда я не думаю о вещах, которым ты научил меня. Не могу поверить, что прошло столько времени с тех пор, как мы сидели вместе под деревом в Миезе; кажется, лишь неделю назад или около того ты давал нам домашние задания или рассказывал о битвах Великой Войны.