Александра и Курт Сеит
Шрифт:
Его слова стали для Шуры единственной по-настоящему хорошей новостью за последнее время. Теперь она хотя бы знала, что рисковала собой и Сеитом не зря, дело и правда того стоило. По крайней мере, совесть ее теперь была спокойна.
К Новому году страсти словно бы улеглись. Во всяком случае, император и его окружение изо всех сил демонстрировали спокойствие и единодушие. Словно бы и не было никакого убийства, расколовшего дворянство на две части – на тех, кто безусловно поддерживал царя во всем, и на тех, кто радовался такому открытому противодействию его воле.
28 декабря в Трапезной палате Федоровского городка в Царском Селе состоялся
Шуре с Валентиной приглашения достались благодаря протекции тетушки Надин, считавшей, что хоть они и не представлены ко двору официально, надо показать их государыне хотя бы исподволь. Нетрудно догадаться, что в результате они сидели ни живы ни мертвы и концерт запомнили довольно плохо.
А там было что посмотреть и послушать. Концерт был, как можно было догадаться из названия, тематический, на нем выступали певцы, артисты и музыканты, тяготеющие к народному искусству, что было как раз во вкусе Государя.
Проводился концерт в самом большом помещении Трапезной – Столбовой палате, интерьеры которой как нельзя лучше соответствовали его народному духу. Вдоль стен была размещена экспозиция русского декоративно-прикладного искусства: бытовая утварь из дерева, керамики и металла, резные расписные прялки, старинная русская женская одежда и многое другое.
Первой выступила известная балерина Агриппина Ваганова. Она была одета в расшитый русский кафтан и в кокошник и танцевала фрагмент из балета «Конек-Горбунок», где изображала Царь-девицу. После нее на сцене появилась знаменитая певица Надежда Плевицкая. А затем, к восторгу Шуры, выступила Татьяна Чупилкина в сцене из балета «Золотая рыбка».
После нее ведущий актер Александрийского театра Николай Ходотов исполнил русские народные песни и частушки. Затем на сцену вышла знаменитая артистка Императорских театров, сказительница Варвара Карловна Устругова. В русском сарафане и кокошнике, она, сидя за старинной прялкой, читала нараспев русские народные сказки и сказки собственного сочинения.
Еще один актер Александрийского театра, руководитель театральной студии Владимир Давыдов под аккомпанемент гитары спел несколько русских народных романсов. После него выступил тот самый Юрий Морфесси, о котором Шура уже слышала от Тани – «король русского и цыганского романса», «кумир оперетты», «баян русской песни».
Кроме них Шуре запомнились только двое – музыкант-балалаечник Василий Андреев, который выступил с исполнением русских народных мелодий, и молодой поэт Сергей Есенин – белокурый красавец в народном костюме. Он прочитал поэму «Микола» и несколько стихотворений из цикла «Маковые побасенки», а в заключение – стихотворение «Царевнам»:
В багровом зареве закат шипуч и пенен,Березки белые стоят в своих венцах.Приветствует мой стих младых царевенИ кротость юную в их ласковых сердцах.Где тени бледные и горестные муки,Они тому, кто шел страдать за нас,Протягивают царственные руки,Благословляя их к грядущей жизни час.На ложе белом, в ярком блеске света,Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…И вздрагивают стены лазаретаОт жалости, что им сжимает грудь.Все ближе тянет их рукой неодолимойТуда, где скорбь кладет печаль на лбу.О, помолись, святая Магдалина,За их судьбу.Почему-то Шуре показалось, что от этого стихотворения веет могильным холодом.
Да и вообще, в Петрограде отовсюду веяло этим холодом. Он словно затаился, спрятался и поджидал своих жертв. Холод был в глазах людей, в разговорах, в переписке. Шура старалась не замечать его и радоваться очередному Рождеству, но у нее плохо получалось.
Смерть Распутина не успокоила Петроград, а как будто наоборот – заставила его гудеть, как потревоженный улей. Все чего-то ждали, и это что-то должно было скоро произойти. Что-то страшное.
Ну а Сеита Шура с той памятной ночи больше не видела. Он уехал, не успев с нею проститься, и только передал записку через Таню, где писал, что любит ее больше жизни и что просит только об одном – чтобы она позволила писать ей.
Конечно, она позволила. Теперь, после их страстных поцелуев в подпольной типографии, от которых у нее и сейчас голова кружилась при одном воспоминании, она готова была открыто признать свою любовь перед всем миром. Когда тетя Надин вновь мельком заговорила о Петре Бобринском, Шуре так и хотелось крикнуть ей о своей любви. Но она сдержалась и только потом, вернувшись к себе, тихо прочитала:
Другой!.. Нет, никому на светеНе отдала бы сердца я!То в Вышнем суждено совете…То воля Неба: я твоя;Вся жизнь моя была залогомСвиданья верного с тобой;Я знаю, ты мне послан Богом,До гроба ты хранитель мой…Она простила Сеиту все – прошлое, настоящее, баронессу, его молчание. Теперь она точно знала, что он ее любит – она видела, чувствовала эту любовь. Да и он больше не скрывал своих чувств. Пережитая опасность, страх ее потерять словно развязали ему язык.
– Шура, умоляю, выслушайте меня! – торопливо говорил он, целуя ее щеки и глаза. – Я знаю, вы нашли письмо баронессы и теперь считаете меня негодяем. Я и есть негодяй, я и мизинца вашего не стою. Но клянусь вам, это письмо и эта женщина для меня ничего не значат. Когда-то, в прошлом – да, у меня была с ней связь, но все уже кончено. Та записка в чайном кабинете была последней, я намеревался явиться на встречу и сказать баронессе, что между нами больше не может быть ничего общего.
Он чуть отодвинулся и заглянул ей в глаза. Его взгляд умолял и приказывал одновременно, и Шура понимала, что она не устоит против его огня.
– Знаю, вам это кажется порочным, – продолжал Сеит, – но такова уж мужская натура. Женщины хранят чистоту в ожидании своего суженого, а мужчины пользуются всеми радостями жизни, в том числе и теми, которые можно получить от порочных женщин. Но поверьте, это не имеет никакого значения, не оставляет ни малейшего следа в сердце, и когда приходит любовь, все прежние увлечения превращаются в пыль. Вспомните, даже Государь Николай Александрович, образец любящего супруга, в прежние годы, будучи холостым наследником престола, не избежал связей с не слишком добродетельными женщинами, в том числе с госпожой Кшесинской.