Александрийская поэзия

Иль чем-нибудь из сокровищ самой Амфитриты лазурной?

Я потихонечку рыбу с крючка отцепить постарался,

Золота чтоб ненароком крючок ей со рта не сцарапал.

Чуть успокоившись сам, опустил я на берег добычу.

Тут же поклялся: на море ноги моей больше не будет!

60Буду на суше сидеть, над золотом буду владыкой.

Это меня разбудило. Теперь пораскинь-ка, приятель,

Крепко мозгами; меня принесенная клятва пугает.

Ольпис

Нечего вовсе бояться. Не клялся ты. Рыбу ты видел

Только во сне — не поймал. Сновидение схоже с обманом.

Коли теперь наяву ты искать будешь в местностях здешних

Снов исполненья, ищи-ка ты рыбу с костями и мясом,

Чтоб с твоим сном золотым не умер ты смертью голодной.

Идиллия XXIV

ГЕРАКЛ-МЛАДЕНЕЦ

Раз мидеянка Алкмена Геракла, — он месяцев десять

Сроду имел, — и Ификла, что на день его был моложе,

Выкупав вместе обоих и грудью их накормивши,

Спать уложила в щите. Он прекрасной был медью окован —

Взял его Амфитрион, поразивши царя Птерелая. 136

Молвила с ласкою мать, коснувшись ребячьих головок:

«Спите, младенцы мои, спите сладко, а после проснитесь.

Спите вы, сердце мое, двое братьев, чудесные дети,

Счастливо нынче засните и счастливо встаньте с зарею».

10Это сказав, она щит закачала, и крошки заснули.

Позднею ночью, когда наклонялась Медведица низко

И на нее Орион поднимал свои мощные плечи,

Геры злокозненный ум в этот час двух чудовищ ужасных —

Змей ядовитых — послал, свивавшихся в черные кольца,

Прямо к порогу дверному, туда, где косяк отклонялся,

Клятвою их закляня, чтоб сгубили младенца Геракла.

Змеи, развив свои кольца, влача кровожадное брюхо,

В дом поползли, и в глазах их светилося злобное пламя,

Брызгали обе из пастей тяжелой слюной ядовитой.

20Только лишь, к детям приблизясь, они языком их лизнули,

Тотчас внезапно проснулись — ведь Зевсу все ведомо было —

Милые дети Алкмены, и светом весь дом озарился.

Вскрикнул в испуге внезапно, увидевши гадких чудовищ

В вогнутом крае щита и узрев их страшные зубы,

Громко Ификл, и, свой плащ шерстяной разметавши ногами,

Он попытался бежать. Но, не дрогнув, Геракл их обеих

Крепко руками схватил и сдавил жестокою хваткой,

Сжавши под горлом их, там, где хранится у гибельных гадов

Их отвратительный яд, ненавистный и роду бессмертных.

30Змеи то в кольца свивались, грудного ребенка схвативши,

Поздно рожденное чадо, с рожденья не знавшее плача,

То, развернувшись опять, утомившись от боли в суставах,

Выход пытались найти из зажимов, им горло сдавивших.

Крик услыхала Алкмена и первою тотчас проснулась:

«Амфитрион, поднимись! От ужаса встать я не в силах.

Встань же, скорее беги, не надевши на ноги сандалий!

Разве не слышишь ты, как раскричался наш младший малютка?

Разве не видишь, что ночь на дворе, но как будто все стены

Отблеском ярким горят, как при светлой зари пробужденье.

40Что-то неладное в доме случилось, любимый супруг мой», —

Так она молвила; он же послушался тотчас супруги,

Ложе покинув, рукой схватился за меч свой узорный,

Что наготове висел в головах над кедровой кроватью,

Перевязь новой работы схватил он одною рукою,

Поднял другою рукой из точеного дерева ножны.

Снова большая палата наполнилась черною тьмою.

Громко он кликнул рабов, погруженных в глубокую дрему:

«Встаньте, подайте огонь с очага мне как можно скорее!

Встаньте, рабы, и с дверей отодвиньте засов мне тяжелый!»

50«Встаньте вы, стойкие слуги, вы слышите — кличет хозяин», —

Крикнула женщина им, финикиянка, спавшая возле.

Тотчас сбежались рабы, загорелось факелов пламя,

И торопливой толпой наполнились мигом палаты.

Но как увидели вдруг грудного малютку Геракла,

Крепко ужасных чудовищ державшего в нежных ручонках,

Ахнувши, вскрикнули все, а ребенок Амфитриону

Гадов хотел показать, и, подпрыгнув, с радостью детской

Весело он засмеялся, к отцовским ногам опуская

Страшных чудовищ обоих, застывших в объятиях смерти.

60На руки вмиг подхватила и к сердцу прижала Алкмена

Бледного, в страхе ужасном застывшего сына Ификла.

Амфитрион же другого овечьим одел покрывалом,

После на ложе возлег и опять об отдыхе вспомнил.

Третьи уже петухи воспевали зари окончанье.

Тотчас Тиресия — старца, всегда возвещавшего правду,

В дом позвала свой Алкмена, про новое чудо сказала

И повелела ему раскрыть его смысл и значенье.

«Даже, — сказала, — коль боги замыслили что-нибудь злое,

Ты не смущайся, не скрой от меня. Отвратить невозможно

70Людям того, что им Мойра на прялке своей изготовит.

Я же тебя, Эверид, за мужа разумного знаю».

Так вопрошала царица. И вот что ей старец ответил:

«Счастье жене благородной, Персеевой крови рожденью!

Счастье! Благую надежду храни на грядущие годы.

Сладостным светом клянусь, что давно мои очи покинул;

Много ахеянок, знаю, рукою своей на коленях

Мягкую пряжу крутя и под вечер напев запевая,

Вспомнят, Алкмена, тебя, ты славою Аргоса будешь.

Мужем таким, кто достигнет до неба, несущего звезды,