Александрийская поэзия

190В чреве глаголет родном! А ты ободрись, о матерь:

Видишь, в волнах морских невеликий остров приметен,

Что плывет над зыбями, в земле же корней не имеет,

Словно побег асфодели, гоним повсюду теченьем,

Будь то к Эвру иль Ноту, куда ни стремится пучина.

195Вот к нему и ступай — и нам прибежище будет!»

Так он вещал; между тем острова разбегались по морю,

Но приближалася ты, Астерия, милая песне,

Вспять от Эвбеи спеша повидать Киклады скорее:

Водоросль из Герэста 222еще на тебе повисала.

200Все поняв, сдержала ты бег и стала недвижно,

И провещала Гере самой дерзновенное слово,

В тяжких томлениях видя богиню перед собою:

«Гера, что хочешь со мною твори, но я преступила

Ныне запрет. Ко мне, о Лето! Ко мне! Поспеши же!»

205Кончила ты; она же, предел узревши блужданьям,

Села подле Иноповых струй, что из недр подземельных

Брызжут всего полноводней тогда, когда разольется

Нил, от высот Эфиопских гоня изобильную влагу.

Пояс расторгла она, а плечи свои прислонила

210К древу пальмы, вконец ослабев от натиска жгучих

Болей, и хладный пот по коже ее заструился.

Громко стенала она: «Что матерь терзаешь, о сыне?

Чадо, вот ведь и остров тебе нашелся плавучий.

Сыне, рождайся скорей! и кроток выйди из чрева».

215Но и ты оставалась недолго неизвещенной,

Ярая Зевса супруга; к тебе внеслась, запыхавшись,

Вестница и начала, к словам боязнь примешавши:

«Гера, моя госпожа, средь богинь высочайшая саном!

Я, как и все, под рукою твоей; ты по праву владычишь,

220На олимпийском престоле воссев; иной не страшимся

Женской руки. Но узнай, госпожа, в чем гнева причина:

Ныне пояс Лето на земле островной развязала!

Все острова отвергали ее, устрашенные мною:

Только Астерия смела ее по имени кликать,

225Только Астерия, моря отребье; ты наглую знаешь.

Ах, заступись, помоги, владычица мощная, верным

Слугам, которые ради тебя всю землю обходят!»

Кончив, припала к подножью она, Артемидиной псице

Видом подобясь своим, средь охоты на миг прикорнувшей

230Подле ног госпожи, но вострящей во сне свои уши

И готовой по кличу богини с места сорваться;

Так-то у трона златого сидела дочерь Фавманта.

Неукоснительно рабье свое она ведает место;

Даже когда забвение Сон крылом ей навеет,

235Голову чуть опустив на грудь, притулясь незаметно

К ножке высокого трона, она вкушает дремоту,

И ни сандалий притом, ни пояса с тела не снимет —

Ибо ведь в каждый миг с поручением спешным царица

Может ее отослать! Но Гера промолвила мрачно:

240«Так-то, срамницы Зевеса, любитесь без чести, без славы

Чад являйте на свет — не там, где и низким рабыням

Корчиться в родах дано, но где одни лишь тюлени

Малых детенышей мечут, на бреге пустом и безлюдном.

Все же не гневаюсь я на Астерию за прегрешенье

245Дерзкое и не намерена впредь ей кары готовить,

Хоть заслужила она, Лето приютив беззаконно!

Все же ее особливо я чту; ведь она не сквернила

Ложа вовек моего, но в пучину сокрылась от Зевса».

Слово она изрекла; меж тем певцы Аполлона,

250Лебеди, кинув Пактол меонийский, 223семь сотворили

Плавных кругов над Делосской землей, и славили звонко

Дивные роды они той песнью, что всех сладкогласней.

Вот потому и к лире своей приладил рожденный

Столько же струн, сколько раз при рожденье лебеди спели.

255Песни восьмой не успели начать они, как из чрева

Он явился, и грянули в лад делосские нимфы,

Древней чада реки, Илифию зовя, и медяный

В высях ответил эфир, зазвенев от зычного гласа.

Даже и Гера не гневалась ныне, склоненная Зевсом.

260Стала златою окрест, Астерия, вся твоя почва.

Стали златыми в сей день округленного озера воды,

Стали златыми листы осенившей роды маслины,

Стали златыми струи виющего русло Инопа.

Ты же сама подняла с земли озлащенной младенца,

265К персям своим приложила и молвила слово такое:

«Гея, несущая домы, имущая грады и храмы,

Вы, о материки, и вы, острова! Поглядите,

Земли мои каковы? Бесплодны, не правда ль? Но будет

Делием именоваться по мне Аполлон, возлюбивши

270Так, что не будет иной земли, столь богом любимой.

Ни Керхниду 224свою Посидаон так не лелеет,

Ни Килленскую гору 225— Гермес, ни Крит-Громовержец,

Сколь возлелеет меня Аполлон; а блуждать я престану».

Так промолвила ты, и к сосцам припал он любезным.

275Фебова пестунья, ты священнейшей меж островными

Землями с той зовешься поры; на тебя не дерзают

Ни Энио, 226ни Аид вступить, ни Аресовы кони.

Но ежегодно тебе воздают десятину начатков

Грады, и хоры свои посылают купно народы

280Все, что к восходу живут, иль к закату, или обитель

В крае полдневном снискали себе, и те, что привыкли

Жить за Бореем в песках, долговечнейший род человеков!

Да, они-то и шлют солому тебе и колосья

В освященных снопах; 227от них пеласги в Додоне 228