Александровскiе кадеты. Смута

Шла она, низко опустив голову в цветастом платке. В руке что-то белело, что-то плотно сжатое.

— Ну?! — Жадов не выдержал, схватил её при всех за плечи.

Даша вздохнула, аккуратно отстранилась.

— Красных в Коломне нет. И этих… партийцев ваших тоже нет. Все ушли.

— Куда?

— А нечистый знает, — отмахнулась Даша. — Народ радуется. Мол, торговать снова можно. На рынок все и потянулись. Деньги старые, царские снова в ходу.

— Вот жеж ты!.. — не выдержал Жадов. — Дело говори!

Даша терпеливо, понимающе, даже как-то снисходительно улыбнулась.

— На-ко вот, Михайло. Только что привезли. На станции раздавали.

— Откуда привезли? Кто привёз? На чём привёз?!

— Из Москвы. Офицеры. На поезде, — самым невинным тоном отрапортовала Дарья. — Да ты читай, читай, чего на меня-то зыркать?

Жадов взглянул на бумагу.

Так, так…

'Божию Милостью… МЫ, Александр Третий, Император и Самодержец… так, так… Великий Князь Финляндский… и прочая…

Объявляем всем верным Нашим подданным… Богу, в неисповедимых судьбах Его… угодно было даровать Нам и всем верным Нашим… одоление над губительной смутой… Москва, первопрестольный град Наш, освобождён войсками Нашими… Повсюду мятежники складывают оружие… Лишь один Петербург ещё пребывает во пленении недостойных извергов из верного народа Нашего… Час освобождения столицы Нашей близится, но уже сейчас, во древней Москве, на ступенях священных соборов её… Мы заявляем народу Нашему, что земля пребудет во владении тех, кто её обрабатывает и давняя несправедливость та будет изжита навек, как при почившем в бозе родителе Нашем не свирепостью уложений, но благостью и кротостью свершено было великое дело освобождения крепостных крестьян. И потому обращаем Мы призыв Наш к ещё сражающимся отрядам впавших в разбойное прельщение подданых Наших — оставить сиё позорное дело и разойтись по домам. Словом Нашим и Манифестом сим Мы подтверждаем, что прощён будет всякий бунтовщик, пусть даже и предводительствующий частями их, коль сложит оружие и вернётся сейчас к мирной жизни. Лишь те, кто возглавлял смуту, не могут быть прощены…'

Жадов уронил руки. Ну всё, конец. Скрывать это бесполезно, люди и так узнают. И… разойдутся.

А они с Яшкой куда? И Дарья… Ей-то каково? Она ведь «с комиссаром спуталась», ей дома жизни не будет…

— Товарищи… — слова застревали у Жадова в горле. — Товарищи мои! Москва сдана. По городам читают царский манифест. От вас скрывать ничего не стану. Дело наше дрянь. Не знаю, кто будет сражаться, кто нет, но… — он обвёл взглядом мрачные лица, — но я — буду! Как решили сперва, буду пробиваться к Егорову, к Рязани. А там… — он махнул рукой, — там увидим. Но, кто хочет уйти — тот пусть уходит. Слова дурного не скажу. Кто со мной, товарищи?

Отряд Жадова стоял безо всякого строя, поэтому никаких «шаг вперёд!» делать не пришлось. Просто вскинуты винтовки со штыками, или сжатые кулаки, или…

В общем, желающих воспользоваться обещанным прощением не нашлось.

И отряд двинулся дальше.

Даша Коршунова только вздохнула да покачала головой.

Очень много всего происходило в эти летние дни по всей Руси великой, и лишь стремительный ангел Господень мог бы всякий раз оказаться в нужном месте и в нужное время.

Только такой ангел мог оказаться на заполненной людьми Соборной площади Кремля, где с Красного крыльца обращался к народу государь; рядом стояли его сыновья, цесаревич Николай, великий князь Михаил, и всё остальное семейство; и только такой ангел, всевидящий, почти всезнающий, для кого, конечно, открыты были души и судьбы всякого на этой площади — он заметил бы там множество героев этой истории.

Заметил бы немолодого бородача и совсем молодого курносого парня в красноармейской форме, на которую сейчас никто не обращал внимания; заметил бы солдат и офицеров корниловской дивизии, заметил бы графа Келлера, заметил бы самого Лавра Корнилова, заметил бы Кутепова и Алексеева, Деникина и Улагая; и конечно, он заметил бы бледную печальную Татиану Николаевну, великую княжну, внучку Государя, что смотрела лишь себе под ноги да пряталась за сестёр; а потом, едва шевельнув крылиями, посланец Божий оказался бы над пыхтящим бронепоездом, возглавлявшем длинную череду воинских эшелонов, устремлявшихся на север, к угрюмой имперской столице, глянул на отроков с оружием, сгрудившейся на передней площадке бронепоезда, несмотря ни на какие приказы, потому что внутри жарко и душно, а здесь ветерок; а ещё потом, едва шевельнув белоснежным пером, пронёсся бы над некогда нарядным и зелёным городком Гатчино, где пустыми закопчёнными окнами, точно зловещий мертвец, пялится на окрестности бывший императорский дворец; а в наполовину заколоченной даче жмутся в углу и шепчутся две девушки — одна стройная, с длинной косой, другая круглолицая, с косой ещё длиннее и пышнее, а рядом на полу разложены два маузера, обоймы и патроны к ним; а чуть дальше на север, в самом сердце города, в здании, успевшем снискать жуткую славу, быстро сбрасывает какие-то пачки и свёртки в чёрный кожаный саквояж молодой ещё человек со впалыми щеками и короткой щёточкой чёрных усов под носом; коридоры уже почти опустели, все, кто смогли, сбежали, попрятались…

А ещё увидел бы ангел скопление военных кораблей на рейде Кронштадта, линкоры, броненосцы, крейсера, эсминцы — казалось, вот-вот раскрутятся турбины, провернутся винты и эскадра, дымя трубами, двинется прочь, но пока она ещё здесь, пока ещё здесь…

Интерлюдия 5

Ленинград, 1972. Поздняя осень и начало зимы.

После беседы с «полковником Петровым» время, казалось, ускорилось десятикратно. Профессор передавал какие-то свои архивы ученикам. Мария Владимировна собирала вещи, и всё это делалось так, чтобы внешне ничего бы не изменилось.

Игорёк с Юлькой всё так же ходили в школу. Онуфриевы-старшие — на работу. Все стояли в очередях, добывали продукты, хотя теперь Мария Владимировна несколько чаще, чем раньше, ходила на Сытный рынок, где продавалось безумно дорогое, по мнению Юльки, мясо за десять рублей килограмм.

— Нечего теперь экономить, — только и шепнула ей Игорькова бабушка.

В назначенный срок появился и сам Петров. Принёс устрашающего вида бумагу, где утверждалось, что «установка, выполненная по предложенной схеме, не является работоспособной».

Миша, Стас и Паша дружно возмутились, подхватили полковника под белы рученьки, усадили на почётное место, после чего с видом жрецов тайного культа принялись нажимать кнопки и перекидывать тумблеры.

Установка загудела.

Поползли ленты самописцев, качнулись стрелки, на экранах осциллографов заметались причудливые фигуры Лиссажу.

— И что? — скептически осведомился Петров.

— Гоните ваших «экспертов» поганой метлой, — сердито заявил Николай Михайлович. — Если они не способны понять разницу между принципиальной схемой и разводкой непосредственного устройства!.. На овощебазу таких знатоков. Или в совхоз имени Ленсовета. На ударную, так сказать, трудовую вахту!..

— Профессор, ваш сарказм неподражаем. Но не могли бы вы…

— Полковник Петров, или как вас там! Вы что, не поняли главного?! Главного, вот здесь показываемого?! — Николай Михайлович несколько раз ткнул в бумаги. — Ради чего всё это затевалось?! Ради самофокурирующегося пучка!.. Вы понимаете, что такое самофокусирующийся пучок и какую роль могут сыграть такого рода установки в борьбе с перспективными противокорабельными ракетами потенциального противника или при отражении его массированного ракетно-ядерного удара?!

Кажется, Петрова проняло.

— Тише, тише, Николай Михайлович!..

— Что «тише», ну что «тише»?! Я что писал в отчёте?! Что необходим переход к разработке перспективной установки, мобильного устройства, в крайнем случае, для противоракетной обороны столицы!..

— Но почему же наши эксперты…

— А почему ваши «эксперты», — ядовито осведомился профессор, — зарубили отличный проект «Волга», хотя он продемонстрировал весьма многообещающую эффективность на лабораторном стенде?.. Я вам скажу, почему. Потому что гораздо привычнее и удобнее идти по пути создания противоракет, несмотря на все ограничения, налагаемые законами классической физики на такие системы. А тут…

— Достаточно, товарищ Онуфриев, достаточно!..

— А вы мне рот не затыкайте! Так и знайте, я вновь буду вынужден обратиться в ЦК. И в Политбюро. И в наркомат… то есть в Минсредмаш! Я этого так не оставлю! Это же натуральное вредительство и подрыв обороноспособности нашей страны! И вам бы, гражданин полковник, разобраться, нет ли у этих горе-экспертов родственников за границей, особенно из числа так называемых перемещённых лиц, сотрудничавших с немецко-фашистскими оккупантами!.. И, будьте уверены, этот момент я в своём письме отражу также!.. В полной мере отражу!