Александровскiе кадеты. Смута

И точно. Конная колонна красных шла, словно на парад. Под знаменем. Без головного дозора — словно и не на войну, а на парад.

И, когда она подошла совсем близко, грянули выстрелы, почти в упор.

Федор выстрелил в человека на коне, ехавшего рядом со знаменосцем, в добротном полушубке и с деревянной кобурой маузера на боку, по виду — явно командир. Всадника смело с седла, опрокинуло на спину, швырнуло под копыта другим лошадям; и после этого Федор уже стрелял, как мог быстро, одиночными, почти не целясь, но и почти не промахиваясь.

Угодившие в засаду красные кавалеристы поспешно разворачивали коней, кто-то пытался отстреливаться, но головной эскадрон полег почти полностью. Следовавшие за ним попытались было развернуться лавой, подались в поля правее и левее от дороги, но на заснеженной земле видны были лучше, чем на ладони. Пулемёты первой роты сбивали всадников, падали несчастные лошади, и очень скоро все конники, кто мог, уже мчались прочь, немилосердно работая нагайками.

Тел на припорошенной земле осталось очень много.

— Доложить о потерях! — гаркнул Две Мишени.

Таковых не оказалось. Никто не был даже ранен.

— Поздравляю с успехом, молодцы!

— Рады стараться! — дружно ответили кадеты.

Двинулись той же дорогой, какой проскакал совсем недавно самоуверенный неприятель. Конный дозор отправился вперёд, выдвинулись и боковые.

Окрестности Юзовки густонаселены, села тут богатые, спрос на провизию всегда был высок; вскоре дорога вывела роту полковника Аристова на сельскую околицу. Дозорные до этого прислали вестового, с донесением, что противник тут не задержался, отступил дальше, к городу.

Евдокиевка, ближний пригород Юзовки, имевшая около тысячи жителей, торговлю бакалейными товарами некоей Прасковьи Ивановны Молотковой, мельницу купца Синаревского, а также двух торговцев пивом — Игнатищева и Кузякина — была красными оставлена без боя. Они даже не успели испортить телеграф.

Телеграфист, правда, сбежал, но Две Мишени лишь пожал плечами и сам сел к аппарату.

Вестовые помчались к другим отрядам, прикрывавшим дерзкую горстку кадет с флангов.

Отбив телеграмму, Аристов махнул своим:

— Идём, господа прапорщики.

Через селение прошли лихо, строем, отбивая шаг, несмотря на валенки. Народ следил из-за занавесок, но приветствовать добровольцев не спешил.

— Ждут, чья возьмёт, — пожал плечами Две Мишени в ответ на недоумённые вопросы кадет. — Не осуждайте их, господа.

— Но Манифест… — запротестовал было Федор, однако Аристов лишь махнул рукой.

— Манифесты манифестами, а жизнь жизнью. Это мы с тобой, Федор, готовы по государеву слову в огонь и воду, потому что этим стоит Россию; а народ здешний так рассуждает, что манифесты на булку французскую не намажешь. И спорить с ними затруднительно, я бы сказал.

Оставив позади Евдокиевку, шли маршем дальше. Высланные вперёд дозоры доскакали до самых окраин Юзовки, вернулись поражённые:

— Их нет, никого!

— Как это «нет»? — сердился Две Мишени. — Не могут не быть! Засесть на границе города, занять оборону, подтянуть артиллерию — азбука военного дела!

— Виноват, господин полковник, однако мы проверили целый квартал — пусто! Рабочие с семьями, сидят себе, не высовываются. Опросили нескольких — все утверждают, что конники проскакали мимо, дальше к центру Юзовки. Якобы идут на город бесчисленные «беляки», будут рабочих пороть, комиссаров расстреливать.

Две Мишени раздумывал недолго.

— Эх, не конница мы… ну да ничего, и пешим порядком доберёмся.

Окраина самой Юзовки встретила их невзрачными и бедными домишками, размокшей, раскисшей дорогой и точно так же, как и в Евдокиевке, попрятавшимися обывателями. Справа и слева поднимались фабричные трубы, чуть дальше — вершины надшахтных стволов. Несмотря на все революции и прочее, заводы продолжали работать, снег припорашивало гарью.

Две Мишени решительно постучал оголовком казачьей нагайки в ближайшую дверь. За окном мелькнуло бледное и перепуганное бабье лицо; немолодая уже женщина в накинутой на плечи худой кацавейке приоткрыла створку.

— Вот что, любезная, — строго сказал Аристов, не дав ей даже заговорить. — Власть тут теперь будет прежняя, законная. Власть государя нашего. Армия пришла. Так соседкам всем и передай. Вот прямо сейчас и беги. Нас не бойся, мы — закон и порядок. Мы никого не трогаем. Давай, всем расскажи, и пусть соседки тоже всем, кому смогут, расскажут.

Баба судорожно закивала.

Две Мишени кивнул ей на прощание и колонна кадет (по-прежнему лишь шестьдесят человек) двинулась дальше.

Вскоре откуда-то с востока донеслась отдалённая стрельба. Две Мишени усмехнулся, очевидно довольный:

— Сработало.

И колонна двинулась дальше.

Кадеты разбились на тройки, рассыпались по сторонам, примерно три десятка человек — главные силы — оставались с полковником. Смешно сказать, думал Федор, пробираясь вместе с Петей Ниткиным каким-то огородами, Две Мишени что, решил взять Юзовку вот так, нахрапом, с «ротой», состоящей, по сути, из одного слегка усиленного взвода?

Однако они проникали всё глубже, и народ только провожал их изумлённо-перепуганными взглядами.

И именно они, Федор Солонов с Петей Ниткиным, заметили торопливо перебегавших вооружённых людей в солдатских шинелях, но с красными лентами на таких же, как у самих кадет, форменных папахах из армейских складов.

Они пробирались, перебегали, солдаты были явно опытными, прошедшими японскую, но кадет не заметили.

Кинжальный огонь в упор — и, оставив полдюжины тел, четверо уцелевших бросились наутёк, кинув даже винтовки. Один, раненый, тоже попытался бежать, но свалился, и успел крикнуть «сдаюсь!»

Подоспевший Две Мишени задал лишь один короткий вопрос:

— Штаб?..

— В гимназии… — простонал пленный, пока Лев Бобровский умело и деловито накладывал жгут и бинтовал рану.

Глава VI.3

— В какой именно?

— В женской…

У Пети Ниткина в кармане, разумеется, оказался детальный план Юзовки, а где он им разжился — то никому не ведомо.

— Гимназия Ромм или Левицкой?

— А… пёс знает… мы не местные…

— Приметы знаешь?

— Там… вывеска… насосы… и дом кирпичный с башенкой…

Все взоры обратились на Петю, каковой невозмутимо извлёк из-за пазухи какой-то справочник, полистал его, после чего объявил:

— Гимназия Ромм. Угол Первой линии и Садового. Пошли.