Александровскiе кадеты

— «Кэт!» — прошипел кто-то за спиной Фёдора.

— Да, «кэт»! — ухо опытного «камчадала» тотчас уловило подсказку. — Э-э-э… «Кинг»? э-э-э… «Квик»?

— Я непременно сообщу господину Подпорожному о ваших успехах, кадет. Думаю, он вас похвалит. Но вы совершенно правы. Три слова, три разных буквы, а звуки одинаковые! Хотя, казалось бы, зачем это англичанам? Почему нельзя вот так, — и она быстро добавила мелом: «kat» и «kuik». — А, как вы думаете? Почему?

Так же проще, верно?

Верзила Воротников чувствовал подвох и мучительно краснел, но деваться ему было некуда.

— Вы, Нифонтов?

Но Костька тоже только и мог, что злобно сопеть.

— Это… некрасиво, — вдруг поднял руки Петя Ниткин и тоже покраснел от собственной смелости.

— Да? А вот в немецком языке пишут похоже, только не «kat», а «katze» и не испытывают никаких затруднений. Так почему же это некрасиво, кадет Ниткин?

Класс замер.

— Некрасиво… — тихонько отвечал Петя и Солонов порадовался за товарища — тот не разражался слезами, не заикался и не повторял одно и то же слово по три раза. — Нет… гармонии. Словно… с занавеса театрального кисти золотые оборвали…

— Совершенно верно, кадет Ниткин! — ободряюще сказала Ирина Ивановна. — Нет гармонии, вы абсолютно правы. Англичане сохраняют сложность своего языка, бережно относятся к нему, хотя, казалось бы, «упростить» можно очень легко, убрав «ненужные», «лишние» буквы. Упростить можно, а украсить, сделать лучше — нельзя. И кто говорит, что де, мол, «ять» и «е» — одно и то же, неправы. Разница есть, её надо только почувствовать.

— А вот в грамматике Грефа… — Бобровский совсем оправился, поднял руку, понимая, что Севку с Костькой надо выручать, — в грамматике Грефа сказано, что ничем не отличаются! Что «ять», что «е» — одно и то же!

— Не совсем так, — покачала головой Ирина Ивановна. — Спорить можно долго, и учёные тоже спорят, однако, если совсем кратко и самое главное, то «ять» была более длинным звуком, чем наше современное «е». И сейчас в словах древняя буква напоминает нам, что русские богатыри многое говорили не так, как мы с вами. И подсказывает, как именно. Ну, господа кадеты, разобрались?.. А что до комиссии… Предположим, добилась она успеха и злокозненный «ять» отменен. Что получится? — она вновь встала у доски и быстро написала: «ослъ млъ пылью на полу; долго я мелъ просыпанный млъ». Всё понятно, не правда ли? А теперь посмотрим, как это получится у нашей комиссии… — ниже строчкой на доске появилось: «осел мел пылью на полу; долго я мел просыпанный мел». Что у нас выходит? Что сперва какой-то осёл метёт пылью на пол, то есть всё пачкает; потом рассказчик сам берется за дело — оно и понятно, после осла-то — и тоже метёт что-то просыпанное, а вот что именно?

Кадеты дружно захихикали. Очевидно, все представили себе осла с метлой.

[1] В нашей истории подобного рода пособия выплачивались и пострадавшим в событиях т. н. «кровавого воскресенья» — вплоть до февраля 1917 года.

Глава 6.2

— В общем, погодите хоронить старушку «ять», — закончила Ирина Ивановна. — Благодаря ей текст более понятен, меньше омофонов, то есть слов, звучащих одинаково, а означающих разное. Что же до страданий бедных школьников, якобы испытывающих танталовы муки, заучивая слова с ней… почему-то никто не жалеет школьников французских, и никто не торопится менять там грамматику. Зачем французы простое слово «бордо» пишут, как «bordeaux»? Почему названия французских фирм, что строят автомоторы — «peugeot», «renault» — при чтении оканчиваются просто на звук «о» — «пежо», «рено», и выходит, что сочетания «eaux», «eot» или «ault» значат одно и то же!.. Представляете, как тут может быть путаница? Однако ж ничего французам не делается. Так что уж и мы, русские, как-нибудь переживём наличие «яти» в нашей азбуке!..

Так или иначе, но от Бобровского Ирина Ивановна как будто бы отвлеклась.

Зато не отвлёкся Петя Ниткин и на перемене пошёл в решительную атаку.

— Федя! Ну Федя же! Ну так же не по-товарищески же! Ну скажи же уже! Обещал же!

— Тихо, Нитка, — вдруг прошипел, возникая рядом с ними, Севка Воротников. — Тебе что утром сказано было? Не наваливаться на Слона, верно? А ты чего?

Петя аж поперхнулся и с укором воззрился на Федю — мол, как же так, предал меня, что ли?!

— Всё нормально, Севка. Я…

— Ты, Нитка, никшни, — вдруг вмешался и Бобровский. — Что мы там со Слоном делали — не твоя забота. И вообще ничья. Тебя никто не трогает, колбасу тебе оставили — а ты всё недоволен!

Петя часто-часто замигал. Во взгляде его читалась горькая обида. Как же так, лучший друг, единственный во всём корпусе — и вдруг водит от него секреты, да ещё с кем — с Бобровским!

— Ну и пожалуйста, — дрожащим голосом выдавил Петя. — Не очень-то и хотелось. Секретничайте, если хотите.

И отошёл гордо.

Федор только зубами скрипнул.

И потом весь день до самого вечера Петя с ним не разговаривал.

Зато разговаривал Бобровский, да так, что спасу никакого не было.

— Слушай, Левка, а ты что, рассказал свои? Севке и Нифонтову?

— Я что, дурной? — искренне возмутился Бобровский. — Севка разболтает просто по глупости, не со зла — забудет, что обещал. У него одна французская борьба на уме. Браруле, тур де-тет, или что у них там? А Костька сразу какую-нибудь каверзу «халдеям» придумает. Нет уж, хватит им и того, что я то одному, то другому подсказываю, а иначе б из колов не вылезали.

— Ладно, Бобёр, это ваши дела, я в них не вникаю. А Петьку обидели.

— Пхе. Нитка сам обидеться решил. Ничего, подуется и перестанет. Я вот тут подумал, Слон, и кажется мне, что не просто так по тому коридору кто-то шастает!..

— Так, конечно, не просто так! Склады там небось всякие, помнишь эти ящики?

— А чего ж так глубоко? — не унимался Левка. — Да и склады корпусные совсем не там.

— Да откуда ты знаешь? — слабо отбивался Солонов.

— Знаю! «Историю Александровского Кадетского» читать надо! В библиотеке!

— Ну и что? А лопаты-то с ломами…

— Так они этажом выше, как и положено!

— Слушай, Бобёр. Ты как хочешь, а я думаю, в следующий поход — ты ж к этому ведешь? — нужно Ниткина позвать. Он умный. И не трус. Когда надо будет, не подведёт. Он только Воротникова боится.

Бобровский сперва аж поперхнулся.

— Да ты что, Слон, тронулся? Нитка ж против правил — ни-ни, ещё и халдеям нас выдаст!

— Не выдаст, — решительно сказал Федор. — Это ж, Левка… это ж настоящее. Настоящая тайна. Может, и впрямь твои Белые Стрелы…

— Тайна тут в том, что бомбисты этими ходами пользоваться могут, — выпалил Бобровский, не утерпев.

— Бомбисты?! — глаза у Солонова полезли на лоб.

— Ну да. Бомбисты. А что? Кто их заподозрит? И кто знает, где эта потерна начинается да куда ведет? Ведет-то, кстати, как раз куда надо, к вокзалу!

Тут Бобёр был прав.

— Да нет, не может быть. Это ж корпус! Тут и офицеры, и фельдфебели и…

— А может, — заговорщически зашептал Бобровский, — может, у них тут сообщники! Среди офицеров! Или солдат!..