Александровскiе кадеты

Игорёк тяжело вздохнул.

— У нас хорошо, на самом-то деле, — пробурчал зачем-то. И снова повторил: — Никто никого не угнетает. Богатеев нет. И нищих тоже.

— То, что нищих нет — это очень хорошо, — серьёзно кивнула Ирина Ивановна.

— И вообще тут интересно! — подал голос Костька, провожая глазами то, что Игорёк назвал «троллейбусом».

— Интересно, — согласилась Ирина Ивановна. — Но нам надо торопиться. Бог весть, что сейчас творится в Гатчино; и Бог весь, что переживают сейчас ваши родители!..

…Метро, конечно, поражало. Движущиеся лестницы, на которых Петя, казалось, готов был кататься вечно; подземные дворцы, отделанные мрамором; голубые поезда, катящие сквозь тьму; да, в этом мире было, на что посмотреть!..

— Замечательно тут у них всё, — с завистью проговорил Костька сквозь шум несущегося под землёй поезда. — Эх, нам бы такое!..

— И у нас такое будет, — отозвалась Ирина Ивановна. — В Москве уже проекты составляются, я слышала…[3]

— Так то когда ещё будет, — протянул Костя, — а тут уже всё готовое!..

… «Домой», то есть к Онуфриевым, вернулись в молчании.

— Николай Михайлович, наверное, всё уже подсчитал, — рискнул Федя.

— Я вот никуда не тороплюсь, — буркнул Костя. — Куда нас отправят? Обратно в тот подвал? В то же самое время, да? Так пристрелят нас там, и вся недолга.

— Ничего подобного, — услыхала их Мария Владимировна. — О том, чтобы вас туда отправлять, и речи быть не может. Слава Богу, мы немного научились… за это время.

Она встретила их в фартуке — хлопотала на кухне.

— Прислуги у нас нет, сами, всё сами, — улыбнулась.

— А почему у профессора…

— У профессора и доцента, — строго поправила Мария Владимировна.

— Тем более. Почему у профессора и доцента нет хотя бы кухарки? — осведомилась Ирина Ивановна. — У меня вот есть. Замечательно пироги печёт. И «царское варенье» делает.

— Долго объяснять, Ирина Ивановна, дорогая. Как говорится, у нас теперь все равны, слуг нет, кто не работает, то не ест…

— Странно как-то, — пожала плечами госпожа Шульц. — Если у меня есть деньги и я плачу справедливое жалованье…

— Эксплуатация человека человеком, дорогая! — высунулся из кабинета Николай Михайлович. — Никак невозможно. Нельзя.

— Неужто никому подработка не нужна? — продолжала недоумевать Ирина Ивановна.

— Как не нужна! Нужна. Порой и договоришься… но вот как, как в старые времена — такого нет больше. Ничего частного не осталось, ну, почти ничего. Портной мой, Иван Сергеевич… Техник зубной… Вы ж поймите, социализм у нас. Все работают на государство.

— Так это ж хорошо, — услыхал Федор Костю Нифонтова. — У нас на казённых заводах и платят, говорят, лучше, и условия…

— Сложно всё, — вздохнула Мария Владимировна. — Уж больно много было… всякого. Но, чего ты тут в прихожей разговоры разводим? Проходите, дорогие мои, проходите!..

… — Значит, так, — они все сидели за чайным столом, и патефон — ну, конечно, совсем не такой, как привык Федя — негромко исполнял «Щелкунчика». Николай Михайлович говорил, позабыв о еде и дирижируя сам себе вилкой. — Значит, так. Расчёты я закончил. Мурочка моя проверила, пару ошибок нашла, вдвоём мы их исправили.

— Значит, — выдохнул Две Мишени, — мы сможем вернуться?

Профессор кивнул. Переглянулся с супругой. Та, в свою очередь, тоже кивнула, словно давая сигнал.

— Сможете, — сказал профессор. — Во всяком случае, ничто в расчётах этому не противоречит и не запрещает. Однако сперва… мы… мы надеемся на вашу помощь.

— Мы с радостью, Николай Михайлович, — Ирина Ивановна даже прижала руки к груди. — С радостью и от всей души!..

Однако хозяин лишь покачал головой.

— Видите ли… Эта помощь может оказаться… — он вдруг поднял взгляд, — эта помощь может оказаться слишком…

— Что мы должны сделать?

— Не только «вы», Константин Сергеевич, дорогой. Весь ваш корпус.

Тут рот открылся даже у Пети Ниткина.

— Помните, с чего начался мой рассказ? С того, что прошлое изменить невозможно. Оно уже было. Оно уже произошло. Мы не можем отправиться обратно в своё время и спасти нашего Пушкина. Только вашего.

— Но он же тот самый Пушкин, — подняла бровь Ирина Ивановна.

— Тот. Но в вашем времени. А мы бы хотели… — тут голос его сделался еле слышен, — мы бы хотели изменить именно своё.

— Погодите, — поднял руку Две Мишени, — вы же сами только что сказали, что это невозможно!

— Мы очень долго именно так и думали. Пока я не нашёл странную иррегулярность в формулах, постоянно возникающую в расчётах, если я привносил в них сущность, изначально отсутствовавшую во временном потоке. И эта иррегулярность, выходило у меня, вела к изменениям, к тем, которые мы, изначально находящиеся в данном потоке, осуществить не могли.

Наступило молчание.

— Погодите… — Ирина Ивановна подняла руки, словно держа незримую чашу. — Вы хотите сказать, что мы можем что-то изменить в вашем времени? Но как?.. Прошлое уже свершилось, и для вас, и для нас!..

[1] Подлинный исторический факт. Сейчас это общеизвестно, и в самом парке об этом говорит немало памятников; в семидесятые же, как помнится автору этих строк, единственным напоминанием служили изваяния траурных урн на угловых входах в парк — например, на углу Московского проспекта и Кузнецовской. В «общественной истории» всегда на первый план выдвигалось Пискаревское мемориальное кладбище, о прочих же не говорилось.

[2] Школа № 185 в Санкт-Петербурге по адресу ул. Шпалерная, 33 (в 70-ые и 80-ые — ул. Войнова). Игорёк прописан на ул. Моховая, не на Петроградской стороне.

[3] Проекты метрополитена в Москве активно разрабатывались в начале ХХ-го века. Их реализации помешала Первая мировая война.

Глава 11.2

— Рад, что вы спросили, моя дорогая. Мы долго пытались решить этот вопрос, что называется, «на кончике пера»; и всякий раз приходили к парадоксальному выводу — что пришельцы из иного временного потока на самом деле способны изменить прошлое, в котором их изначально не было.

Подполковник Аристов потряс головой.