Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Второй раз за один день Скудину выпало явить чудеса сценической убедительности. Но если Звягинцев и прочие, напуганные поутру, были людьми воспитанными и оставили своё мнение при себе, то Эдик с юношеской непосредственностью высказал его вслух.

– Сука, садист, сатрап!!!

И, будучи выпущен Кудеяром, кинулся прочь. Скорбный голос его разнесло озёрное эхо:

– Всё!!! Писец вам всем, уроды! Поедете, мудаки, в Чечню, а девку вашу в Турцию, в б…довник!!! И шавку – на живодёрню!!! Я сказал!

Эх, молодость, молодость. Всё сгоряча, всё с наскока. Чем ему не угодил Кнопик, один Бог знает.

– Не снимешь похабель со стенок, кастрирую, – негромко, но так, чтобы слышал, напутствовал Скудин.

После

этого в лагере наступила благословенная гармония трудовых звуков. Снова застучала кувалда, заработал дизель электростанции, послышался недовольный голос Виринеи:

– Этот коэффициент, Венечка, можешь засунуть себе куда поглубже…

Ближе к обеду началось шевеление на американской стороне. Появился Шихман, мрачный, всклокоченный, больше обычного смахивающий на бульдога. Подошёл к Звягинцеву, хмуро закурил.

– Не возражаешь, Лева, если мы вашим туалетом попользуемся? В знак, так сказать, российско-американской дружбы…

Живя от родины вдали, он совершенно разучился пить.

– Как учил великий Конфуций – если ты отобедал у друга, непременно оставь кучу у него в огороде… – Звягинцев улыбнулся и гостеприимно повел рукой в сторону аккуратного, нежно-лазурного домика. «Сюда не зарастёт народная тропа», – гласила надпись над входом. – И вот ещё что, my dear friend. [95] – Он с чувством посмотрел на Шихмана, тронул его за руку. – Я так понимаю, вы остались без харчей… В общем, милости прошу. Борща и перловки у нас на всех хватит.

95

Мой дорогой друг (англ.).

– О, у России щедрая душа и большое сердце… – На разговор о еде подошёл Джозеф Браун. Преподобный был зелен, насколько только может позеленеть иссиня-шоколадный негр. – Это у нас временные затруднения. Сегодня же я пошлю брата Бенджамина на охоту. Он прошел специальный курс выживания и стреляет как Баффало Билл. Скоро мы будем иметь вашу честь всех пригласить на жареного оленя…

Брат Бенджамин, как раз выдвигавшийся на стратегическую позицию в сортире, услышал свое имя и с важностью кивнул:

– О, йа, йа.

Правда, в настоящий момент он был смертельно бледен, слегка пошатывался и в целом совсем не напоминал ворошиловского стрелка. Затруднения, испытываемые американской стороной, явно были хотя и временными, но тяжкими. Последней из палатки показалась мисс Айрин. В легкомысленном кружевном халатике, с загадочной улыбкой на устах и с большим рулоном пипифакса в руке. В сортир она не прошла, а прямо-таки прошествовала, едва касаясь мха босыми ногами, томный взгляд сияющих глаз блуждал по сторонам, светясь великолепным бесстыдством и неземным счастьем. «Ну, Гринберг… – Скудин молча проводил американку глазами. – Ну, Пархатый… Ну, Поц…»

После обеда время полетело быстро – отдыхать не работать. Самым озабоченным выглядел капитан Грин: он всё перерыл, силясь отыскать свой генеральский френч. С утра он пребывал в таком состоянии, что просто не помнил, как его уволок Скудин, а тот из врождённой вредности характера ничего не стал ему говорить. Отчаявшись. Женя натянул штопаный тельник и засел что-то вычислять на калькуляторе. Мисс Айрин загорала «топлес» на бережку, тем самым живо напомнив Кудеяру «фройляйн Ангелику» с балкона этажом ниже. Хитрый Глеб побился об заклад с братом Хулио и без труда выиграл сто баксов – метнул гвоздь-двухсотку и с десяти шагов продырявил поставленный на ребро коробок.

– Oh, those Russians!.. [96] – пожаловался миру брат Хулио. Коробок, развёрнутый «в фас», и он бы (с Божьей помощью, конечно!) поразил два раза из трёх, но узкой стороной – это было уже из области

загадочной русской души.

Эдик больше не пел. Вяло поковырявшись в котлете, он выпил пол-литра компота и теперь тихо угасал, сидя на берегу. Иван, впрочем, скоро заметил, как он подглядывал за мисс Айрин, и констатировал про себя: «Жить будет…»

Когда в транзисторе пропищало шесть часов, он зашёл в соседний вагончик за Звягинцевым.

96

О-о, эти русские!.. (англ.)

– Пошли, Лев Поликарпович. Время. Путь был по его меркам недальний, километра три. Но это по его меркам.

– Может, джип у американцев возьмём? – спросил он опиравшегося на палку профессора.

– Нет, – отрезал Звягинцев. – Дойду.

Иван понял: Льву Поликарповичу хотелось своими ногами пройти там, где ходила когда-то Марина. Увидеть то, что видела когда-то она…

Хорошо знакомая Ивану тропинка вилась сначала берегом озера, затем болотистым леском и, наконец, через пологую, смахивающую на древнее городище сопку-вараку. Когда-то её склоны покрывали могучие, в полтора обхвата ели. Но пролетел шквал – и остались только пни, огромные, превратившиеся со временем в кочки, заросшие пышным мхом и черничником. Всю дорогу шли молча. Скудин старательно сдерживал шаг, Звягинцев на него за это сердился и из дурацкой (как он сам вполне отчётливо понимал) гордости всё прибавлял темп. Если он хотел вконец себя измотать, то совершенно в том преуспел. Когда пришли, пот лил с него в три ручья, и это опять-таки сердило профессора, но что-либо предпринимать по этому поводу было поздно. «Уж как-нибудь простят инвалида», – решил Звягинцев. И был, естественно, прав.

Дома всё было как прежде. Несуетно и сердечно. Скудин-старший был немногословен и радушен, Дарья Дмитриевна хлебосольна и приветлива, бабка Григорьевна полна таинственности и лёгкого яда.

– Сын! А поседел-то…

– Здравствуй, батя.

– С прибытием, Лев Поликарпович.

– Мое почтение, Дарья Дмитриевна. Очень рад…

– По здорову ли, Лев Поликарпович, два годка, как не виделись.

– Вечер добрый, Степан Васильевич. Не молодеем…

– Как здоровье, бабуля? Дай обниму… Лёгонькая ты стала…

– А на небо готовлюсь, Ванечка. Уже скоро мне.

Кроме своих, семейных, за стол по обыкновению сел и саам Степан Данилов, так ведь он, считай, кровный брат паче родного. Выпили, закусили. Кудеяр распаковал притащенный с собой рюкзак, раздал подарки. Мужчинам – мужское: патроны, батарейки, табак. Женщинам пуховые платки, тонкой работы, настоящие оренбургские – через обручальное кольцо можно протащить. Выпили по новой, опять закусили, а разговор всё не клеился, невесело было за столом, тоскливо. Один раз всего и побывала в этом доме Марина, а без неё… Скудин-старший, стараясь не показывать вида, подливал в стаканы, шутил, а сам посматривал на Звягинцева, и глаза становились всё пасмурнее – ишь ведь как, два года прошло, а что сделалось с человеком. Поседел как лунь, взгляд неживой. Да и Ванька… Угрюмый стал, опасный, словно медведь-шатун. Ох, горе-то. Ничто в жизни не держит.

– Вот попробуй. Свежак! – Отец придвинул сыну малосольную сёмгу, цокнул языком. – Полковника-то получил?

– Какое там, – Скудин-младший равнодушно глянул на нежно-розовую драгоценную рыбу, из вежливости отрезал кусочек. – Хорошо ещё, что майором не сделали… А впрочем, какая разница. В бане и на том свете на погоны не смотрят.

Да, невесело было за столом, словно на поминках.

– А ты чего ищешь-то здесь, академик? – обратился к Звягинцеву Данилов. – Что забыл, однако?

Спросил больше для примирения, чтобы городской человек не держал на него сердца за утренний инцидент.

Поделиться с друзьями: