Алеш и его друзья

Мы все с радостью согласились, и бабушка решила поторопиться с рассказом: Алешу эту историю слушать не следует, ведь бабушка должна его воспитывать, а нас троих воспитывают наши родители, так что подобных историй мы от них не услышим. Из чего следует, заключила бабушка, что все дети думают, будто лучшие в мире родители — у их товарищей.

Ну так вот. В Скалистых горах, в трактире «Два кактуса», жила трактирщица Молли Блюм, которую ковбои называли тетушкой Молли, хотя этой старушке было за девяносто.

Она была очень старая и вместе с тем веселая, ковбои ее очень любили и делились с ней своими бедами. Беды у всех были разные, но одна беда — общая, и звали эту беду Педро Гонсалес, которого приличные люди называли не иначе как «этот чертов Гонсалес».

Педро Гонсалес был разбойником, который отбирал у честных владельцев ранчо скот, увозил красавиц дочерей, а иной раз покушался и на жизнь какого-нибудь благородного и мужественного ковбоя.

Многие смельчаки пытались добраться до Гонсалеса и его дружков, но все было напрасно, и шерифу не оставалось ничего иного, как повышать да повышать сумму вознаграждения за голову разбойника.

Старая Молли Блюм слушала все эти разговоры в трактире и время от времени, стоя за стойкой, сетовала: «Да, ребята, вот если б Гонсалес завернул сюда, в „Два кактуса“, я бы ему показала!»

Ковбои думали, что старушка шутит, а шериф Киллпатрик не раз серьезно предупреждал ее: «Лучше не говорите так, тетушка Молли. А если он позарится на вашу Марженку и в один прекрасный день впрямь тут объявится?»

У трактирщицы не было дочери. Марженкой назывался стоящий за стойкой сейф, битком набитый деньгами, потому как старая Молли содержала трактир уже более шестидесяти лет.

Но Молли Блюм со смехом отвечала на опасения шерифа Киллпатрика:

«Пусть этот Гонсалес только пожалует! Вот увидите, он ни цента из Марженки не получит, а я огребу вознаграждение!»

И чего только не случается! В один из ненастных вечеров, когда трактир был полон, потому что ковбои праздновали успешно прошедшие конные состязания, дверь распахнулась от энергичного пинка и на пороге появился сам Педро Гонсалес с двумя шестизарядными пистолетами в руках, а рядом стоял его адъютант Кривоногий Пит, тоже вооруженный до зубов.

Достаточно было ему крикнуть: «Руки вверх!» — и выстрелить в воздух, а точнее, в потолок трактира, как ковбои во главе с шерифом безропотно поднялись и встали рядком к стене.

Единственный, кто не поднял рук, была тетушка Молли Блюм. Гонсалес приказал ей открыть неприступную Марженку, а Кривоногий Пит с дьявольским хохотом протянул мешок для добычи.

Старая Молли Блюм преспокойно открыла сейф, и пачки банкнотов вместе с золотом перекочевали в мешок Пита.

Мешок был уже почти полон, а сейф пуст, когда Гонсалес увидел в сейфе какой-то мешочек.

«Ха! — И глаза его алчно блеснули. — Наверняка драгоценности…»

И он приказал трактирщице достать мешочек.

Молли Блюм улыбнулась, протянула руку и шварк мешочек на пол под ноги разбойникам! В нем оказались не драгоценности, а горох…

Гонсалес и Кривоногий Пит поскользнулись и тут же растянулись на полу.

Началась неописуемая свалка, в которой участвовали все ковбои во главе с шерифом Киллпатриком, и вскоре разбойников схватили.

— Это был конец Гонсалеса, мужественная старушка из Скалистых гор перехитрила его, — закончила бабушка, и тут раздался звон колокола, точнее, колокольчика — вернулся Алеш с сумкой, из которой выглядывала белая коробка.

— Этот торт я дарю вам взамен того, что вы хотели подарить мне, — сказала бабушка.

Мы торжественно попрощались и поблагодарили бабушку.

Алеш пошел нас проводить и на лестнице спросил:

— О чем это вы с бабушкой разговаривали, что так смеетесь?

— Бабушка рассказала нам сногсшибательную историю, — объяснил Мирек.

И когда Алеш удивленно вытаращил глаза, Ченда добавил:

— О неком американском Яношике, точнее, о Яношиковой бабушке, только шиворот-навыворот.

Алеш ничего не понял, но это уже не имело значения. Дня два мы еще веселились, стоило кому-нибудь вспомнить бабушкину историю.

Жаль, что Алеш ее не слышал и не представляет, какая у него потрясающая бабушка. Но она сама тонко подметила: некоторые ребята думают, что чужие родители лучше их собственных, потому что собственные родители не всегда так откровенны с ребятами, как могут себе позволить чужие родители.

— Ну, хорошо, — сказал Алеш, — а что будем делать с тортом? Надеюсь, вы не думаете, что я его съем?

Мы, правда, именно так и думали, но все же Мирек предложил Алешу отнести торт в клуб вместе с Чендиной свечой, а завтра после школы мы соберемся в клубе, торжественно его откроем и дадим ему название.

— Верно, — согласился наш вожак, — неплохая идея. Я свои обязанности выполню, а вы постарайтесь до завтра придумать какое-нибудь стоящее название для нашего клуба. Ясно?

— Ясно, шеф, — кивнул Ченда, и, когда мы перед домом Алеша расставались, я видел, что не только Ченда, но и Мирек уже размышляли, как назвать наш клуб.

Прошло еще немного времени со дня отъезда Руженки, открытка пока от нее не пришла, но все равно мне вдруг вспомнилось, как мы говорили о троеборье, которое в конце концов плохо кончилось — вожаком нашей компании стал Алеш. Как в первоначальном троеборье мы провели все виды соревнований, которые предложили ребята, кроме моего: соревнования на сообразительность. И потому я решил, что название для клуба должен придумать я и никто другой, — после ужина запрусь в комнате и буду упорно думать и искать что-нибудь подходящее в своих любимых книгах.

Но когда я пришел домой, в комнате сидела тетя Гермина с кузиной Юлией, и мне сразу стало ясно: вечером у нас будет все, что угодно, только не тишина. Тетя Гермина очень говорлива, папа просто поражается, что бывают такие говоруньи, у них болтливость, видно, в крови.

Говоря так, отец всегда мне подмигивает, он ждет, что мама сейчас взорвется, она и впрямь взрывается и долго-долго объясняет, что она, в отличие от тети Гермины, хоть они и одной крови, болтать попусту не любит. А мы с папой смеемся. Смеемся совсем недолго, потому что когда мама злится, она живо заставляет нас умолкнуть. А когда мы умолкнем, я понимаю, что хоть мама и вступается за тетю, все равно она не больно-то ее любит.