Альфа и Омега. Книга 3

Омега приглушенно вскрикнула, отдернувшись назад и сжав пальцами вспыхнувшее острой болью левое предплечье. Далла даже не поморщился, но глаза его стали еще больше, и я впервые увидела неподдельное удивление, отразившееся в них.

— Какого… Зверя… — выдохнула Нора, но вопрос сейчас был адресован уже не нам, потому что с этой минуты она смотрела только на одного-единственного мужчину в зале.

— У него… странное чувство юмора, — согласилась я, ощущая, как губы растягиваются в совершенно неуместной и какой-то дурашливо глупой улыбке. Йон внезапно оказался рядом — обнял меня за плечи и потом потянул за собой, словно ему не терпелось сказать что-то важное. Не думаю, впрочем, что кому-то из них — омеге, которая все эти годы знала любовь лишь через боль, зависимость и принуждение, или альфе, который не знал ее вовсе, предпочитая во всем расчет и пользу для своего дела, — нужна была сейчас наша компания или какие-то дополнительные объяснения по поводу того, что с ними только что произошло.

Йон, ведя меня за собой, на лифте поднялся на крышу здания, в котором находилась «Мечта Ории». Оттуда Восточный город был виден как на ладони — весь забрызганный огнями, заполненный голосами, музыкой, сигналами машин и ритмичным гулом огромного сердца, запертого где-то под камнями мостовой. Полной грудью вдохнув свежий и густой воздух октябрьской ночи, я широко улыбнулась и подставила все еще горящее от удивления и восторга лицо осеннему ветру. Йон обнял меня со спины, и я откинула голову ему на плечо.

— Думаешь, они в таком же шоке, в каком были мы тогда? — негромко спросила я.

— Это еще мягко сказано, — фыркнул мой альфа. — Представь, у тебя уже внуки есть, а судьба вдруг объявляет тебе, что ты всю жизнь… почитай и не жил вовсе.

— Не представляю, — честно призналась я. — Это даже немного жестоко. Заставлять кого-то томиться и тосковать так долго, чтобы потом заявиться во всей красе тогда, когда тебя уже никто не ждет. Всему… свое время, разве нет?

— Не думаю, что на все вопросы есть простые и однозначные ответы, — мягко возразил Йон, вдыхая запах моих волос и проводя кончиком носа по моему уху. — Помнишь, что говорил Меркурио? Метка учит нас любить тех, кого мы бы никогда не смогли полюбить в иных обстоятельствах.

— Думаешь, не смогли бы? — очень серьезно спросила я, разворачиваясь к нему и впервые заглядывая прямо в глаза.

Вокруг нас шумело море городских огней, и все казалось таким отчетливым и таким ясным — только руку протяни. И все же мы все еще балансировали на самом краю, не решаясь сделать последний шаг за него.

— Ты знаешь, что я думаю, — возразил альфа, ни на секунду не отводя взгляд. — И не потому, что какая-то магия позволяет тебе читать мои мысли. А потому, что ты знаешь меня лучше кого бы то ни было на этом свете. И я точно так же знаю тебя. Хочешь, чтобы я сказал это вслух?

Я кивнула — судорожно и коротко, не давая себе времени засомневаться и передумать.

— Я люблю тебя, Хана, — без тени сомнения или колебаний проговорил он. — Люблю не потому, что меня принудили к этому или не оставили выбора, а потому, что с тобой я стал тем, кем бы никогда не смог стать без тебя. Ты освещаешь собой каждый уголок моего мира, и ты всегда будешь моим солнцем — с меткой или без нее. Ты — моя омега, моя жена, мое главное сокровище и мой смысл жизни. И я был бы полным идиотом, если бы позволил тебе уйти — сейчас или через пятьдесят лет. Если хочешь начать неистово и назло мне стареть, то подожди меня немножко, хорошо? Я уже очень скоро тебя догоню, и сможем заняться этим вместе.

Я прерывисто выдохнула, опустив ресницы и ощущая, как по моим щекам скользнули горячие слезинки.

— Поэтому… ответь мне на мой вопрос, маленькая омега. Ты все еще любишь меня?

— Йон, я… — Я замолкла, с трудом справившись с всхлипом, подкатившим к горлу. Отчего-то стало досадно и одновременно смешно. Потому что я тянула время не из-за того, что не знала, что сказать, а потому, что мне вдруг стало совершенно очевидным, что никаким иным мой ответ никогда быть не мог и не будет. — Я не могу представить себе, как могла бы не любить тебя. Не могу вообразить себе такие обстоятельства, такую эпоху, такой мир, в которых я бы не любила тебя всей душой. Кем бы, где бы, когда бы я ни рождалась, я всегда буду любить тебя.

Он улыбнулся — наконец-то улыбнулся. Точно так же, как в первый день, когда мы проснулись вдвоем в моей постели. Точно так же, как улыбался мне каждый раз, когда я почти начинала сомневаться в том, что у нас есть шанс справиться с тем, что раз за разом выпадало на нашу долю.

И, кажется, я была обречена снова и снова попадать под чары этой широкой мальчишеской улыбки, мгновенно превращающей этого сурового мафиози в счастливого ребенка, который снова поверил в то, что в мире иногда случаются настоящие чудеса. Когда он смотрит мне в глаза и так улыбается, в мире не остается никого, кроме нас. Только нас двоих посреди бесконечных, бесчисленных и циклично повторяющих друг друга миров — во всех последующих жизнях и воплощениях, даже если он станет скалой, а я — рекой. Мы созданы единым целым и обречены всегда находить путь друг к другу, даже если кто-то сумеет и вовсе стереть нашу красную дорожку со звездной карты. К добру или к худу, проклятие это или божественный дар, но я — его, а он — мой.

И так будет всегда.