Альфагенез

– Сожалею, - сказал Лукас, и ему действительно было жаль.

– Спасибо. Они оставили мне достаточно денег для того, чтобы пройти через колледж, но мне приходилось работать, чтобы себя прокормить. Перед тем, как они умерли, я хотела поступить на историю искусства, - она издала горький смешок, еле слышно.
– Я хотела быть оценщиком произведений изобразительного искусства. Ну знаешь, человек, который проверяет произведения для аукционов и музеев, чтобы определить их аутентичность. Я всегда думала, что это было бы так в аккурат. Но потом я совладала с собой, и вместо этого ушла в бухгалтерию. Это казалось… благоразумней. Я пыталась быть благоразумной. Иметь какую-то основательность. А потом в мой мир, как комета, ворвался Джонатан. Все, что бы он ни делал, казалось захватывающим. Он все делал как в шутку. Его родители всегда были со мной формальными. Не думаю, что они даже понимали, почему я ему нравлюсь, но раз уж Джонатан выбрал меня, то он неправильного бы сделать не смог.

Лукасу очень захотелось убить Джонатана.

– Сперва все было просто великолепно. Связи отца Джонатана дали ему возможность занять должность в частной акционерной компании. В течение дня он должен был играть роль бизнесмена, а в течение ночи - играть роль мужа. А потом родилась Эмили. Ну, ты ее уже видел.

– Она хорошенькая, - сказал Лукас.

– Конечно. Джонатан ее любил. Это была еще одна, новая игра: быть папой. Ему приходилось выставлять ее напоказ, словно милого чистокровного щенка, - она снова вздохнула.
– Мне следовало увидеть это тогда. Во всяком случае, все было великолепно несколько лет, а затем - обвал экономики. Внезапно - это уже была не шутка.

– Партия была завершена, - догадался Лукас.

– Да. Джонатану довелось начинать работать ради выживания и тянуть лямку, или же фирма его сократит. Я тоже работала, и мы делали все правильно, но нам пришлось ограничивать наши излишества, а Джонатан не хотел увязать в рутине. У нас происходили самые глупые разговоры. Он не мог понять, почему это ему нельзя выбросить тридцать штук на членство в загородном клубе. Будто бы его мозг не мог усвоить понятие бюджета. Я хочу сказать, что человек имел магистерскую степень по бизнес-менеджменту, а такое громко и во всеуслышание заявлял, - голос Карины слишком высоко поднялся, и она смолкла.

– И что случилось?
– подтолкнул Лукас к продолжению.

– В конце концов, он решил, что устал играться с нами. Он начал присылать мне эти нудные, сумбурные электронные письма о том, каким он себя чувствовал подавленным и несчастным, и о том, что ему надо найти себя. Он говорил, что ему хочется жить полной жизнью. Найти «изюминку» в жизни. Сначала это вызывало у меня заботу, потом я подумала, что он придуривается, но - нет. Не было похоже на то, что мы когда-либо были близки к банкротству. Мы просто больше не могли делать захватывающих вещей, ну, вроде заказа шампанского для целого бара. Я предложила ему шевелиться; он не захотел этого делать. Всякое решение, которое я предлагала, не было достаточно хорошим. Он мучил меня подобным образом около четырех месяцев. В конце концов, мне все стало по-барабану. Возможно, мне бы следовало с большим упорством бороться, но я не могла забыть одного звонка подруги, рассказавшей мне, как она видела Джонатана без меня, у нее на офисной вечеринке. И ты знаешь, о чем я подумала?
– она сделала паузу. Ее темные глаза были огромными на ее хорошеньком лице: - Я подумала: «Хорошо. Может он встретит кого-нибудь, и я смогу развестись с ним». Это ужасная вещь, так думать о своем муже. Вот тогда-то я и поняла, что брак закончился. Мы покатились по наклонной плоскости, но, кроме того, была Эмили. Как ты объяснишь четырехлетнему ребенку, что папа больше не хочет ее, потому что ему нужно найти себя? Так что я поговорила с его родителями. Я думала, может хоть они втолкуют ему что-нибудь разумное.

Лукас скорчился в гримасе.

– Ты говорила, что он мог делать все только правильно.

– Да, это было глупо, но я была в отчаянии. Они перезвонили ему, чтобы поговорить по душам. В конце недели Джонатан вытянул меня на ужин. Я знала, что-то произошло, но не знала что. Это было не свидание. Он сказал мне, что подал на развод. У него нет проблем с выплатой мне алиментов, и я могла сохранить все свои родительские права.

По ее лицу прошла тень. Внезапно, она показалась маленькой.

– Мы были в авто, собираясь забрать Эмили из детского сада. Спорили о его великодушии относительно моих «родительских прав», - в ее голосе возникли капли горести.
– Он хотел все бросить и остаться покинутым. Я настаивала, что Эмили нужен отец, и он не может так просто сорваться. Он был безумен. Он сказал, что у каждого есть право на счастье. Он хотел быть свободным от меня и Эмили, но не хотел, чтобы его судили за это. А потом, в полной неожиданности, он потерял сознание. Как будто кто-то щелкнул выключателем. Мы вырвались на встречную полосу движения. Я помню свет фар. И проснулась в больнице.

Она почувствовала гробовую тишину и продолжила:

– У него был удар, - под конец сказала Карина ровным голосом.
– У него была фибромускулярная дисплазия. Никто не знал. Он был здоровым как лошадь, играл в ракетбол, а потом - просто умер. Это маленько выбило меня из колеи, но я оправилась. В больнице я была в течение двух недель. Эмили пришлось оставаться с его родителями. Они ее не кормили.

– Что?

– Брайан, отец Джонатана, всегда питался вне дома. Когда умер Джонатан, он все свое время проводил в загородном клубе. Он говорил, что это было способом справиться. Линде было за семьдесят. Ее коснулось слабоумие. Все, что она делала - целыми днями ела конфеты; но ни одной не давала Эмили, «а то у нее разрушатся зубы». Она забывала дать Эмили ланч, а когда вспоминала, что надо ее покормить, то либо пыталась приготовить и палила все, либо давала Эмили пищу, которая так долго пролежала в холодильнике, что была не только заплесневевшей, но и цветущей.

Она плакала, не от жалости, а от гнева. Не было слез, но он слышал их в голосе Карины, под прикрытием ровного тона.

– У них была наполненная орешками чаша, и Эмили рассказала мне, как делала вид, что засыпает, а затем украдкой их тащила. Когда я выбралась из больницы, она была на шесть фунтов легче. Как так, то она почти ничего не весила. Поэтому теперь ты знаешь, почему она запасается едой. Она была в ужасе, ее отец только что умер, ее мать была в больнице, а дедушка с бабушкой не кормили ее. Я уже говорила Артуру, что кроме меня у нее никого нет. Я подразумевала это. Нам не рады в этом доме. Они винят меня с Эмили в инсульте Джонатана. Мы сделали такой трудной его жизнь, что он умер для того, чтобы вырваться.

Красные розетки на ее лице становились темнее. Карина дотронулась рукой до своего лба и посмотрела на нее. Ее глаза расширились. Она потерла предплечье Лукаса:

– Это другая реакция на твой яд?

– Мм-хм, - хмыкнул он.

– Я рассказала тебе мою историю. Расскажи теперь мне свою. Так будет честно.

– Что ты хочешь узнать?
– спросил он, гадая, что бы она подумала, если бы заглянула внутрь его сознания и увидела, как он душит ее мужа.

– Кто ты? Все вы. Кто вы в действительности? Мне нужно знать, что со мной происходит.

* * *

Она ему слишком многое наговорила, решила Карина. Настолько много, так что захотела за это получить взятку, задаток за информацию, которой он владел, по крайней мере, равноценный ее рассказу о том, что она сделала, и только потому, что он лежал рядом с ней, весь в синяках, избитый, окровавленный и испытывающий боль. Его надо было отвлечь, и у нее было достаточно сострадания, чтобы выложить это ему. Но она не собиралась изливать ему душу. Просто так получилось. Ему было больно, и хотя она намеревалась облегчить его страдания, он отказался подпитываться, потому что не хотел ей навредить. У него не было желания свою боль обменивать на ее боль. Наименьшее, что она могла сделать - говорить и отвлекать его.

Карина дотянулась и коснулась его руки. Его пальцы сомкнулись на ее пальцах. Лукас глянул на нее с удивлением. Теперь это у них было общее - они обоюдно относились с подозрением к любому проявлению доброты. Она не ожидала доброты вообще, тем более от него. Но она была аутсайдером. А он - не был.

– Тут нам еще не хватает наблюдающих за нами тех перепуганных женщин, - проговорил он ей.

– Это никогда не было для них. Это было все для тебя.

Она почти плакала и даже не могла понять почему. Это все стресс, сказала себе Карина. Травма от увиденной смерти сотен людей за один раз. И жар, который все продолжал повышаться. Когда она выдыхала, чувствовалось ее горячее дыхание. Ее кожа была сухой и слишком натянутой. А теперь еще были повсюду на руках кольца красных точек.