Алгорифма

Да не иссушит ветра дуновенье Росу на благовонных лепестках Последней розы, что держал в руках Слепой поэт — о скорбное мгновенье! Тот сад, где розы Мильтона цвели, Уже, быть может, стёрт с лица земли, Лишь над одной я отвратил угрозу. Пусть это самый хрупкий из цветков, Я воскресил из темноты веков Глубокую, невидимую розу!

EVERNESS

Одной лишь только вещи нет — забвенья. Господь, спася металл, хранит и шлаки, И плевелы исчислены, и злаки, Все времена и каждое мгновенье. Всё обратимо: сонмы отражений Меж двух зеркал рассвета и заката Хранят следы твоих отображений И тех, что отложились в них когда-то. Любая вещь останется нетленной В кристалле этой памяти — вселенной, Где мыслимы любые расстоянья. Ты здесь бредёшь по долгим коридорам, Не знающим предела, за которым Увидишь Архетипы и Сиянья.

RELIGIO MEDICI

Спаси меня, о, Господи, взываю К Тому, Чьё имя — звук пустой, и всё же, Как если бы Ты слышал это, Боже, Лишь на тебя с надеждой уповаю. Дай мне защиту от себя. Об этом Тебя просили Браун, Монтень, а также Один испанец. Господи, вот так же, О, Всемогущий, сжалься над поэтом! Спаси меня от жажды смерти. Дважды, Поскольку нет возврата человеку, Нельзя войти в одну и ту же реку В неё уже вступившему однажды, Пускай мне смерть навек закроет вежды, Не от неё спаси, но от надежды.

J. M

Есть улица, есть дверь, есть номер дома, Звонок… Образ утраченного рая, Который помнить, даже умирая, Я буду… Звук шагов твоих. Ты дома. Мой каждый день заполнен был тобою, Там ждал меня твой голос долгожданный… И у меня свой рай был первозданный. Что было, то, пройдя, стало судьбою. Не избежал я своего удела: Чтец слеп, памяти цепкой ослабленье, Литературой злоупотребленье… Желанье смерти мною завладело. Дождём плиты могильной омовенье, Где две абстрактных даты и… забвенье.

Я

Таинственное сердце, мозг, потоки Незримой крови в венах, Стикс и Лета Внутренностей, костистости скелета Под дряблой кожей — к телу дни жестоки… Всё это я, но кроме плоти тленной Я также память о мече старинном И огненном светиле, в мрак низринном, Рассеивающимся во вселенной. Я видевший когда-то наяву мир, Теперь ослеп. Знаток обузой ставших Книг и гравюр, от времени уставших, Завидую я тем, кто уже умер. Как странно быть в печальном доме этом Слова перебирающим поэтом.

* * *

1

Мир больше не подробен. Отлучённый От ставших недоступными мне улиц, Любимых различать я не могу лиц, Слепец, руками видеть обречённый. От книг осталось то, что сохранила Забвенья форма — память. Содержанье Не помню, лишь формат… Неудержанье Досадно — Мнемозина изменила! Неровность на полу подстерегает И каждый новый шаг чреват паденьем. Вновь нет рассвета вслед за пробужденьем. Слепец иначе время постигает… Лишившийся событий, мир стал пресным Однообразным и безынтересным.

2

С рожденья моего несу я бремя: И чайной ложкой и большой черпалкой Обкрадывает мелочное время Моё плохое зренье. Шарю палкой… Дни прожитые сильно подточили Букв контуры и лиц, любимых мною. Чтеца с библиотекой разлучили… Ослепшие глаза тому виною. Цвет голубой и алый — за туманом, А зеркало предметом серым стало. Со вздохом констатирую устало: Двойник мой в нём был зрительным обманом. Теперь я вижу только сновиденья И слепну сразу после пробужденья.

ПРОБУЖДЕНИЕ

И прянул свет! Кружась в сознанье спящем, Обрывки снов к былому сну восходят, И вещи неминуемо находят Свои места в постылом настоящем. Мне грезились: миграции сквозь время Птиц и народов, орды, легионы, Рим, Карфаген, руины, казни, троны, Всех прошлых лет мучительное бремя! А вот и возвращается сегодня: Моё лицо, мой голос, ноги, руки, Цвета и формы, запахи и звуки, И память — наказание Господне! Довольно снов — в одном из пробуждений Увидишь мир без этих наваждений.

ОН

Ты — слеп. Твой взор сожжённый ненавидит Палящий диск, зияющий зловеще. Теперь ты лишь ощупываешь вещи. Он — свет, отныне чёрный. Он всё видит. Мутации луны, капель клепсидры, И то, как отдают земные недра Свой скудный сок корням упорным кедра. В нём рдеют тигры и чернеют гидры.