Алхимик
Шрифт:
— Где мой отец?
Коннор, дернувшись, посмотрел на нее. Последние два часа, пока Монти спала, он не вставая сидел рядом с ней, снова и снова перебирая в памяти последние дни, строя планы. Наклонившись, он поцеловал ее.
— Как ты себя чувствуешь?
Она с трудом подняла руку и коснулась ярко-красной ссадины на шее.
— Не знаю, — сказала она. — Я… я… — Она снова закрыла глаза. — Что произошло, Коннор? Пожалуйста, расскажи мне, что случилось.
— Постарайся заснуть. Теперь тебе больше не о чем беспокоиться. Просто отдыхай. — Он с тревогой смотрел на нее. После того как Монти
— Где доктор Кроу? — прошептала она.
— Все в порядке. Его здесь нет. Он не вернется. Моя мама позаботилась об этом. Он больше не причинит тебе вреда.
Она покачала головой:
— Снаружи… Он был там. Я была как в бреду, и это было ужасно. Он смотрел из-за окна. Он хотел, чтобы я встала на стол и попробовала… он хотел…
Коннор сжал ей руку и кивнул на тяжелые цветастые драпировки:
— Они плотно задернуты, к тебе сюда никто не заглянет. Мы будем с тобой всю ночь, так что тебе не о чем беспокоиться.
— Моя сумочка. В ней диктофон. Прокрути запись.
— Постарайся уснуть, дорогая.
— Прошу тебя, прослушай запись.
Коннор нашел ее сумку и увидел в ней маленький диктофон «Сони». Он вынул его, нажал «Play» и, едва услышав первые слова, подрегулировал громкость.
«…Мы хотели бы получить от вас объяснение, доктор Баннерман, что вы делали с „Матерноксом“, принадлежащим компании».
«Вы предпочитаете, чтобы объяснение прозвучало в суде или перед Комитетом по безопасности медицины?»
— Прокрути назад, — сказала Монти. — Прослушай с самого начала.
Открылась дверь, и вошла Табита Донахью, держа дымящуюся чашку. Она осторожно переступила через полоску соли, которая пересекала порог и опоясывала спальню.
— Я принесла вам то, что поможет обрести силы. Сможете выпить, Монти?
— Я… я сомневаюсь.
Табита села на постель.
— Пусть остынет, и потом попробуйте, хорошо?
Коннор отмотал ленту к самому началу, и их троица в молчании выслушала запись. Когда она закончилась, порозовевшая было Монти снова побелела.
— Я прошу вас, — сказала она. — Мы должны найти моего отца. Не можем ли мы связаться с британским послом? Или доктор Кроу пойдет на… — Внезапно она содрогнулась, не в силах от страха произнести то, что пришло ей в голову.
— При вас есть что-нибудь из вещей вашего отца? — спросила Табита. — Что-то личное… вещь, которую он недавно надевал или к которой прикасался?
— Нет… у меня ничего нет, во всяком случае не здесь. — И вдруг она спохватилась. — Я… а как насчет… есть диктофон! Это его, он всегда был при нем.
Коннор протянул его матери. Она положила его на ладонь, а другой рукой стала легко водить над нею. Дверь чуть приоткрылась, и один из котов вошел в комнату в сопровождении другого, они присоединились к троице людей.
Закрыв глаза, Табита начала собираться с силами.
— Хочешь поработать с маятником, мама? — спросил Коннор.
— Нет необходимости, — ответила она, не открывая глаз. — Я очень остро чувствую его, я знаю, где он, мысленно я четко вижу его. Он очень симпатичный человек, на макушке у него очень мало волос, но длинные волосы цвета соли с перцем закрывают уши и
затылок.Монти изумленно замерла. Затем она осознала, что фотографии отца часто появлялись в международной прессе и, вполне возможно, мать Коннора видела их и запомнила его внешний вид. Разве что она отнюдь не выглядела как женщина, которой нужно врать.
— Да, — сказала она. — Он так и выглядит.
По-прежнему сидя с закрытыми глазами, Табита Донахью продолжала:
— Он жив, но в таком состоянии… словно жизнь покинула его. Я не совсем понимаю…
Монти обеспокоенно смотрела на нее.
— Он лежит плашмя, у него во рту что-то вроде дыхательной трубки, но он в сознании, и мозги у него настороже.
— Он парализован? — встревожилась Монти.
— Он в маленькой комнатке, вокруг него электронная аппаратура.
— Что за комната? — спросила Монти.
— В ней нет окон.
— Господи, — сказал Коннор. — Сколько этажей в этом здании?
— Около восьми.
— Восьми? — переспросил он. — Ты уверена, что оно не выше? Смахивает на здание Бендикс.
— Восемь! — твердо повторила она.
— Это «Бендикс-Хаммерсмит», — сказала Монти. — Клиника. В ней восемь этажей… О господи, где же он там? Может, он ранен.
— Я не знаю, что происходит, но никаких ранений не чувствую. На теле этого мужчины нет никаких повреждений.
— Прошу тебя, Коннор, мы должны что-то предпринять, — взмолилась Монти.
— Завтра, моя дорогая, завтра, — сказал Коннор. — Я все отлично понимаю. Твой отец им нужен живым, они нуждаются в его знаниях. И я отлично понимаю, что мы должны делать. Тебе придется полностью довериться мне. О'кей?
Она коротко кивнула. Ее лицо было маской страха, и, чтобы успокоиться, она сжала его руку.
112
Лондон. Четверг, 8 декабря 1994 года
— Это она, да? — сказала Никки. Голая, она полулежала на полу, прислонившись к спинке кровати, и жевала оливку. Глотком сухого мартини из своего стакана она запила ее, вытащила другую и кинула себе в рот. Свободной рукой она перебирала волосы на лобке, стараясь разгладить их, один волос за другим.
— Кто? — спросил Ганн. Он лежал спиной на постели, и ноутбук стоял у него на бедрах.
Никки рассматривала свою промежность.
— Ты не думаешь, что у меня слишком длинная волосня? Может, в следующий раз, когда я буду делать прическу, стоит и ее привести в порядок?
— Да прекрасный у тебя лобок, — рассеянно сказал он.
— По крайней мере, они рыжие, как и волосы на голове. Много у тебя имелось девчонок, у которых волосы на лобке были такого же цвета, как и на голове?
Ганн что-то неразборчиво буркнул, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Минуло час ночи, и он был дома меньше часа. Он смотрел на телефон, ожидая звонка. Дожидаясь, пока этот кретин Макласки позвонит ему из Вашингтона и подтвердит, что Моллой и эта девка Баннерман мертвы. Дела начинали выправляться, и наконец они уже стояли почти на ровном киле, но еще хватало свободных концов, которые надо было завязать. По крайней мере, товары доставлены, и, если повезет, какое-то время Кроу не будет стоять у него за спиной.