Алхимик
Шрифт:
Маргарита Френч закрыла блокнот. — И это все?
— Еще одна вещь. Патрик задумчиво посмотрел на нее. — На днях утром, во время первого прогона силамина, у вас был секундомер. Что все это значит?
Девушка колебалась. — Не думаю, что вы мне поверите.
— В любом случае скажите мне.
— Я зафиксировала реакцию. С секундомером. Все, что мне нужно было сделать, это вычислить пространственную скорость аммиака. Из этого вы получаете время, необходимое для перемещения первого продукта силамина из реактора в коллектор, где он сразу же дал тест пикрата. Это было 38,6 секунды. Когда Пьер объявил о существовании силамина, я запустила секундомер. Когда появился пикрат, я остановила его. Она открыла свою сумочку. — Я всё время ношу его с собой —
— Я думаю, это был телекинез, — сказала Маргарита.
Патрик смотрел на девушку широко раскрытыми глазами. Ее лицо было бледным, но она с вызовом смотрела на него. Мужчина подергал себя за усы, нахмурив брови. Он вспомнил, как вел себя Цельс во время того, теперь уже печально известного, успешного прогона: напевал, шептал, увещевал, поглаживал склянку. Как «азартный» игрок, играющий в кости. А потом бросок. Предполагалось, что некоторые игроки обладают этой силой, этим контролем над неодушевленной материей. Телекинез. Так называемое «Пси».
Он хрипло спросил: — Разве это возможно?
— Думаю, что да. С некоторыми химиками. Пьер не первый. Он не будет и последним. Если он другой, то только потому, что он может сделать это лучше, и потому, что он знает, что он может сделать.
Мысли Патрика понеслись вперед. Значение... было ошеломляющим. Он подавил дрожь. — Но это не химия. Это не наука. Это может быть даже противозаконно.
— Это была первая химия, — коротко ответила девушка. — Это алхимия.
— Подождите минутку, — запротестовал Патрик, с трудом возвращаясь к прежним мыслям. — Если бы Цельс был настоящим алхимиком, он бы делал золото, не так ли? Он делает золото? Конечно, нет. Но опять же, предположим, он мог бы делать золото, как бы вы объяснили это монетному двору Соединенных Штатов и ФБР?
— Вы совершенно не понимаете, — сказала девушка. — Он никого не пытается убедить, что он алхимик. Это как раз наоборот. Он пытается это скрыть. Он хочет быть обыкновенным химиком двадцатого века. Если бы он мог делать золото, то держал бы это в секрете. Поэтому бессмысленно спорить, что, поскольку он не сделал никакого золота, он не алхимик. Алхимик использует свои силы для удовлетворения потребностей своего покровителя. В пятнадцатом веке главным требованием было золото. В современной лаборатории это может быть что угодно — от пластика до лазеров и силамина. И наконец, что такого замечательного в золоте? Сегодня десятки тонкодисперсных химических веществ можно продать дороже, чем унцию золота.
Мужчина застонал. — Но заявка на патент... что будет делать Патентное Ведомство, когда мы подадим заявку на алхимический процесс? И как будет читаться основная патентная формула? Можем ли мы сказать: — «В процессе взаимодействия кремнезема и аммиака с образованием силамина развитие реакции начинается с телекинетического формирования одной молекулы силамина, тем самым обеспечивая автоматический катализ реакции»? Как это будет звучать для экспертов в Классификации 23?
— Достаточно, чтобы искусные мастера воспроизвели изобретение, — сказала Маргарита. — Возможно, это означает других алхимиков.
Патрик с трудом подавил бульканье в горле. — Другие? Боже упаси!
Девушка ждала с тихим сочувствием.
Наконец Патрик неуверенно произнес: — Ну, посмотрим, что вы сможете сделать…
Когда Маргарита ушла, Патрик сидел, уставившись в ящики своего стола, и мрачно теребил усы. Он ничего не мог сделать. Он не мог пойти к Эндрю Бликеру и сказать: — Энди, у вашего господина Цельса телекинез. У него «пси». Вот, почему он получил силамин, и вот почему его процессы невоспроизводимы. Патрик печально покачал головой, вспомнив, что Бликер сказал заявителю из Калифорнии, который утверждал, что видел летающую тарелку.
Интерком прервал его размышления. Джо Марел из Грюна
хотел взять у него интервью.* * *
Джо Марел несколько секунд смотрел на стол с откатной крышкой.
Патрик, наконец, спросил: — Вы сказали, что хотите критически оценить некоторые процедуры патентного ведомства.
— О, конечно. Простите за любопытство. Я никогда не видел ничего подобного — я имею в виду стол.
— Самая большая подделка в лаборатории, — добродушно ответил Патрик.
— Откуда мне знать? Ну, предположим, мы начнем с вашего мнения о нарушении прав нового процесса силамина.
— Конечно.
— Вы говорите, что этот патент не представляет серьезного риска нарушения. Вы имеете в виду, он серьезно не нарушен?
— Не совсем. Никто не может с уверенностью предсказать, что суды будут делать с данным патентом. Это всегда догадка. Мы просто пытаемся оценить степень риска.
Марел с любопытством посмотрел на него. — Вы хотите сказать, что он, вероятно, не нарушен?
— В каком-то смысле, да. Но имейте в виду, это не та вещь, которая допускает вычисление процентов.
— Но я полагаю, что, когда ваше руководство прочтет это, они поймут, что патентная ситуация ясна?
— Ну, не неминуемо и не обязательно. Но она очень даже может произвести такой эффект.
С минуту Марел молчал. Он провел пальцем по воротнику и продолжил: — Ну, тогда вы продолжаете говорить о другом патенте. На уровне апелляций защита патентной недействительности, вероятно, будет подтверждена. Означает ли это, что патент недействителен?
— Нет, здесь мы снова просто пытаемся понять, что суды будут делать с данным патентным вопросом. Ни один адвокат не может сообщить своему клиенту, является ли патент действительным или недействительным. Только суды могут это сделать. Если суды не высказались, то в лучшем случае адвокат может только указать, как, по его мнению, суды будут выносить решения, если и когда они получат вопрос. И вы, конечно, понимаете, что суды в разных федеральных округах могут дать разные ответы. Патент может быть признан недействительным в штате Мэн, но действителен и нарушен в Калифорнии. Кроме того, есть и другие причины, по которым мы не хотели, прямо заявлять, что патент недействителен. Например, когда-нибудь мы могли бы купить патент, а затем продолжить судебный процесс, за исключением того, что теперь мы были бы на другой стороне.
Марел быстро заморгал. Наконец он сказал: — Тогда почему бы просто не снять трубку и не сказать об этом тому, кто хочет знать? Зачем вообще иметь письменное мнение?
— О, должно же быть письменное мнение — что-то такое, на что могли бы посмотреть десятки людей из менеджмента «Хоуп», а также люди снаружи. Банки и страховые компании, которые предоставляют финансирование для предлагаемого нового завода — их адвокаты хотят видеть патентное заключение. У адвокатов есть свой особый язык, когда они разговаривают друг с другом. Они никогда не говорят «да» или «нет». Если адвокат нашего кредитора получит заключение с «да» или «нет», он может счесть его некомпетентным, и тогда мы не получим финансирования. То же самое относится и к нашему сублицензированию. Когда мы продаем процесс для использования в Англии, Западной Германии, Японии или где бы то ни было, мы обнаруживаем, что их адвокаты больше доверяют одному из моих двадцатистраничных заключений, чем категорической визе от президента «Хоуп Кемикалс».
— Я понимаю. То есть, кажется, я понимаю. Вы не можете просто сказать «да» или «нет»...?
— Вот именно, — ответил Патрик. — Слишком обманчиво, однозначно. Это был бы не крикет. Он стал экспансивным. — «Да» и «нет» — два самых опасных слова в английском языке. Каждое по своей сути означает то, что по определению невозможно. Каждое, при обычном использовании, сопровождается защитным облаком подразумеваемых квалификационных условных положений. Проблемы возникают, когда говорящему и его слушателю не удается достичь совпадения в подразумеваемых и воображаемых квалификациях.