Алхимия единорога

– Рамон, в прихожей среди купленных тобой книг я заметил кое-что по алхимии, я не ошибся?

Вопрос Рикардо Лансы застал меня врасплох.

– Ну, в общем… я зашел в одну букинистическую лавку… и эти издания показались мне любопытными, только и всего. Сам видишь, ничего особенного.

– Ты был на Чаринг-Кросс?

– Да, там их и купил.

– А в моей библиотеке рылся?

– По правде говоря, времени не хватило. Хотя ты знаешь, как сильно она меня интересует.

– Еще бы, в моей коллекции больше двух тысяч томов. Есть очень редкое издание, хоть и не по алхимии, которое любил перечитывать мой отец. Оно называется «Книга чудес» Бенедейта и Мандевилля. ^[39] У меня очень хороший испанский перевод. Мой дедушка читал мне на ночь отрывки из этой книги. Почитай главу под названием «Homo viator et curiositas» ^[40] – она о поисках рая. Тебе будет интересно; я ведь знаю, ты переживаешь кризис. Лет восемь назад, будучи в твоем возрасте, я тоже прошел через жесточайший кризис, который, само собой, сопровождался разводом. Теперь, в пятьдесят, все иначе, но в сорок лет ты хочешь остаться таким, каков ты сейчас: ты считаешь, что достиг вершины зрелости, и не желаешь двигаться дальше. Тебе хочется застыть на этой точке, однако существует неумолимый закон, который тебе такого не позволит. Слушай, Рамон, здесь на Брутон-стрит, в Мейфэре, есть клуб архитекторов-масонов под названием «Os Coroados» ^[41] – они все из Португалии и уже много лет исследуют универсальное снадобье и философский камень. Я помню их ритуалы и даже целые фразы, послушай: «Из земли, что приходит к нам сверху, добывается вечное движение, если она будет растворена в воде посредством философского огня, после того, как вновь обретет форму хаоса, в котором пребывали все элементы до разделения всех вещей…» Я мог бы декламировать часами. Потратил на все это много времени, но в конце концов утомился. Терпения не хватило. Подожди-ка минутку.

39

Сэр Джон де Мандевилль (XIV в.) – врач и математик. Автор книги о своих путешествиях по Турции, Армении, Татарии, Персии, Сирии, Аравии, Египту, Ливии, Эфиопии, Амазонии, Индии, Китаю. Хотя, скорее всего, ее сочинитель побывал только в Египте, а остальное списал у других средневековых путешественников.

40

«Человек путешествующий и любопытство» (лат.).

41

«Коронованные» (порт.).

Подойдя к северной стене своей библиотеки, Рикардо Ланса вытащил из-за одной из книг в центральном шкафу камень, который и предъявил мне. По цвету камень напоминал никель, а блестел как серный колчедан.

– Видишь? Это серебро.

– Ты уверен?

– Послушай, Рамон, прежде это было куском свинца, но теперь – серебро. Вот чего мне удалось добиться. Но чтобы продолжить, не хватило веры, мужества и беспредельного терпения. А теперь я считаю, что все это жульничество.

– Что же оттолкнуло тебя от этого экзистенциального подвига?

– Ты говоришь, как посвященный в науку Гермеса.

– Она меня очень увлекает, Рикардо. И это не только моя одержимость, ее разделяют многие. Я пришел к выводу, что жизнь чересчур коротка, что семьдесят или восемьдесят лет существования – слишком мало, поскольку за такой срок многие загадки не находят разгадок, многие истории не успевают завершиться. Я отказываюсь мириться с ограничением своего существования.

– Но ведь таков закон жизни, Рамон.

– Нет! Явно нет! Просто нужно действовать иначе, учиться иному, развивать иные способы познания. Нет, предел жизни – девять сотен или тысяча лет. Человеку полагается жить столько, никак не меньше.

– Если человек проживает не одну жизнь. Душа сперва обреталась в камне, в растении, в животном и только потом досталась человеку. Иногда, глядя на собаку, я вижу по ее глазам, что в ней может заключаться человеческое существо. Порой злобное, порой благородное, порой полудикое… Но как бы то ни было, в ней живет человеческая душа.

– А я не хочу быть растением, минералом или животным. Я стремлюсь к полноценному бытию совершенного человека.

– Тебе не приходило в голову, что это очень тоскливо – стареть на протяжении сотен лет?

– Тогда все жизненные процессы должны протекать иначе.

– И сколько у тебя будет друзей? Сколько женщин? Сколько войн ты переживешь и скольких близких потеряешь?

– Понимаешь, чтобы подобное стало возможным, многое должно измениться. Человек не смог бы жить в одиночестве, наверное, он бы просто такого не вынес. Если чудесный эликсир будет добыт, он должен будет стать достоянием небольшой группы людей, которым придется обособиться, чтобы не обрекать себя на вечное страдание. Я понимаю это так: ты включаешь в круг избранных свою супругу, детей, ближайших родственников, так же поступают другие посвященные, и вы начинаете долгий путь к бессмертию.

– Говорят, некоторые так и живут, – усмехнулся Рикардо Ланса. – Слушай, Рамон, я в подобные штуки не верю. Или они меня не интересуют. Мне бы хотелось умереть лет в восемьдесят или в девяносто, но со здоровым телом и ясной головой. Остальное меня не касается. Но я люблю и знаю мир, я много путешествовал благодаря своей работе, мне пришлось побывать на всех континентах, и я видел удивительные вещи, да и прочитал немало. Кстати, рядом с нашим миром существуют другие миры, чьи измерения пересекаются с нашими. Тамошние общества ушли далеко вперед, пережив стадии, сходные с нашим строем, и теперь существуют на иных началах, в эдемах, но не таких, в каком жили Адам и Ева. Это тайные сообщества, в них входят через особые двери, вот только двери эти нужно уметь найти и проникнуть за них, а потом вернуться, чтобы не остаться там навсегда. Ты уверен, что все люди, ежедневно пропадающие в нашем мире, были убиты и захоронены? Наверняка многие из них попадают в параллельные миры – или случайно, или их затягивают туда. Иные измерения лежат в прошлом, в будущем или же там, где времени не существует. Слушай, Рамон, у меня есть к тебе предложение. Сегодня пятнадцатое сентября. Как я уже говорил, я пробуду в Лиссабоне до тридцатого. Сможешь приехать ко мне двадцать третьего сентября?

– Я бывал в Лиссабоне. Он мне не слишком по душе.

– Нет-нет, я хочу, чтобы ты увидел Синтру: ее леса, ее хуторки и, главное, тамошних людей. Там есть одно магическое, алхимическое местечко под названием Кинта-да-Регалейра. Теперь там нечто вроде масонского музея, открытого с июля по февраль. Когда ты сам побываешь в Синтре, ты многое поймешь. Я знаю людей, которые могут тебя провести в Бадагас, тайный город.

– Тайный город? Ты серьезно, Рикардо? По-моему, раньше ты подтрунивал надо мной.

– Все это очень серьезно.

– У меня там живет друг-переводчик. Его зовут Луиш Филипе. Знаешь Яблочный пляж? Я как-то раз бывал там, хотя, конечно, смотрел на Синтру глазами туриста.

– Ну вот, а теперь ты увидишь, как много там удивительного.

– Скажи, Рикардо, а я могу пригласить с собой подруг?

– Из Испании?

– Нет, из Лондона.

– Так вот как ты проводишь здесь время, греховодник!

– Да нет, это совершенно особенные девушки.

– Все девушки особенные. Сколько им лет?

– Тридцать и двадцать пять.

– Тогда, считай, мы договорились.

– Э, нет, приятель. Они мои подруги, я очень их уважаю, и мне бы не хотелось… К тому же они сами ничего такого не позволят.

– Да я просто подшучиваю над тобой! Я буду в Синтре со своей невестой. Снова шучу, нет у меня никакой невесты. После двух жен мне вовсе не улыбается обзаводиться третьей. Кто хорошо устроился – это ты. Вечный холостяк!

– Знал бы ты, как печально одиночество.

– Свобода имеет свою цену.

– Жить так непросто.

– Зато интересно, – заключил Рикардо.

V

Мы с Рикардо перекусили, потом поболтали о всяких пустяках, и я пообещал явиться в Ботанический сад в районе Ажуда двадцать третьего сентября в шесть часов вечера. Мы встретимся и пойдем ужинать в один ресторанчик в Байру-Алту, ^[42] где превосходно готовят лангустов.

Простившись с Рикардо, я вышел из дома, миновал улицу Слоун, пересек весь квартал Белгрейвия, сел возле вокзала Виктории на четырнадцатый автобус, а на Трафальгарской площади пересел на двенадцатый и снова оказался в Ноттинг-Хилле.

42

Старинный квартал в Лиссабоне.

На остановке не обошлось без неприятностей: несколько молодых негров привязались к пожилому мужчине, по виду цыгану. «Бобби» в шлеме пытался унять разгоравшиеся страсти, а зеваки наслаждались зрелищем.

Когда я добрался до дома с единорогом, было уже полпятого. На улочке царило полное спокойствие. Я позвонил, дверь открыла служанка и сказала, что Виолеты нет дома, но она скоро вернется.

Я уселся под лампой на диване в гостиной и погрузился в чтение книги, которую взял со стола, – ее, несомненно, изучала сама хозяйка дома. Иначе и быть не могло: то были «Иероглифические фигуры» почитаемого нами Николаса Фламеля. Я совсем недавно приобрел испанский перевод этой книги. Мне вдруг подумалось, что дела принимают серьезный оборот, что все мы немножко свихнулись – включая Рикардо, который делал вид, что покончил с алхимическими опытами. Но теперь я начал подозревать, что Рикардо, быть может, лукавит и на самом деле герметические таинства по-прежнему манят его.