Алхимия крови и слез

Разумеется, она бы никогда в этом не призналась. Ее бы на смех подняли! Как же, императорская дочь, а не находит ничего прекрасного в древних, как эта земля, обычаях. Лисса же считала их неоправданной жестокостью. Впрочем, с ее точки зрения, уж лучше б люди Мараана, где она недолго жила, резали овец и гадали на их кишках, нежели постоянно пытались отравить друг друга и устраивать очередной дворцовый переворот, вырезая предыдущую правящую семью, их слуг и верных людей.

Сегодня даже она пренебрегла легкими одеждами Мараана, облачившись в тяжелое темное платье с вышитыми на рукавах драконами. На плечах и шее покоилось массивное украшение из металла, напоминавшее чешуйки.

Дея стояла рядом в привычном мередарском платье синего цвета со звездами, она во все глаза смотрела на разворачивающуюся церемонию. В ее стране ничего подобного не происходило.

Эйдарис кивнул, и Кэл быстрым движением перерезал овце горло: нож натачивали хорошо, а Кэл знал, что делал. Животное задергало свободной ногой, но от этого кровь из горла хлестала только больше, скапливаясь в специальном углублении и стекая по желобкам алтаря. Жрец продолжал шептать молитвы, надежно придерживая морду овцы.

Кэл положил ритуальный нож и отошел к Эйдарису, став на полшага за ним.

Насколько знала Лисса, оба брата не приходили в восторг от церемонии крови, но спокойно ее воспринимали, как часть неизменного цикла жизни и смерти, часть ритуалов, что пропитывали стены императорского дворца и напоминали о том, что дракон на гербе — хищник.

Они с раннего детства присутствовали на гаданиях, а вот Лиссу впервые привели в храм крови гораздо позже. Она не помнила, как было раньше, но, став юношей, Эйдарис сам резал горло овцам. Император всегда присутствует, но не делает этого сам. Поэтому теперь обязанность перешла к Кэлу.

Говорят, когда Эйдарис еще не появился на свет, его мать была тем членом императорской семьи, кто резал горло животным. Может, и хорошо, что подобная женщина умерла при родах и не воспитывала Эйдариса — хотя эти мысли Лисса тоже никогда бы не озвучила вслух.

Ей не нравился ритуал, к тому же, она не выспалась. Лисса любила мягкую постель и теплые одеяла, а тут пришлось встать до рассвета: церемония проводилась не позже, чем солнце взойдет на высоту копья.

— С именем Аншайи, владычицы крови, мы смиренно просим богов открыть нам свои замыслы.

Богиня смерти Аншайя всегда считалась покровительницей справедливой жесткости, ее кроваво-красный цвет так отлично лег на драконьи крылья. И когда над дворцом воспарил герб клана, люди само собой стали считать покровительницей драконов именно Аншайю. Дед их не разубеждал.

Она была не только богиней смерти и крови, но еще и неизбежности — обратная сторона солнечного бога Фаррода, чей бег в сияющей колеснице по небу так же неотвратим.

Запаха крови не было, его перебивал густой смолистый аромат благовоний. Юные жрицы в темных балахонах бодро прошли перед собравшимися, помахивая кадильницами, из которых валил дым. Дея отшатнулась от неожиданности.

Лисса поддержала ее под локоть и уверенно не дала отойти еще дальше. Лицо Деи было бледным, и Лисса наклонилась к ее уху, чтобы шепнуть:

— Если не хочешь, можешь не смотреть на алтарь, дальше только хуже. Просто опусти взгляд, тебя сочтут скромной.

Увидев, что жрец проворно взрезает брюхо овцы, Дея последовала совету и опустила глаза. Распеваемые молитвы стали сильнее, инструменты зазвучали громче, а жрицы поставили на алтарь дополнительные яркие бумажные светильники обычного цвета, чтобы гадающий мог хорошенько всё рассмотреть.

В конце Долгой ночи церемонию проводили под открытым небом, но тут жрецу приходилось мириться с тем, что есть. Таковы традиции.

Он достал печень овцы и принялся ее рассматривать. Тщательно измерять пальцами, углядывая любой изъян, любой знак богов.

Лисса скучала. Она не видела смысла в кровавых гаданиях и не считала их необходимостью. Всё равно жрец изречет очередную глупость общими словами. Единственное приятное во всей этой церемонии — потом жертвенную овцу надлежало пустить на суп из баранины и раздать нуждающимся. В честь этого и к императорскому столу подавали баранину. Лисса ее любила.

Ни Эйдарис, ни Кэл не отличались особым трепетом перед богами — как и сама Лисса. Как она полагала, в этом они все в отца, который считал, что верный клинок из дымчатой стали и клан за спиной — куда надежнее неясных предзнаменований и расположения богов.

— Всегда рассчитывайте, что боги от вас отвернулись. И есть только вы.

Но народу нужны жрецы, а жрецам нужны ритуалы. Их мать тоже верила в богов и даже новую вышивку не начинала без короткой молитвы. Правда, не настаивала, чтобы дети посещали храмы на все праздники. Но пусть молча, но неодобрительно покачала головой, когда узнала, что с дочерью Лисса не проводила Обряд крови. Считалось, что он на здоровье ребенка. Лисса же решила, что нет смысла купать дочь в крови жертвенных животных — хотя даже в Мараане были храмы и жрецы крови.

С императорскими детьми, конечно же, подобные обряды проводили. Правда, Кэл всё равно рос болезненным ребенком, хотя отец не желал этого видеть. В его представлении, дети должны быть сильными и выносливыми, каким никогда не был он сам. Кэл часто болел, но упрямо тренировался и закалялся, так что рос крепким — пока не проявился первый приступ и не стало понятно, что от проклятия не спасет никакое здоровье.

Сейчас оба брата Лиссы спокойно смотрели на залитый кровью алтарь и рассматривающего печень жреца. Хотя наверняка мысли обоих были далеки от происходившего гадания.

Клинки императора тоже были в храме. Неподвижными изваяниями застыли чуть в стороне. Темная одежда, светлая кожа и волосы. Плотные повязки на глазах, которые неприятно напоминали об овце, чью печень сейчас рассматривал гадатель.

Клинки, правда, были противоположностью жертвенным животным. Превосходные убийцы, умевшие сливаться с тенями. Многие считали, магией из них вообще делали не людей, и ничего человеческого в этих существах не было, как и в халагардских воронах. Только воронов было больше, каждый из них слабее. Любой из Клинков стоил отряда.

Лисса прекрасно знала, что человечность они тоже не утратили. Сейчас она могла украдкой посматривать на Клинков, не боясь, что ее взгляд заметят, внимание окружающих было поглощено гаданием.

Она помнила Ринов еще до того, как те стали Клинками: мудрая старшая сестра Элина и ее брат Феранар, младше всего на год. Их отец был одним из лордов клана, они часто бывали в императорском дворце, а Фер даже неплохо знал Эйдариса, который был его ровесником.

Он был вдумчивым улыбчивым юношей, который пылко признавался принцессе Лиссе в любви. А она смущалась и сама не могла понять, что думает и чувствует по этому поводу. Пока ее не призвал отец и не сообщил о замужестве — после этого думать уже было не о чем. Лисса отправилась в Мараан, стала женой младшего тамошнего принца. И выполняла то, за чем она на самом деле была послана: осторожно выясняла местную политику и не торопясь всё разваливала.